Воздушный змей

      Девственно чистые воды почернели. Там, где когда-то пышно цвели растения, всё заволокло ядовитыми волнами. Небо потемнело, сравнявшись цветом с рекой. Волны приглушенно шумели, уменьшаясь всё больше и больше, высыхая и без солнца превращаясь в пустоту, а потом наступила темнота. Ветер исчез, не оставив после себя ни дуновения, ни дыхания жизни. Вселенной больше не было, и всё же пустота сама по себе казалась тяжелее всех существовавших миров. Она давила на него, наваливаясь на грудь всем своим весом, и Хаку с трудом дышал. А потом, уже в который раз, он вернулся к началу, становясь рекой. Она быстро исчезала, темнела, и каждая капля была тяжелее свинца. Через мгновение Хаку исчез. Это происходило снова и снова, и не было у этого круга ни конца, ни границ.       Он проснулся, подскочив на постели. Сердце билось как сумасшедшее, но здесь хотя бы был воздух. Хаку никак не мог им насытиться: он не просто дрожал — его трясло. Подняв руку к лицу, Хаку попытался убрать волосы, прилипшие к потному лбу, но понял, что пальцы у него тоже неповоротливые, похожие на свинец, а горло сжали безжалостные жуткие пальцы. Хаку рвано дышал, слишком медленно и при этом быстро. Вода стремительно темнела. Он хотел отойти, но так и не смог этого сделать.       До его плеча дотронулись ласковые пальцы.       — Хаку.       Cердце запорхало бескрылой птицей, приближаясь к краю неба. Несмотря на оглушающий рев, голос, пусть и был не громче шепота, всё же сумел достичь Хаку. Какое-то время он не понимал, кто к нему обратился, но человек этот казался знакомым, как будто рядом с ним Хаку был дома, в безопасности. Он цеплялся за голос, отчаянно желая снова удержаться в реальности и не упустить его. И когда Хаку на этот раз открыл глаза, бесконечная пустота исчезла. Он лежал в их комнате, не слишком большой, но достаточно уютной. Ее заливал тусклый свет, и Хаку понял, что Тихиро включила лампу, стоящую у кровати рядом с ней.       Тихиро.       Вдруг ему всё стало ясно. Они спали, и Хаку запоздало почувствовал легкий укол сожаления. Он разбудил Тихиро, не дав ей насладиться сновидениями. Хаку зажмурился.       — Прости.       Но ее, кажется, это ничуть не беспокоило. Он почувствовал, как Тихиро придвинулась ближе, а потом обняла его. У нее были теплые руки.       — Опять?       Хаку лишь коротко кивнул. Как она и сказала, к нему опять пришел этот сон, который снился уже много лет. Правда, в последнее время кошмары навещали его гораздо реже, но полностью никогда не прекращались.       Руки Тихиро расслабились, и она отпустила Хаку. Ему тут же стало холодно, и показалось, что он чего-то лишился. По полу прошуршали тапочки.       — Я принесу тебе воды, — сказала Тихиро.       Хаку не хотел воды.       — Не надо, — услышал он свой собственный голос, и если бы это была не Тихиро, а кто-то другой, Хаку бы и в жизни не подумал просить и умолять. — Не уходи.       Она остановилась в дверях, а потом вернулась и села рядом.       — Прости. Я здесь.       Он отвернулся от стены и взглянул на нее. Глаза Тихиро, наполовину приоткрытые и не ярче света лампы, смотрели на него в ответ. Только сейчас Хаку понял, насколько она устала.       — Тихиро…       — Ш-ш-ш, всё хорошо, — сказала она.       Тихиро слабо улыбнулась ему, но Хаку знал, что улыбка была искренняя, и позволил себе поверить в нее.       — Давай-ка.       Он не стал возражать, когда она, как всегда, уложила его голову себе на колени. Тихиро не заставляла рассказывать ей приснившийся сон, и Хаку знал, что она не будет настаивать, если только он не захочет этого сам. В какие-то дни Хаку вспоминал о кошмаре, но не сегодня.       Аккуратные пальцы расчесывали его волосы. Они массировали голову Хаку и лоб, убирая легкую насупленную тень, которая до сих пор там оставалась. Тихиро низко наклонилась, ее волосы упали ему на лицо невесомой занавесью. Он слегка приоткрыл глаза и увидел свет лампы, желтые полосы, которые, крадучись, пытались дотронуться до его лица сквозь просветы в волосах Тихиро. А потом осталась лишь она сама, сидя настолько близко, что черты ее лица расплывались в мягком свете.       