Цыганка, где Клопен?

       — У тебя необычное имя, красавица, что оно означает? — тренированный солдат, он едва успевал уклоняться от ее умелых ударов, но все же не спешил драться с ней в полную силу — было бы жаль случайно ранить ее.       Капитан рассчитывал, что она быстро выдохнется и сама сложит оружие, однако, цыганка оказалась вынослива и бой затянулся.       — Эсмеральда — это значит изумруд, — ответила она, но не сразу и не слишком приветливо.       Удовлетворивший свое любопытство, но зазевавшийся боец тут же ощутил своей челюстью жесткий поцелуй железного подсвечника:       — Хороший удар! — он потер пострадавшее место. — А меня зовут Феб — это значит «сын бога», чтоб ты знала! — капитан усмехнулся, кабы слышал эти речи архидьякон, то непременно распек бы его за кощунство в божьем доме. — Я хочу помочь тебе, девушка. Попроси убежища, и Фролло не тронет тебя, — сказал он уже тише, отразив очередную ее атаку.       — Смеешься надо мной? С чего я должна тебе верить? Разве ты не с ним? — она быстро отпрыгнула в сторону из угла, куда он ее оттеснял, и, держа наготове подсвечник, смотрела на него с недоверчивым прищуром, такие странные солдаты ей еще не встречались.       Но их задорную схватку прервали — двери храма распахнулись, впуская посетителей, только не смиренных богомольцев, а иных. Послышались отдающие гулким эхом шаги и заставивший вздрогнуть знакомый голос:       — Капитан Феб, арестуйте ее! — судейский стервятник пришел за своей добычей.       Что ж, если цыганка сомневается в благонамеренности капитана, то самое время показать ей, что Шатопер не бросает слов на ветер и девушек в беде.       — Она попросила убежища, ваша честь! — не годится милой крошке гнить в темницах Дворца правосудия в компании унылого ханжи, и Феб сделает для этого все возможное.       — Убежище, значит… Хмм… — судья криво улыбнулся и замолчал, сверля цыганку взглядом.       Эсмеральда тоже молчала, и напряженно ждала: сейчас ей не сбежать и не отбиться, противников слишком много, а единственный выход из собора перекрыт. И худшее не заставило себя ждать:       — Стража, взять ее!       Цыганка ничего не успела сделать, как подсвечник был выбит у нее из рук, а с двух сторон ее схватили хмурые стражники, выворачивая ей руки.       — Судья, она попросила убежища! — капитан не хотел сдаваться.       — Разве она христианка? — Судья выглядел как само коварство, но Феб не понимал, в чем же подвох, и вопросительно смотрел на него.       Поняв его недоумение и удивившись, судья пояснил:       — Убежище, капитан Феб, предназначено лишь для христиан. Странно, что вы об этом не вспомнили, это ваша прямая обязанность — знать законы и обычаи.       Феб нервно сглотнул — затея провалилась, лучше бы он дал цыганке спрятаться, чем вступал с ней в бой. Хотя что это изменило бы без права на убежище?       — Что теперь с ней будет? — вырвалось у капитана, о чем он тут же пожалел — вопрос был до крайности нелепым, тем более что безопасней было бы положить голову в пасть дракона, чем обнаружить симпатию к цыганам в присутствии судьи.       Судья с подозрением посмотрел на Шатопера, не впервые тот показывает странности:       — Ее отправят на допрос, затем в темницу, все как положено. Или вы и об этом не помните, что делают у нас с преступниками? Цыганская ведьма настолько вас околдовала? — Тон судьи стал едко-язвительным, и это был недобрый знак.       «Она не ведьма», — подумал Феб, но ничего не сказал, спор с судьей, тем более с Фролло, мог выйти боком.       