История про лебедя, фею и оборотня

Виктор насвистывая собирал купальные принадлежности в сумку. Туда же кинул и сердце голема. Махнув на прощанье Плисецкому, он потопал в ванную старост. У них с Осаму был примерно один ход мыслей относительно разгадки, и Виктор довольно быстро пришел к решению использовать воду, чтобы активировать сердце. И спасибо Скорпиусу, который рассказал — и показал — Миле, которая рассказала после и ему про ванную старост. Это было идеальное место, чтобы изучить карту. Полный бассейн воды превращался в огромную ледяную карту стоило туда только опустить сердце, и та была такой подробной, что Виктор уже мог среди ночи проснуться и сказать, куда нужно повернуть на десятой развилке. Впрочем, это не могло удержать его от горячей ванной олимпийского размера перед сном. Близился отбой, в коридорах было все меньше людей, но Никифорову было все равно — он давно уже изучил распорядок патрулирования замка и расположение картин-наблюдателей, чтобы не попадаться, когда среди ночи возвращался в подземелья. Это были далеко не замки Дурмстранга, где каждый чертов муравей и паук готов был настучать директору — а потом спи пару суток в Фиэтере, где даже сопли превращались в сосульки. Хогвартс вообще казался курортом после родных казематов — тут негде было закрывать провинившихся, а он итак уже жил в подземельях. Очень уютных и теплых, надо сказать, с видом на озеро. Тихонько насвистывая, он поднимался все выше и выше. Через два дня будет первое февраля, а с ним придет и Второй тур. В этот раз он не собирался оставаться на третьем месте. Каникулы и почти месяц учебы промелькнули неожиданно быстро, словил себя на мысли Виктор. Вот еще недавно они с Милой и Юркой на всю неделю вывалились в Лондон, чтобы провести там Новый год и Рождество, а вот уже нужно готовить теплую форму к соревнованию. Кажется, это были самые веселые праздники для Виктора — он смог уговорить отца и дядю отпустить их в город без надзора и неожиданных проверок. Лондон сиял в эти праздники — десятки ярмарок и елей, горящие витрины, уютные кафе, теплый старый джаз и извечное «джингл белз» из всех колонок, сотни и сотни тысяч огней гирлянд на каждом квадратном сантиметре. Виктор с друзьями был в восторге. Но, конечно, необычный заморский уют праздника разбавили старые-добрые вечеринки едва ли не каждую ночь. Они сняли двухкомнатную квартиру на троих, и порой туда подтягивались их однокурсники из Дурмстранга, некоторые гриффиндорцы и слизеринецы, с которыми они успели завести неплохие отношения. Дважды даже приходил Скорпиус на радость Миле и один раз Марта к неудовольствию самого Виктора. И это были уже не те томные мирные вечеринки, как в Хогвартсе. Здесь, вдали от неусыпного контроля взрослых, молодые волшебники дали себе волю — и были реки алкоголя, Плисецкий где-то достал травку и экстези, кое-что позабористее, не обошлось без драк и сломанной мебели, пострадали кровати от большого количества жадных до удовольствия подростков и была полиция. Виктор ни о чем не жалел. Только все равно не мог до конца расслабиться и отпустить себя — в голове будто засела заноза, которая не давала циркулировать энергии с прежней быстротой. В одно утро, когда он стоял на балконе и смотрел на какой-то памятник архитектуры, с удовольствием выкуривая первую сигарету, к нему подошла Мила — в одном халате и едва различимом нижнем белье. Обняла его за шею, прижалась всем телом, будто в поисках тепла, и выдохнула: — Ты будто не с нами. Этот парень правда того стоит, чтобы ради него ты так убивался? Виктор фыркнул. Если бы он знал ответ. Из квартиры вышел и Юра — сонный, помятый, в единственном клочке одежды — слабые зимы Лондона были им нипочем. Прижался с другого боку, выхватил сигарету