Страж | Усмиритель душ | Guardian | 镇魂

У Ван Чжэн был необыкновенный голос, весьма приятный на слух. Будь она живой, могла бы, взяв уроки вокала, поучаствовать в каком-нибудь телевизионном музыкальном конкурсе. Однако она давно умерла, и голос, изначально мелодичный, приобрёл бестелесную лёгкость — звук его вызывал мурашки по коже и холодок первобытного ужаса вдоль позвоночника. Студенты вытаращились на неё — она их до полусмерти напугала своим внезапным заявлением. Ван Чжэн держалась невозмутимо, хотя пристальный взгляд четырёх пар глаз нервировал. Она бы с радостью сбежала, да не могла совладать с непослушным кукольным телом. Не выпуская фонарик, Чжао Юньлань потёр руку о пальто. В середине ладони слегка жгло. — Подождите тут немного. Я осмотрюсь, — сказал он и, толкнув калитку, смело вошёл внутрь. Шэнь Вэй без колебаний последовал за ним. Земля замёрзла, затвердела — они отлично чувствовали любые неровности сквозь подошву. Чжао Юньлань медленно обошёл двор кругом. Кот сверкал глазами, и в ночи они горели, точно тусклые фонари. Внезапно Да Цин дёрнулся — и вырвался из рук. В два прыжка добравшись до угла двора, он ринулся раскапывать толстыми лапками бугор. Чжао Юньлань тут же бросился к нему. Схватил за шкирку, поднял и рукавом небрежно обтёр передние лапы от грязи. Затем сел на корточки и, подсвечивая фонариком, рукой разгрёб разворошённую землю. Внутри что-то забелело. Подумав, Чжао Юньлань вытащил из сумки лопатку и аккуратно разрыл вокруг. Мёрзлая земля с трудом поддавалась… Он увидел приплюснутый лоб, пустую глазницу — человеческий череп! Шэнь Вэй, до этого молча наблюдавший за раскопками, обвёл взглядом двор, по очереди задерживая внимание на каждой выпуклости. Его обожгло леденящей душу мыслью — у них под ногами человеческие кости! Он перевёл взгляд на калитку. Студенты дрожали от холода, но, вытянув шеи, с любопытством заглядывали во двор. Шэнь Вэй наклонился к Чжао Юньланю и крепко взял его за плечо. — Не говори ничего, — прошептал он. — Закопай обратно. Забросав череп землёй, Чжао Юньлань встал и как ни в чём не бывало позвал всех внутрь: — Всё в порядке. Всего лишь битые черепки да осколки посуды. Будьте осторожны, ноги не подверните. Давайте быстро в дом. Как зайдёте, сразу устраивайтесь. Нужно скорее согреться. Чжао Юньлань убрал лопатку. Зябко поёжившись, он закурил и отошёл в сторону. Он ждал, пока все окажутся внутри. Они заходили по одному. Ван Чжэн шла последней. Она неподвижно остановилась перед Чжао Юньланем. — Заметил? — негромко спросила она. — Они лежат рядами. У Чжао Юньланя кровь застыла в жилах. — Блядь! — выругался он шёпотом, в тон ей понизив голос. — Их тут и так битком набито. Да ещё рядами? Никогда такого не видел. Они же нажалуются, да? У нас нет выбора. Машины сюда не загонишь, других мест нет, а ночевать под открытым небом — смертоубийство. Детки слишком нежные. — Ночевать здесь нельзя. Мы нарушим запрет. — Ван Чжэн заколебалась. — Я поговорю с ними. Думаю, если помолиться как следует, то одну ночь они потерпят… Чжао Юньлань, покивав, поторопил её: — Тогда действуй. Быстрее! Ван Чжэн размеренно подошла к калитке, отступила на два шага назад и развернулась. Медленно преклонила колени, подняла руки над головой и распласталась ниц. Полный земной поклон. Студенты, столпившись у двери, с интересом поглядывали наружу. Шэнь Вэй велел им вести себя тихо, а затем и вовсе заставил отвернуться… Он заметил, что пальцы у Ван Чжэн были пластмассовые, а волосы, выглядывающие из-под капюшона, — нейлоновые. Будто во дворе на коленях стояла не живая девушка, а — манекен из торгового центра. …Народный учитель Шэнь Вэй мыслил чересчур деликатно. Чжао Юньлань, прислонившись к домику, наблюдал за Ван Чжэн. Она, так и стоя на коленях, что-то тихо бормотала на каком-то неизвестном диалекте. Она говорила и говорила: в потоке звуков невозможно было разобрать ни слова. Речь её текла, журчала словно ручей, эхом раскатываясь по двору, и будила внутри нечто древнее, порождало в душе какое-то глубокое волнение. Никто в домике не остался равнодушным. Даже студенты ощутили необъяснимый трепет. Враз присмирели и опустили головы. А Чжао Юньлань так и курил — бесстрастный и безразличный ко всему. Когда Ван Чжэн закончила, Чжу Хун, не выдержав, подошла к ней и тихо спросила: — Что это было? — Души предков. — Ван Чжэн поднялась и неловко отряхнула колени от грязи. — Я их поприветствовала, так что проблем быть не должно. Сидите внутри, не нужно толпиться в дверях. Будете выходить — обязательно поклонитесь. Во дворе не мусорить и в туалет не ходить. Если приспичит, отойдите подальше. Снаружи свирепствовал ветер, никому не хотелось мёрзнуть, но они беспокоились, боялись нарушить табу. Вечер и без того был сумасшедший — случилось так много необычного. Дослушав Ван Чжэн, они тут же расслабились и отошли от двери. Дом был убогий, однако хорошо укрывал от пронизывающего ветра. Ван Чжэн дождалась, пока двор опустеет, и повернулась к Чжао Юньланю. — Шеф Чжао, ты родился «зрячим», — тихо проговорила она. — Ты видишь то, что другим недоступно, знаешь о существовании богов и демонов, но никому не выказываешь уважения. Ни в храме, ни в святилище. Я слышала, ты трижды бывал в Джоканге. Даже там, в святом месте для всех паломников, ты не поклонился статуе Будды Шакьямуни, а лишь — кивнул. Так нельзя. Чжао Юньлань даже ухом не повёл. Он стряхнул пепел на горбылек окна и с улыбкой покивал: — Да, ужас. Чистый ужас. Учить меня и проповедовать мне — пустая трата времени. Конституция признает и гарантирует свободу вероисповедания. Необходимо с уважением относиться к чужим убеждениям… Ван Чжэн остро глянула на него — взгляд пластиковых глаз обжигал. — В мире всегда есть чему удивиться. Всегда остаётся нечто непознанное, — почти прошептала она. — Возможно, ты особенный, но всё равно — всего лишь смертный. Разрешено ли смертному ставить себя выше мира? Выше провидения? Высокомерие губительно. Боги могут и наказать наглого безумца за неуважение. Чжао Юньлань посмотрел на неё сверху вниз, улыбка его чуть подувяла. Он протянул руку, поправил капюшон. — Я ни о чём не жалею и ничего не стыжусь, — движения его были ласковы, а тон холоден. — Боги или демоны — всё едино. У кого есть право судить меня? Они благородны и велики, но почему я должен перед ними преклоняться? Ван Чжэн окинула его долгим взглядом и вздохнула. Она подняла руку и, тихо бормоча что-то под нос, описала несколько жестов в воздухе, а затем коснулась его лба. — Он хороший человек, — мягко сказала она. — Будда всемогущий, будь милостив к нему, прости и благослови. Чжао Юньлань не стал уклоняться — и даже слегка наклонился, чтобы ей было удобнее. — При жизни ты тоже была хорошим человеком, — сказал он, когда она закончила. — Был ли Будда всемогущий милостив к тебе? Спас ли он тебя? Ван Чжэн посмотрела на него. В неживых, пластиковых глазах, казалось, отразилась глубокая скорбь. Чжао Юньлань придержал её за плечо. — Хорошая моя, пойдём внутрь. Тут дует. В доме кипела жизнь: Чжу Хун и Чу Шучжи быстро и молча вовсю шуршали по хозяйству. На спиртовке уже таял снег в котелке. Чжу Хун вскрыла вакуумную упаковку, вытащила полоски говядины и разложила на поддоне, а поддон поставила над котелком. Когда мясо под паром размякло, она нанизала полоски на палочки и обжарила на огне. Как только Ван Чжэн вошла в дом, глаза у студентов вспыхнули. Они по одному бросились к ней и окружили. Они её ждали — некоторые уже приготовили тетради. — Сестрица, позволишь узнать о местных обычаях? — робко спросил один юноша, высокий и тощий, как бамбуковая жердь. Договорив, он бросил короткий взгляд на Шэнь Вэя. Тот слегка нахмурился, и юноша тут же опасливо добавил: — Если можно, конечно, если не запрещено… А если запрещено, то прости! Мы не знаем. Не сердись. — Да, конечно. Ничего страшного, — тихо сказала Ван Чжэн, пристроившись около спиртовки и пряча руки в широких рукавах. Рядом с ней кто-то оставил пачку шоколадных шариков. Они были красиво упакованы и выглядели аппетитно. Она, словно желая попробовать, взяла один. Повертела его в пальцах, но так и не открыла. Староста взяла ещё один шарик, протянула ей: — Вкусные. Сестрица, попробуй. — Я так. Я не могу есть… Сладкое, — шёпотом пояснила Ван Чжэн. Помолчав, она медленно заговорила: — Горы не раз переживали геологические изменения. Племена уходили, приходили, смешивались. Давным-давно сюда мигрировало тибетское племя камба. Своих мертвецов они хоронили под открытым небом. Тела забирал мастер небесных похорон. Он надрезал плоть и оставлял стервятникам. Когда от тела оставались голые кости, мастер дробил их, а получившееся крошево смешивал с маслом яка и ячменной мукой и отдавал птицам. Считается, что тело нужно уничтожить полностью, иначе быть беде. У мастера небесных похорон особая, важная роль. Дом изначально принадлежал ему. — Мастеров небесных похорон уважали, но общались с ними неохотно, ведь те много времени проводили с мертвецами, а это в целом не считалось добрым делом, — тихо вставил Линь Цзин. Го Чанчэн невольно вспомнил Палача. Его чтили — и избегали. Даже призраки сторонились его. Как чумы… Все, кроме Чжао Юньланя. — В течение долгих столетий здесь смешивались различные племена. В предгорье в основном селились скотоводы, но были и землепашцы, хотя земля тут не особо плодородная. Между племенами случались и крупные стычки. Иногда людей уводили в плен, иногда союзы скрепляли браками. В итоге народы постепенно смешались друг с другом, поэтому вскоре и другие стали хоронить своих мертвецов под открытым небом, хотя не совсем так, как тибетцы. Ван Чжэн, словно учительница истории, говорила сухо и сжато. Лекция вкупе с нежным, монотонным голосом усыпляла. Студенты — привычный народ, — впрочем, неплохо держались: нетерпеливо притоптывая ногой, стрательно записывали за ней в тетрадях. Чжао Юньлань проглотил несколько полосок вяленой говядины, затем огляделся, определяя наиболее удачное положение, и подтащил спальник поближе Шэнь Вэю. Устроившись, он забрался внутрь и закрыл глаза.