Страж | Усмиритель душ | Guardian | 镇魂

— Климат постепенно ухудшился. — Ван Чжэн налила в котелок немного воды. — Люди потянулись в другие края. Земли опустели. А потом… Не помню уже точно, когда именно — кажется, в год основания Сунской империи случилась катастрофа. Одни погибли, другие сбежали. Осталась только горстка людей из племени ханьга. От бедствия они укрылись в пещере — и выжили. — Есть ли исторические записи об этом? — поинтересовалась староста. Ван Чжэн покачала головой. — В те времена местная земля была изолирована от остального мира. Связь с империей отсутствовала. Далеко и малолюдно. Некому было ни принести, ни передать известия. В архивах Приказа по астрономии и календарю, возможно, и есть какие-то упоминания. Описание местности или астрономические наблюдения. Но вряд ли там знали, что тут кто-то живёт. — Ван Чжэн замолчала и, помедлив, продолжила: — Местные легенды гласят, со снегом пришла и белая нечисть. Лютые чудища спрятались в расселинах скал, на дне озёр и рек. Они нападали на людей и скот. Выдирали из тел внутренности, отрывали головы. — Ясно, — немного подумав, староста понимающе кивнула. — Видимо, было землетрясение, затем сошла лавина. Ван Чжэн не подтвердила, но и не опровергла её предположение. — Ханьганьцы, затерявшись в глухомани, жили уединённо. Поселение находилось где-то неподалёку от деревни Цинси. Кстати, большинство её жителей — дальние потомки ханьганьцев. Когда тибетцы ушли, могильную площадку забросили. После катастрофы дом мастера небесных похорон превратился в наблюдательный пункт. Ханьганьцы верили, что с высоты можно заметить грядущее бедствие, поэтому раз в месяц сюда из деревни поднимался наблюдатель. Какой-нибудь дюжий парень. Со временем стражник перестал покидать гору. Он обрёл необычайное уважение в племени. Не помню в точности, когда именно началось, но ханьганьцы стали чтить его дом, как самое священное место в мире. Они проводили тут важные обряды жертвоприношения. Все члены племени поднимались на гору, все принимали участие. — Никогда раньше не слышал о ханьганьцах, — сказал очкарик. — Их было мало, они жили уединённо, в смешанные браки не вступали и исчезли задолго до основания страны, поэтому о них мало кто знает. Студентов озарило. — О, понятно, племя выродилось из-за близкородственных браков и зачахло, — резюмировал юноша-жердь. Ван Чжэн лишь сдержанно улыбнулась в ответ, отчего студенты внезапно невольно вздрогнули. Обычным людям трудно было с ней общаться. Они чувствовали себя с ней странно, даже если она держалась неприметно. Студенты утолили любопытство, и Шэнь Вэю удалось убедить их лечь спать. Ван Чжэн и Да Цин остались караулить. Одна не нуждалась во сне, другой вёл ночной образ жизни. Шэнь Вэй лёг последним. Проверив дверь и окна, он заклеил неизвестно откуда взявшейся клейкой лентой щели. Обошёл студентов, каждому велел укутаться потеплее. Шёпотом спросил у Ван Чжэн, не нужна ли ей дополнительная куртка. Погасил огонь в спиртовке, чтобы вода за ночь не выкипела. Покончив с делами, он бесшумно забрался в спальник. Чжао Юньлань уже спал, свернувшись калачиком. Один наушник выпал и повис на ушной раковине. Едва началась лекция, он отгородился музыкой от скучного вещания — и, видимо, сразу уснул. Кожа из-за холода отливала нездоровой бледностью, но ничуть не портила его, а скорее подчёркивала правильные черты лица. Он был красив в любом состоянии: и спящим, и бодрствующим. Шэнь Вэй, как заворожённый, прикипел взглядом к безмятежному лицу. Наверное, Чжао Юньлань и после конца света не преминул бы вздремнуть в укромном уголке. Шэнь Вэй неподвижно смотрел на него какое-то время; взгляд его смягчился. Наконец он отмер: осторожно забрал наушники, свернул и отложил в сторону; поправил сползшее набок пальто. Го Чанчэн и кто-то ещё из студентов дружно храпели. Чуть позвякивая металлом, Ван Чжэн мыла котелок. Шэнь Вэй глубоко вздохнул и перевернулся на бок, спиной ко всем. Вскоре дыхание его замедлилось и выровнялось — для всех он уснул. Но глаза его были открыты. Взгляд застыл на Чжао Юньлане. В слабом ночном свете он мог любоваться им до утра. Чжао Юньлань лежал так близко — только руку протяни. Мысли выходили из-под контроля. Хотелось расслабиться, дать себе волю… Обнять его, прижать к себе крепко. Коснуться губами век, волос, губ. Попробовать всего на вкус. Взять целиком. У него перехватило дыхание. Он задыхался от мучительного голода. Он словно умирал в ледяном холоде в одном шаге от живительного глотка тепла… Он не пошевелился — ни один мускул не дрогнул. Будто грёз ему было достаточно. Да Цин свернулся клубочком подле Ван Чжэн. Хвост его нервно подрагивал. Глубоко ночью, когда на его взгляд все уснули, он шёпотом спросил: — А кто во дворе похоронен? Там же только черепа? — Только черепа, — помедлив, из глубины капюшона ответила Ван Чжэн. — Ханьганьцы отрубали головы. — Почему они вымерли? — не удержался от вопроса Да Цин. — Ты же слышал, — сказала она, — из-за близкородственных браков. — Дуришь меня, дерзкая? Не говори мне, что люди тупее диких лошадей — те прекрасно справляются с близкородственным скрещиванием. — