Einsamkeit

В последние дни перед балом замок окончательно ожил. Альфред теперь знал, что в завывании ветра и в колыхании воздуха ему вовсе не чудилось чужое присутствие, но будучи человеком он списывал все на слишком бурное воображение и мрачность интерьеров. Из всех гостевых спален по-прежнему топили только в комнате Альфреда, зато с каждым днем в коридоре зажигалось все больше свечей. — Зажженная свеча означает, что гость уже прибыл, — объяснил Герберт на прямой вопрос. — Каждому из них отведена своя комната, одна и та же из года в год. Но так Куколь точно знает, сколько вампиров в замке. А я знаю, к кому можно зайти обсудить новости. Как ты мог заметить, мы с отцом в некотором смысле затворники, хотя оба иногда выбираемся в город. И все же светская жизнь проходит мимо нас. Альфред рассеяно кивнул. Он предполагал, что в порядке зажигания свечей есть какой-то смысл, но зачем-то искал, возможно, более загадочное объяснение. Но все оказалось значительно проще. –Но разве никто больше не устраивает балов? – Конечно, устраивают! – Герберт улыбнулся, – И некоторые из них намного пышнее, чем наш. Но, во-первых, нас не часто приглашают. Все из-за нежелания отца покидать дом и надолго оставлять кладбище без надзора. А меня одного отпускать он боится, так что в каком-то роде я та самая “принцесса, заточенная в замке”. Однажды, может, это и изменится, но я не настаиваю. – Но почему? Мне кажется, Его Сиятельство разрешил бы тебе. В конце-концов ты его любимый сын. – Вот видишь, ты и сам назвал главную причину! Я его любимый сын. И, замечу, единственный живой по сей день. – Герберт вздохнул. О, он видел зажегшийся в глазах Альфреда интерес. Верно, воспитание не давало юноше задать вопрос, готовый сорваться с губ. – Если тебе интересно, я могу рассказать тебе о других. – Но… – Я вижу по твоим глазам, о чем ты хочешь спросить, – виконт наклонился к сидящему в кресле Альфреду. – Они совсем мертвы? – Совсем, милый, – Герберт отпрянул. На лице его отобразилась легкая печальная задумчивость, – это случилось еще до смерти отца. И да будет тебе известно, я несколько лет был Его Сиятельством графом фон Кролоком. Пока сам не умер. Герберт рассмеялся, видимо сочтя шутку удачной. Но что-то в его смехе показалось Альфреду неправильным, неестественным. – Если тебе тяжело, может не сто… – Мне не тяжело, – резко оборвал его виконт, – К тому же, раз я уже начал. Альфред кивнул. Он корил себя за излишнее любопытство. Кто знает, сильно ли тоскует Герберт по времени, когда у него была большая семья. Воображение живо нарисовало виконта в окружении братьев и сестер, стоящих рядом с графом и графиней. Как на каком-нибудь семейном портрете, который просто обязан был быть и у них. – Когда мой отец умер, я действительно был единственным наследником. Была еще моя сестра, но она к тому времени несколько лет как жила в нашем поместье. Ближе к светской жизни, городу и потенциально выгодным связям. Но сам понимаешь, выдать ее замуж было не главное, поэтому мы не слишком спешили. А вот мне невесту со смертью Его Сиятельства пришлось искать быстрее, чем было при его жизни. Замку нужна была графиня, мне верная супруга и наследники. Подумать только, шестнадцать лет, а еще не помолвлен! Хотя я был долго уверен, что дела графства никогда не лягут мне на плечи. Когда ты последний из четырех сыновей, можно рассчитывать только на часть наследства и брак по расчету, если не получится отвертеться. Но отец принял меня, поэтому о браке речи не шло, и он отказывал всем, кто горел желанием выдать свою красавицу-дочку за меня. Альфред слушал внимательно, стараясь запомнить все, что говорил Герберт. Он заметил, что Герберт почти не говорил о своей матери, хотя охотно делился историями из их с братьями жизни. Да и о любимой сестре не забывал – единственную сестру все четверо очень любили и оберегали как могли до тех пор, пока граф не счел лучшим отослать ее в город. Возможно именно