Depaysement

Эх, я творец ведь ещё тот. Создать искусство, чтобы рассказать, чтобы услышали меня, но промолчать, когда попросят говорить. И, к голосу немому прислушиваясь в темноте незрячего, при свете божиего дня присвоят статус грубого подрядчика и подпись за меня поставят в углу жёлтого листа. И уши навострят, прислушиваясь к рупору, что тих, тому, который даже не держу в руках, положат пальчики к листам да чинно покивают головами, мол, верно, есть смысл в сих речах. Кто-то скажет за меня мои слова, что даже не имел в виду, что в мыслях не мелькали, и предположим, что у всех людей я на виду, вот только люди те слепы, люди те подряд и каждого толкали, пинали и кричали, лишний раз развèдя суеты. "Малыш и Карлсон" читали? Так вот пропеллеры над головой оттуда – расскажет по секрету гражданин. Я посмотрю в его глазницы, увижу белень с пустотой тупых, бескрайних, озарённых слепотой равнин. Эта толпа готова слушать, они готовы воевать и драться. Они внимают громким звукам эшафота и готовы сильно поругаться, не сойдясь во взглядах.       И всё же не увидят они те наряды, что каждый надевает напоследок. Короткий план моих приметок: умён и хитр, но он нем. Он пишет этот стих, поколе скверный склем о нём ползёт да принимается за благодать. И пред огромною толпой он руками машет – говорит – да только вот история из уст выходит всё не та. Как у дальтоника цвет плаща всегда пошит не так, так и смысл слов его всегда переиначивать привыкли господа, что держат рупор поколе только у себя.