Только между нами

— Что, повелась, да? Хаха-ха… В куклы поиграть с нами захотела? Хотела, чтобы мы с Клэгом сдохли? У Майло на груди и животе теперь — десятки глубоких косых порезов. Майка висит драными, грязно-бурыми лохмотьями, еле скрывая то и дело вываливающиеся внутренности. Что-то бесконечно-блестящее, скользкое — то ли мокрое тряпьё, то ли чёрное масло цепей, то ли кишечные петли. Разглядывать ближе у Джинкс нет ровным счётом никакого желания. — Мы уже мертвы, идиотка. — Зубы сжимаются в злобный и белый зигзаг. — Ты нас убила. И никакие куклы тебе не помогут. У Клэггора через горло тянется зазубренный след — швы рваной раны за воротник, словно ошейник. Голова его покачивается вслед за движениями так неестественно… слишком ненадёжно и плавно. Будто вот-вот упадёт. Но неизвестно, когда. — Нажаловалась папочке, да?.. И что? Что он может нам сделать? Он не будет рядом с тобой вечно. — Майло тяжело нависает со спины, склоняется к уху. — А мы — будем. Джинкс резко замахивается ножом, и Майло тут же с шипением ускользает в тень. Со всех сторон слышатся проклятия — на языке, которого она не знает, — а после тихий, мстительный смех. Она знает, что это отпугнёт его, но ненадолго. Рано или поздно они вернутся к ней снова. И снова. И снова. Сколько же ошибок ей пришлось совершить, чтобы понять: именно насилие кормит их, делая только сильнее. Насилие и ещё — похоть. Жадность. Желание удовольствий. То, за что она после — неизменно — будет ощущать жгучую вину. Джинкс наконец вынуждена признать, что Силко был прав: единственный способ сдерживать их — это… любовь. Искренняя, безусловная, незамутнённая грязью. Джинкс честно пытается всё исправить. Чинит манекен Майло, тщательно зашивает Клэггора-куклу, и оба становятся такими же, как и раньше. Она разрешает им жить вместе с собой. Она окунается в работу с головой и перестаёт приходить к Силко в постель, насовсем, чтобы не дать им ни повода, ни шанса — не может больше так рисковать. Братья, впрочем, всё равно находят способы получить её кровь, так или иначе: отвлекают её в мастерской, заставляя потерять бдительность и получить травму от инструмента, ставят подножки в стремительном беге по заунским крышам, ликуют, когда её задевает пуля в случайной стычке… но — она больше ничего не даёт им добровольно. Потому что Силко ей так сказал. Силко придаёт ей сил. Силко стоит за её спиной — пусть и незримо. Майло и Клэггор ненавидят его за это. Их непрерывно терзает лютый, нездешний голод, голод на грани ломки — раз попробовав его кровь, они уже не могут забыть её вкус. Но, пытаясь получить её, они натыкаются на Джинкс, а, пытаясь подступиться к Джинкс, натыкаются на Силко. Их двое — и её демонов двое. Баланс хрупок, очень хрупок, но — силы теперь равны, и этого им хватает на годы. А потом из прошлого вдруг возвращается Вай. И всё. Сразу. Катится. В Бездну. К чертям. — …вспомни Майло!!! — надрывно кричит она. — Клэггора!!! Вандера!!! Папу!!! Маму!!! Меня!..

НЕ СЛУШАЙ ЕЁ! — рычит Силко, бешено срываясь с цепи

…вот только ПОЗДНО — она призывает их, всех, одного за другим, призывает Оттуда, из мёртвой, уродливой Тьмы, и все они, поднявшись, кольцом обступают Джинкс, скалятся, визжат, становятся всё больше и больше… Любовь Вай гибельно, удушающе, разрушительно огромна. Их слишком много — а она одна. Ей просто не выстоять в одиночку. От их криков просыпается Паудер, что долго и крепко спала там, в глубине, под кроватью. Ей страшно — но некому больше её защитить. Она видит всё: глаза Клэггора, тело Вандера, острые зубы Майло… Ужас переходит за пределы. Джинкс хрупает в самом каркасе — слетают с резьбы болты, срываются веером гайки: перегрузка, поломка фатальна, не починить. Тени наседают, жалят, клюют, рвут за одежду, за волосы, кожу… Мурашками потустороннего холода пробегают изнутри иссиня-чёрные колкие перья. Не прогнать. Не сбежать. Не забыться. Не скрыться от их голосов.       ты знаешь, что нам нужно

это ведь ВСЁ ИЗ-ЗА НЕГО

он отнял тебя у нас

он ВРАЛ тебе, всегда врал

      он должен заплатить за то, что сделал                               чудовище                                                                   за Вандера                                                       за Вай

за ТЕБЯ

мы так ГОЛОДНЫ

      верни долг

                        и всё снова будет, как раньше

                                    верни       

знает ли он, КАК нам было БОЛЬНО?!

пусть пройдёт через то же, что и мы!

      кровь за кровь

      кровь за кровь       

КРОВЬ ЗА КРОВЬ

      

нет, нет, нет, НЕТ, НЕТ

Их слишком много — а она… не одна.

у неё есть Пау-Пау

Джинкс вскидывает тяжеленную громадину пулемёта.

Он умеет побеждать чудовищ

заткнись заткнись

Пусть ВСЕ СГОРЯТ, рычит Силко

                              заткнись «Ты сможешь убить их»

Т̣ы͜ см͓ожеш͢ь уби̲ть̮  

Я с͞а͌Мы̓Й С͠тра́Ш̕Н̏ы͠Й̏ МОнСТ̚Р̚

ТЫ СМОЖЕШЬ Помоги, в отчаянии жмурится Джинкс, защити помоги накорми их всех накорми НАКОРМИ Я͞ Б̌ОЛͅЬШ͝Е͠ Н͝Е̃ МОГ͝У

Она бьёт по спусковому крючку.

И кричит.

И весь мир вокруг них насквозь заливает алым.

З̓А̍ХЛ́Ё̉Б̋Н̊ӤТ̄ЕС̽Ь УЖЕ̍ ͦНАͫКОͦНͅЕ̂Ц, ͩТ̃ВӒͯРͅИ

***

Они приходят утром, на рассвете. Все трое. Она даже не удивляется, что Силко приходит первым. Это ведь так естественно — самый сильный всегда должен первым получить доступ к пище. Остальные могут и подождать. Силко огромен. Как неприступные скалы Таргона, как Бездна, как Сол. Огромен — настолько, что тень его накрывает собой лопасти шахты и подпирает невидимый потолок. Рядом с ним Майло и Клэггор выглядят не больше крыс. — Я ведь говорил тебе, что в Зауне нет монстра страшнее меня, — нежно мурлычет он, собирая ещё тёплые слёзы с её лица. Язык у него длинный, серый и чуть-чуть шершавый, невесомо лакающий её вместе с поцелуями по щекам. — Ну же, поплачь для меня, милая… давай. Теперь я разрешаю тебе плакать. И Джинкс плачет — беззвучно, послушно, закрыв глаза, не смея пошевелиться, — пока Силко по капле слизывает сожаление из-под её ресниц, словно эликсир, словно шиммер. Словно, если он выпьет достаточно её слёз, он сможет обрести свои кости и плоть и снова обнимет её, как раньше. Вот только достаточно теперь уже никогда и ни за что не будет, и оба они это прекрасно знают. Майло и Клэггор тоже знают об этом. Ждать, пока Силко насытится — бесполезно. Поэтому спустя какое-то время они всё-таки приближаются следом — опасливо, боком, несмело. Выжидая шанса урвать лишний кусок, надеясь ещё получить своё. Только… что-то с ними не так. Их глаза, думает Джинкс. Даже вблизи — в них больше нет этого страшного, мертвенно-яркого света. Потому что у них больше нет глаз. Все они теперь у Силко на груди — затыкают собой ровно четыре смертельные раны. В сочетании с его единственным, отливающим яркой медью кольцом вокруг зрачка это даже красиво — точно созвездие Боли. Сверкающее ожерелье из камней, оправленное во тьму. Теперь зорко лишь его сердце. И оно всевидит. — Верни-и… — жалобно хнычет Майло. На лице его — две круглые чёрные дыры. — Мы всё поняли, всё поняли, эй!.. Мы больше не бу-удем… Но Силко совершенно равнодушен к их стонам. Когда он своими острыми когтями вынимал им глаза из глазниц, они кричали гораздо громче. пусть он пройдёт через то же, что и мы — Теперь ты их видишь, — ластясь щекой к движениям мягкого языка, шепчет ему Джинкс еле слышно. — Теперь ты веришь мне?.. Теперь-то ты знаешь, что они есть… — Я всегда тебе верил. И я обещал, что до них доберусь. Теперь я могу гарантировать, что они не тронут тебя, — заверяет Силко, обводя кончиком её мокрую скулу. — Никто больше не тронет тебя, пока я не позволю… — Пожа-алуйста… — слепо скулит Майло, силясь нашарить её руками. — Джинкс! Да ну скажи же ему… Джиинкс!.. Мы ведь твои бра-а-атья… Эти тоскливые стенания никак не дают ей покоя, не позволяют полностью раствориться в Силко. Братья выглядят просто ужасно, и