это решение дало ей в конечном итоге прожить спокойную жизнь, оставшись единственной живой из детей графа. – Близнецы умерли друг за другом. В тот год лихорадка унесла жизни многих, и они не стали исключением, как не старались приезжие лекари. Отец даже приглашал к нам каких-то колдунов, но я уверен, что это были обычные шарлатаны. Тогда он впервые запретил мне покидать замок без его прямого дозволения, и мне пришлось послушаться. Знаешь, ли, подхватить хворь на дорогах или в каком-нибудь трактире мне не хотелось. Если и умирать – то с оружием в руке. Даже смерть от клыков волков мне казалась приятнее, чем это медленное угасание. На самом деле я думаю, что они были обречены, и все эти кровопускания и травы только продлили их агонию. Мы с Эрихом тогда снова стали проводить вечера вместе. Можно сказать, что смерть братьев вновь сблизила нас. Он говорил, что мне стоит попросить отца отпустить меня из замка насовсем, чтобы я мог показать свой талант миру. “Музыка – это твоя жизнь” – так он говорил. – И Эрих тоже заболел? – Нет. Больше года прошло с похорон близнецов, когда его убили. Не знаю подробностей, но его тело нашли у реки деревенские. Они же и принесли его в замок. Так я и стал единственным наследником, так что о карьере музыканта можно было забыть. С тех пор я очень редко покидал замок без сопровождения – отец не хотел потерять еще и меня. Тогда же он решил, что сестре лучше приезжать к нам только на бал, а остальное время быть вдали от замка. Я понимаю, почему он так поступил, но простил только в день его смерти. Не знаю, слышал ли он, что я говорил тогда над его саркофагом, и честно говоря не хочу спрашивать. Я был в отчаянии! Управление графством упало мне на плечи, и я боялся не справиться. Я был уверен, что до этого дня еще несколько десятилетий, а может и мои собственные дети успеют вырасти. Но ни детей, ни свадьбы не случилось. Ах, mon cheri, смерть, как видишь, может решить очень многие проблемы! Раздался стук в дверь. И прежде, чем хоть кто-то из сидящих в комнате успел ответить, дверь открылась. – Я рад, что вы с Альфредом нашли общий язык, – граф, как показалось Альфреду, едва заметно улыбнулся. Впрочем, лицо его оставалось непроницаемым. – однако должен тебе напомнить, сын мой, что в твои обязанности входит общение со всеми нашими гостями. Некоторым из них не терпится тебя увидеть. – Простите, papa, мне так жаль, я почти забыл, – несмотря на интонации, по виду виконта нельзя было сказать, что он сожалеет хоть немного. Скорее, что он с радостью бы побеседовал с гостями когда-нибудь в другой раз, или не беседовал вовсе. Когда Герберт буквально выпорхнул в коридор, граф, вопреки ожиданиям Альфреда, не ушел, а, наоборот, зашел и сел в кресло напротив юноши. – Надеюсь, мой сын не утомил тебя разговорами. – Вовсе нет! Мне нравится разговаривать с ним. Герберт очень интересный собеседник, и вряд ли бы я скоро смог узнать обо всем, о чем он рассказывал мне, из книг. – Хорошо. Он может показаться слишком настойчивым, но ты единственный, кто так сильно понравился ему за многие-многие годы. Граф задумчиво покрутил одно из колец на своей руке, прежде чем продолжил: – Альфред, вы умный юноша и я действительно рад принимать вас в своем замке. Однако, во избежание недоразумений, нам придется представить вас остальным гостям уже завтра ночью. До этого времени сообщите мне, если решите, что не хотите становиться частью нашей семьи. Не беспокойтесь, в случае отказа вы и дальше сможете пользоваться нашим гостеприимством и библиотекой, но. – Но что будет, если я откажусь? – Я не смогу поручиться за вашу безопасность вне стен этого замка. Можете считать это угрозой, хотя это не так. Я предлагаю сделку. И вы первый человек, которому я предлагаю сделку второй раз. Хотя прошлый вы могли и забыть. – Вы про Грааль? – Чтож, рад, что вы не забыли. Над этим предложением можете думать сколько пожелаете – впереди у нас целая вечность.