Судья, не слыша ответа, неспешно подошел к цыганке, она тут же повернула голову в сторону, не желая смотреть вблизи на торжествующего врага. Стоя рядом с ней, Фролло продолжил говорить, тон его речи стал более жестким, а громкий голос заполнил пространство под древним сводами:       — Мой священный долг, капитан — наказывать таких, как она. Вы еще молоды, но и вы потом поймете, что с ними, — судья указал пальцем цыганку, — Нельзя договориться! Вы можете жалеть их и проявлять благородство сколько угодно. Но завтра они ничего не вспомнят, срезая ваш кошелек и вгоняя нож вам же в спину!       Капитан ничего не отвечал, благоразумно спрятавшись в молчание от бури начальственного гнева. И не зря, за первым раскатом грома последовали остальные: еще несколько нравоучений от судьи о том, как опасно доверять всякому сброду и чем это может грозить городу и лично капитану. Но буря стихла так же внезапно, как и началась: Фролло умолк, и только его покрасневшее от гнева лицо все еще говорило об угасающей вспышке раздражения. Капитан тоже молчал и ждал указаний, не желая давать нового повода — хватит и тех ошибок, что уже есть.       Презрительно скривившись, судья еще раз окинул девушку своим хищным взглядом, и, как будто подумав о чем-то, уже гораздо спокойнее произнес:       —Запомните мои слова, капитан, возможно, они спасут вам жизнь. А сейчас, извините, но мне пора, дела не ждут. Во Дворец правосудия! — скомандовал Фролло и стражники с пленницей направились к выходу.       Феб молчал, в груди кололо от жалости к девушке, которой, возможно, предстоят пытки. Но, увы, он не мог ее защитить, иначе сам рисковал присоединиться к ней. В памяти еще была жива сцена порки его провинившегося предшественника, судья Фролло —хитрый чёрт — не зря позвал Феба именно туда, где все происходило, и капитан Шатопер понял его намек. Все, что он мог сейчас — смотреть как цыганку ведут прочь из собора и, может быть, помолиться о чуде. О чуде, которого так и не дождались другие осужденные.       К сожалению, капитан абсолютно точно знал, что судья Фролло ни разу за все время его судейства не помиловал ни одного из цыган. Хотя бы легкое наказание присуждалось каждому из них, ибо судья считал, что бог не попустит никому из безбожников и тяжких грешников впасть в его руки без вины. Каковы были по его мнению все цыгане, магометане и прочие проходимцы, которым, как был уверен судья, нечего делать в Париже.       Фролло был не только суров, но и скор на расправу: уже через день после задержания невезучему цыгану могла грозить виселица, если обвинение было серьезным. И самое ужасное — свидетельства других цыган в защиту сородичей судья не учитывал: что правдивого могут сказать дети отца лжи? Ничего, только ложь. Оттого хоть и редко, но случалось, что цыган сжигали или вешали даже по несколько человек за день.       Потому и год назад, найдя Двор чудес, Фролло не выжидал и не церемонился. Костры полыхали целые сутки, так он разошелся! И даже неделю спустя на улицах Парижа ещё чувствовался запах гари — мрачный запах триумфа судьи Жеана Фролло. Немногим уцелевшим, в основном больным, старикам, женщинам и детям, было разрешено остаться в Париже, но быть на виду, всех так или иначе скрывающихся от властей ждала смерть. Кто-то из горожан проникся жалостью к цыганам, кто-то, напротив, одобрил намерения судьи, хотя и находил его способ решения проблемы с бродягами слишком жестким, но — никто не посмел возразить ему. И теперь уж точно не посмеет — кого может волновать жизнь всего одной цыганки?       Фебу хотелось бы верить в хороший исход, но он понимал — все напрасно, плясунья обречена, как и его надежды на близкое с ней знакомство. Вложив в ножны ставший ненужным меч, по обычаю перекрестившись и поклонившись святым стенам, он отправился в таверну заливать свое горе вином. Герой войны умел драться как лев и не привык отступать, однако, сегодня был не его день — победа осталась за судьей Жеаном Фролло.