из пальцев и с удовольствием затянулся. — Ты слишком много думаешь, — пробормотал Плисецкий, глядя на него из-под челки. — Тебе не идет. — А дядя говорит, что слишком мало, — хмыкнул Витя. — В любом случае, все это бестолку. Он с раздражением взял новую сигарету, просто чтобы был слабый повод не раскрывать лишний раз рта для поговорить. Мила как-то утешающе поцеловала его в щеку и положила голову на плечо, сказала задумчиво: — Никогда не думала, что ты можешь быть таким. — Каким? — Покладистым. Ревнивым. Влюбленным. Никогда тебя таким не видела. На светлое лицо Виктора набежали тени, губы поджались. Он мрачно смотрел на пустоту впереди себя, не видя ни архитектуры, ни мелькающих людей. Вот уж что, а покладистым он точно не был, остальное же… Мила никогда его таким не видела, потому что такого раньше и не было. Казалось, будто в ту ночь Святочного бала он заключил сделку с дьяволом, так и не осознав того, — но продав душу, не получил абсолютно ничего взамен. — Ну, хочешь, я с ним поговорю? — великодушное предложил Плисецкий, хмуро разглядывая его из-под челки; ему все эти пиздострадания были побоку, но друга оставить с этим наедине совесть не позволяла. Настроение было паршивым, но Виктор все равно тихонько рассмеялся. Сказал: — Я бы хотел на это посмотреть. Но, нет, не надо. Я сам разберусь. Или нет. Из комнаты раздались приглушенные тяжкие стоны восставших тел. Чей-то хриплый голос крикнул: — Закройте двери! Холодно, пиздец. Виктор еще раз невесело хмыкнул. Пора было будить всю ту кучу пьяниц, которые заполонили их квартиру. Войдя вовнутрь, он глянул на телефон — ответов по-прежнему не было, и он снова просто очистил всю переписку — монолог — с Юри. Неужели так тяжело было написать хотя бы слово? «Пошел к черту» или хотя бы «Отвали». Виктор с силой закусил губу, чтобы со злости не кинуть телефон в стену. Боги, какой же размазней он стал. В один из дней они встретили семейство Рембо на Трафальгарской площади. И Поль, как и Артур, оказался шикарным мужиком — тем же вечером они все вместе оказались на мотогонках где-то за городом, а потом и сами оседлали байки и гоняли всю ночь. Это было потрясающе — он, правда, дважды чуть не съехал в кювет, но Артур окутал их таким коконом защитных чар, что скорее асфальт треснет, чем они получат хоть царапину. Витя с неподдельном весельем наблюдал, как Артур пытался натянуть шапку на сопротивляющегося Чую, а тот все отталкивал его руки и приглаживал торчащие во все стороны волосы. Он хмурился, огрызался, но все равно позволил нацепить на себя хотя бы шарф. Это было забавно, потому что Чуя вряд ли бы смог заболеть с жидкой лавой вместо крови, но Артур все равно упорно беспокоился за него. В то время как Поль уже едва не пританцовывал от нетерпения броситься в путь — он и сам обуздал огонь, и, кажется, вместе с ним кровь захватила и жажда адреналина. Сам же Артур их ночным прогулкам предпочитал круглосуточные рестораны с хорошим вином. Чуя смотрелся чрезвычайно органично верхом на массивном харлее — и, может быть, первый раз Виктор чуть не съехал в кювет именно из-за него. Что поделать, если Виктор был падок на красивую картинку. Вот только он все равно никак не мог понять, почему эпицентром притяжения оказался Юри — тот, безусловно, тоже был красивой картинкой, но уж больно монохромной. Краски там появлялись только когда они оставались наедине — и то далеко не всегда. Ночные прогулки на байках сделали свое дело — где-то сбоку вне себя орал Юрка, Мила вторила ему, а в его голове, наконец, была блаженная тишина. Это стало его любимым досугом, и неожиданно сблизило с Чуей по почве общего увлечения, так что и он периодически стал появляться на вечеринках. И даже как-то раз под утро поведал ему свою историю