Джинкс не может отделаться от липкого, тревожного чувства, что в этом её вина — она ведь за них… отвечает?.. Пока Майло напрасно взывает то к Силко, то к ней, цепляясь ногтями за воздух, но всё ещё не смея, впрочем, к ней прикоснуться, Клэггор молча жмётся в его тени. Лицо его теперь — чёрное, рваное месиво из провалов, потерявшее всякий человеческий облик: ни носа, ни глаз, ни рта, только запёкшаяся смола. Под веки вдруг подступают новые, слишком горячие слёзы: Клэггор, добрый, милый Клэг, её друг, её сильный, спокойный защитник, каким же он стал из-за неё… В остром порыве жалости Джинкс, как во сне, протягивает руку и слегка касается его, первой — самыми кончиками пальцев. Клэггор испуганно вздрагивает — не ожидая, не зная, кто, вдруг это снова Силко..? Раньше он мог хотя бы смотреть. Теперь он даже этого не может. Клэг, он ведь… меньше всего заслужил такое одиночество. Он просто не заслужил его. Не заслужил. — Силли? — Да? — Пусти их. Слышишь? Пусти их ко мне. Голос у Джинкс хоть и слабый, но твёрдый и чуть царапающий хрипотцой. Она открывает глаза, чтобы встретиться взглядом с альфой созвездия Боли. — Хочешь их подпустить? — недоверчиво уточняет Силко. — Хочешь оставить?.. Я не могу их убить, но я могу сделать так, что они больше никогда не придут. — Нет, пусти. Оставь. Пускай они приходят, только… — Джинкс косится на две жалко ослепшие фигуры. — Если они будут хорошо себя вести. — О, они будут, — кивает Силко и улыбается — уверенно и так страшно легко, что сразу мороз по коже. — Я обещаю. Теперь они будут вымаливать прощение у тебя. Так долго, как ты этого захочешь. — И ещё… — положив ладонь на его щёку в призрачных на ощупь шрамах, второй Джинкс нашаривает и крепко сжимает Клэггора за руку, словно в далёком детстве. Словно боясь, что без него решимость её оставит. Сглатывает нервно и через силу. – Не отдавай им глаза, хорошо? Я не хочу, чтобы они видели нас. — Не отдам, милая. — Поцелуй в полумесяц переносицы. — Я не отдам. Не увидят. — Хорошо, — тихо опускаются ресницы. Срывается расслабленный выдох. Пальцы вплетаются в пальцы, в волосы, под одежду… Силко бережно гладит её тонкое тело, и оба брата — с его позволения — жадно присоединяются тоже. «Так долго, как ты захочешь». Ах… как же восхитительно это звучит. Теперь Силко наконец-то её. Полностью. Весь. До конца. Майло и Клэггор, смелея, приникают чуть ближе, чтобы голодными языками помочь осушить её влагу. Бабочки, что хоботками собирают сочащийся нектар. Бархатные крылья, серый пушок. Больше никаких москитов и жал. Никаких упрекающих глаз, челюстей и зубов. Никакой крови. Больше никакой крови. Джинкс медленно разводит ноги, с готовностью принимая ласку в шесть потусторонне-тёмных, угодливых и чутких рук, зная, что теперь может безбоязненно ей отдаться. Лапки тут же осаждают раскрывшийся цветок — щупики, реснички, мокрые коготки… Никто не посмеет обидеть Королеву. Отныне и впредь они будут сосуществовать. Как улей, как единый организм. И слёз её хватит на всех. Тьма поглощает её не спеша, словно водоросли на дне реки, словно шелкопряд, кутая в свой мягкий кокон из паутины. И это просто безумно приятно… Два самых близких ей голоса — люто ненавистный и любимый — нежно шепчут в черепе наперебой: — Теперь ты наконец-то будешь чувствовать нас всех одинаково, милая. Тебе больше не будет больно… Всё позади, девочка… тшш. Мы все теперь здесь, с тобой… Не бойся. Мы никогда больше тебя не оставим.

_