Взгляд Тихиро дарил утешение, а прикосновения — нежность, которая вызывала у Хаку с каждой минутой всё больше слез, но их нельзя было назвать яростными или отчаянными. Он лежал, не двигаясь и ничего не говоря, и лицо Хаку застыло. Слезы обжигали кожу, совсем непохожие на прохладные волны его реки, приливающие к берегу. Он бы ничего и не заметил, если бы Тихиро не вытирала слезы.       — Хаку, — сказала Тихиро, но ему было понятно, что отвечать не нужно. Тихиро позвала Хаку лишь для того, чтобы дотянуться до него, дать ему знать, что он всё еще здесь и никуда не исчез. — Кохаку.       Голос Хаку дрожал, когда он сказал:       — Я хочу рассказать тебе свой сон.       — Конечно, — ответила она.       — Завтра. Не думаю, что сегодня получится.       — Понимаю.       Тихиро обхватила его лицо обеими руками и поцеловала лоб так нежно, как будто он обратился в цветок. А потом опять появились слезы, безмолвные и медленные. Хаку не останавливал их, потому что больше ничего не удерживало его здесь.       Не говоря ни слова, Тихиро взяла с приставного столика ручку и положила ладонь Хаку себе на колено. Он закрыл глаза, когда к нему прикоснулся кончик ручки. Она медленно двигалась, очерчивая небольшой круг, и Хаку знал, что Тихиро сначала закончит с ним, а потом изобразит лепестки вокруг.       Она рисовала, а он их считал. Первый лепесток, второй, а потом еще и еще, пока их не стало восемь. Ручка двигалась туда-сюда, чернила высыхали от ветерка, дувшего из открытого окна и оставлявшего после себя прохладу. Стоило Тихиро закончить очередной лепесток, и она легонько целовала его. Потом появился стебель, длинный и прямой, и листья. Пока она дорисовала их, прошла целая вечность, которую никто из них так и не нарушил словами.       Дыхание Хаку медленно выровнялось. Ночь становилась всё темнее, и его потихоньку обволакивало изнеможение.       Тихиро это заметила.       — Хочешь поспать, Хаку?       Он промолчал, но она всё равно почувствовала, насколько ему страшно, и большим пальцем потерла крошечные круги на его ладони.       — Ничего страшного, если не хочешь. — Тихиро помолчала. — Давай принесу тебе воды.       На Хаку нахлынула волна благодарности.       — Большое спасибо.       Она принесла стакан, и он опустошил его так быстро, как будто пил воду впервые в жизни. Чем больше Хаку глотал, тем больше у него жгло в горле. Тихиро принесла еще один стакан, и когда она снова забралась в постель, то уложила голову Хаку себе на грудь.       — Оставим лампу сегодня ночью?       Он чувствовал себя как маленький ребенок. Стоило бы смутиться, ведь ему исполнилась уже не одна тысяча лет … Вот только рядом с ним находилась Тихиро, и здесь нечего было стыдиться.       Но сегодня ночью Хаку казалось, что свет можно и выключить.       — Не нужно, всё хорошо.       Тихиро погасила лампу и вернулась на место.       Она обняла его. Ее сердце, находясь прямо под ухом Хаку, билось ровно и медленно. Он прижался к нему ближе, чтобы слышать лучше, отчетливее: стук был подобен легкому журчанию реки. Этот источник всегда будет чистым, и его волны никогда не перестанут омывать его, так же как и Хаку больше не потеряет их. Они тоже были тяжелыми, но не от ужаса. Скорее, эти воды походили на теплое одеяло, которым он укрывался в самую холодную ночь. Тихиро, массируя голову Хаку, тихонько напевала, успокаивая его; нечеткие шепотки, распространяясь по его телу, были беззвучными и всё же успокаивали. Тихиро не заставляла Хаку спать, и он держал глаза открытыми, пока они не закрылись сами собой.       Его руки устали, и всё же Хаку обнял ее за пояс.        — Тихиро, — заговорил он, пытаясь удержать равновесие на грани между настоящим миром и призрачным.       После этого наступила тишина. Хаку ускользал в царство снов, и слова, витая в воздухе, так и остались невысказанными. Но всё было хорошо, потому что Тихиро не только знала, что он хотел сказать, но и чувствовала это.       Той ночью реки больше не умирали.