заплетающемся языком. Витя в душе посмеялся, но утешающе похлопал по плечу. Кажется, они оба неудачники. Даже не смотря на хандру, которая словно тень следовала за ним по пятам все каникулы, эти праздники были лучшими в его жизни. Он не сидел за одним столом с нудящим о цифрах отцом, прямо напротив не сидела планомерно напивающаяся молчаливая мать, в его доме не было ни одной сомнительной личности за все каникулы, и отец не вытащил его среди ночи, чтобы показать, как обращаться с крысами в “Nick&” — так что, да, он был вполне счастлив. Впрочем, время принимать решение было все ближе, и дядя неустанно напоминал об этом. Он вернулся в Хогвартс если не новым человеком, то прилично отдохнувшим и разложившим своих тараканов по коробочкам. Все было просто: бери, что дают, и отвечай, когда бьют. Юри выглядел странно, когда Виктор увидел его за ужином после каникул. Все такой же отгороженный ото всех, он был слишком напряжен, взгляд стал какой-то мрачный и тяжелый. Он единственный раз встретился глазами с Виктором, и у того почему-то сложилось ощущение, что все праздники он провел в их ледяном Фиэтере — не меньше. В тот вечер он не решился подойти, а потом, ну… Юри просто не дал шанса. Он вроде и не избегал его, но взгляд был такой враждебный, будто кричал: «Стой! Не подходи, убьет!» Это было странно, Виктор ощущал что-то сравни ломки — ему хотелось подойти, дотронуться, понять, что между ними происходит, и с каждым днем она становилась лишь острее, мучительнее, натягивала невидимую струну внутри него. Но он так и не понял правил игры, которая началась в спальне Юри в ночь Бала, и боялся все снова испортить своей поспешностью и давлением. Так что он просто… ждал — как ждет и грустит собака, когда человек отправляется в командировку, а ее отдают в чужие руки. Вот только уже не хотелось ни общения с другими людьми, ни их внимания, ни секса. Даже любимый дядюшка стал безмерно раздражать, а Виктор очень удачно подсунул вместо себя Дазая — тот фанател от Достоевского, так что пусть попереливают из пустого в порожнее на свои темы. Виктор просто хотел… поговорить — прямо, по-человечески честно и откровенно. Но уже на подступах Юри ловил его взгляд и качал головой — «не сейчас», «не время», «давай потом», «мешаешь». И Виктор просто… он редко тренировал свое терпение, но вкус к жизни потерялся, стал совсем как Юри — монохромным, и только иногда давал цвет, и лишь вблизи японца. И только отсутствие поблизости Юри Ника или кого-то еще позволяло Виктору соблюдать эту дистанцию в миллионы световых лет между ними. Когда и как он так вляпался — Виктор не понял. Что с этим делать — не знал. Он никогда прежде не чувствовал себя таким откровенно растерянным. Все еще тихо насвистывая, он поднялся на нужный этаж. В вырезе футболки болталась цепочка с сердцем голема. В том же ювелирном, где он попросил сделать подвеску для камня, потому что Мила пошутила, что тот хорошо сочетается с его глазами, он заметил и подарок, который хотел бы видеть на Юри. Но тот, конечно, его не носил. Он не знал, что хуже: что Осаму просто не выполнил его просьбу или что Юри отказался принять подарок. Открыв проход в ванную, Виктора тут же окутал влажный пар — похоже, там кто-то уже был. Помявшись секунду, северянин махнул рукой — ванная напоминала спортивный бассейн, так что тесно не будет. Оставаясь незамеченным, он стянул с себя лишнюю одежду, остался в плавках, на время убрал камень и прошлепал босыми ногами к бортику. Там, в клубах пены и пара, сидел на ступенях, конечно, Юри — у судьбы было отвратное чувство юмора. — Привет, — чуть улыбнулся Виктор, — не помешаю? Юри посмотрел на него без всякого выражения, а потом просто пожал плечами, отвернулся, уставился на витраж с русалкой, будто по-прежнему был один. И это заставило раздражение мгновенно вспыхнуть, но Виктор поумерил пыл. Аккуратно ступая ступенями, северянин спустился вниз. Вода была не слишком горячая, идеальная, и Виктор с удовольствием навернул парочку кругов — ну точно спортивный бассейн. И зачем кто-то отгрохал такую махину? Наплававшись, он вернулся к ступеням, уселся и перевел дыхание. Юри все также молчал, но не уходил — хороший знак, наверно. Но все красноречие и легкость будто растворились, как мыльная пена в сливе. Кажется, Виктор впервые подбирал слова, чтобы хоть как-то завести разговор и не нарваться на ледяную стену. — Как прошли каникулы? Юри заметно сжал челюсти, и Виктор понял, что проебался с первой же фразой. Да как так-то?! — Сносно, — нейтрально выдал Юри, отодвигая одним словом Виктора так далеко за френдзону, что он потерялся в чистом поле. Но, неожиданно, продолжил: — Ты писал мне? Я только на вокзале увидел точку в пустом диалоге — ты забыл и ее удалить. У меня не было телефона после Нового года, так что я не мог ответить. Наверно, в комнате было слишком душно, и сердце Виктора затарабанило так быстро, будто думало, что его собираются приготовить на пару. Сам того не подозревая, Юри дал ответ на мучивший его столько дней вопрос. — Да так, глупости, — отмахнулся он, вытягивая ноги под водой; Виктор сразу стал чувствовать себя уверенней рядом с когтевранцем. — Хотел, чтобы ты показал мне Лондон. Юри протянул что-то и снова замолчал. Взгляд его был какой-то пустой, блуждающий тут и там, кожа порозовела от пара, и наверняка напоминала сейчас алебастр на ощупь. Виктор засмотрелся невольно и пропустил тот момент, когда его так же пристально стал исследовать чужой взгляд. — Ты получил мой подарок? — выдохнул Виктор, медленно передвигаясь по ступеням ближе к Юри. — Да, — был простой ответ, голос почему-то был чуточку грустный, а взгляд казался таким глубоким и далеким, что обладал своим магнитным полем, притягивая всяких влюбленных северян. — Но я не ношу украшения, так что ты зря потратил деньги. Юри безропотно наблюдал, как Виктор подбирался все ближе, пока не остановился в полуметре. У Виктора было ощущение, что он нашкодивший ребенок, который приполз к расстроенным родителям просить прощение. — То кольцо, знаешь, немного меняет цвет в зависимости от того, какое у тебя настроение. — И зачем тебе знать, какое у меня настроение? — хмыкнул Юри, не отводя глаз. — Потому что ты как закрытая на замок книга, и это хоть как-то облегчило бы мне задачу. Юри с уставшей улыбкой покачал головой и вернулся к витражу. Виктору мгновенно захотелось его разбить, чтобы Юри смотрел только на него. — Если тебе так интересно, сейчас я чувствую раздражение и усталость, — неожиданно заговорил Юри медленным глубоким голосом. И не успел Виктор найти в этом свою вину, японец продолжил: — Это не из-за тебя. Дома кое-какие проблемы, и я будто все время нахожусь под прессом. Ну что, все еще интересно меня слушать? — Конечно, — уверенно кивнул Виктор. Он как-то разом сделался серьезней — в том круговороте людей вокруг него он подрастерял желание слушать, заполняя эфир только собой. Ему обычно не было интересно, что другие могут сказать ему, и только Мила с Плисецким были исключением. А Юри и сам прежде не рвался раскрывать свои мысли, и Виктор по привычке забивал эфир. Так что сейчас ему и правда было интересно все, что Юри хотел сказать. Виктор передвинулся ближе, прижался плечом в простом жесте поддержке, но Юри в ту же секунду отодвинулся, встал напротив, взглянул как-то разочаровано, запутав Виктора окончательно. — Ничего не получится, — решительно сказал японец, сложив руки на груди. — Между нами. Это просто не имеет смысла — через пару месяцев ты уедешь, вернешься к прежней жизни и прежнему себе. Так что давай просто забудем и займемся своими делами. Что за дурная голова! Юри также решительно начал подниматься по ступеням, но Виктор не менее решительно встал и схватил его за руку. Внутри снова начало просыпаться что-то с трудом уложенное спать, оно скалило зубы и утробно рычало, побуждая делать необдуманные вещи. — А как насчет спросить меня? — прошипел Виктор, с силой сжимая чужие пальцы. — Что я об этом думаю, тебе не интересно? — Нет! — зло бросил Юри, вырывая руку, добрался вверх, встал босыми ногами на плитку и принялся какими-то дерганными движениями тереть мокрое тело полотенцем. — Что ты можешь предложить? Роман в письмах? Это быстро надоест нам обоим. И даже если мы так протянем все лето и весь следующий год — что потом? Университет? Вряд ли мы поступим в один. У тебя свое семейное дело, а мне нужно заниматься своим. Ну, или создавать с нуля, не знаю. Так что давай закончим все здесь и сейчас. — Вау, Юри, а ты много о нас думал, — протянул Виктор, и голос его потерял в температуре, глаза потемнели от злости. — Но знаешь, что я больше всего ненавижу? Когда решают за меня. Юри явно не собирался продолжать это разговор — окинув северянина злобным взглядом, он направился за своими вещами, но не тут-то было — Виктор оказался рядом так быстро, будто выпрыгнул из воды, снова схватил за руку и попытался развернуть к себе. Какая-то пружина, которая вечно держала фасад образа Юри, дала сбой и выстрелила — он с рычанием развернулся и с кулака заехал Виктору в скулу. — Не! Трогай! Меня! Но было уже поздно — первые капли крови появились на коже, и голубые глаза Виктора сузились, ноздри раздулись, словно у разъяренного хищника, которого слишком долго дергали за хвост попусту. Разумеется, никто не брал палочки в воду — и пусть Фельцман вывернет его наизнанку, если сейчас она бы понадобилась Никифорову. В груди клокотало, ширилось что-то темное, густое, оно заволокло сознание, и тело действовало на чистых рефлексах — ослабевшая от неожиданности хватка на чужой руке сжалась с новой силой. Юри клацнул зубами от боли и попытался еще раз врезать, но Виктор легко скрутил его, прижал спиной к себе и вцепился зубами в плечо, прокусил, как самое настоящее животное. Юри замычал, задергался, с силой заехал локтем по ребрам и Виктор охнул, выпустил кожу из зубов. Очередная попытка вырваться закончилась провалом, и они кубарем покатились по скользкому полу, отбивая колени и локти. Юри безнадежно лягался и рычал, но все равно не смог отбиться — его растянули на полу, как тряпичную куклу, зафиксировали ноги бедрами и руки над головой. Он все еще тяжело дышал, не оставлял слабых попыток вырваться, но Виктор с чуть жестокой улыбкой смотрел на его трепыхания сверху-вниз. — У нас в Дурмстранге принято на кровь отвечать кровью, — блестя глазами, поделился Виктор — у него едва сбилось дыхание. — И я нарушил твое правило. Не оставлять следов, да? И что теперь будешь делать? Свободной рукой он коснулся прокушенного плеча и показал пальцы, на которых была кровь. Это подействовало словно триггер — Юри задергался с новой силой, почти сбросил с себя Виктора, но лишь «почти». — Ненавижу тебя! — шипел, кричал, рычал Юри, словно обезумевший, выворачивая руки. — Чтоб тебя крысы сожрали в подземелье! Чтоб ты сдох на Турнире! Как же я тебя ненавижу! Виктор смотрел на извивающегося японца с восторгом — столько ярких эмоций он не видел даже во время секса, и теперь упивался каждой черточкой покрасневшего лица, пропуская мимо ушей все слова. И он понятия не имел, откуда их столько и таких взялось — едва ли на него так подействовала их потасовка. Скорее, та была последней каплей — и дамба рухнула, затопив все на много километров. Ему бы не составило особого труда удерживать трепыхающееся тело на месте еще очень долго, но Юри выдохся быстро. В какой-то момент он затих, расслабился в силках, уставился куда-то мимо Виктора пустыми влажными глазами. — Стало легче? — участливо спросил Виктор, и Юри глянул на него, будто видел впервые. Японец закусил губу, зажмурился, и, не открывая глаз, подался бедрами вверх. Брови непроизвольно выгнулись — Виктор знал, как работает секс во время душевного раздрая, и, похоже, его Юри хотел именно это лекарство. Но стоило Виктору чуть ослабить хватку и нагнуться, чтобы прикоснуться, наконец, к этой коже губами, Юри вывернулся и встал к нему спиной, спрятал лицо и замер. Ладно. Хорошо. Кажется, все было хуже, чем показалось на первый взгляд. Виктор положил ладонь на чужую спину, и та дрогнула под ним, будто от удара. Ладно. Хорошо. Виктор сделает все, как хочет Юри. Секс может быть для удовольствия, для наказания, от скуки или даже лекарством. Виктор делал все, чтобы лекарство не было горьким, превратилось в сладкую пилюлю, но не был уверен, что до конца справился. На бедрах Юри остался узор синяков от его пальцев, но тот даже не сказал ему ни слова — только все шептал: «Сильнее». Виктор выцеловывал кончики его губ, чувствуя соль на языке, и тот даже не отворачивался — только крепче обхватывал ногами и жмурился так сильно, будто от боли. Он пытался отстраниться, но Юри сжал его внутри так сильно, что Виктор с несдержанным стоном кончил так, но тот снова не сказал ни слова — а ведь они нарушили еще одно правило. Кажется, он сказал последнее вслух, потому что Юри хрипло выдохнул: — К черту правила. Они не работают. Виктор сияющими глазами смотрел в разгладившееся лицо Юри, на губах появилась нежная улыбка. Он вторил: — К черту правила. Юри раскрыл глаза и снова будто впервые его увидел — но в этот раз глаза его блестели от света бесконечной вселенной внутри, а не из-за соленой влаги. Юри подался наверх, прямиком к губам, но Виктор мягко остановил его, как когда-то сам когтевранец. — Помнишь, что сказал мне? «Сначала золото». Зрачки Юри расширились, под пальцами образовалась несмелая улыбка, и Виктор любовно обвел ее пальцами. Пришлось снова возвращаться в ванную — вода ни капли не остыла — а потом кутаться в полотенца, прижимаясь плечами. Юри снова думал о чем-то своем, замкнувшись в собственном мире, сидел на бортике и ногами болтал в воде. Виктор сказал: — Ты мог бы приехать летом ко мне. Тот резко, отрицательно покачал головой. — Меня не отпустят. Никифоров на секунду задумался, обнимая его за плечи. — А что насчет стажировки у Достоевского? Ради этого родители смогут тебя отпустить? Юри с секунду подумал и как-то неуверенно пожал плечами. — Могут, наверно. Но это не моя специализация. И я без понятия, что может заинтересовать профессора. Виктор кивнул сам себе и прижался губами к чужому влажному виску. Сказал: — Доверься мне. Я что-нибудь придумаю. У нас будет все лето. А потом разберемся. Юри снова закусил губу, не оставляя на той и последнего живого места. Не отвечая, он как-то весь сжался, сгорбился, и Виктору это совсем не понравилось — он снова спустился в воду, встал коленями на ступеньку и взял чужое бледное лицо в свои руки. Заглянул в сумрачные карие глаза так, будто пытался добраться до дальнего края бездонного колодца. Спросил, поглаживая чужие скулы: — Ты же хочешь этого? Потому что я точно хочу. Просто дай мне знать, что ты тоже этого хочешь, и я сделаю все для тебя. И для нас. Ты можешь мне довериться. К черту правила, помнишь? Что-то совершенно не с этой планеты мелькнуло исчезло в карих глазах. И Виктор вглядывался в них так пристально, что прочитал ответ за секунду до его материализации: — Ладно. Сделай это.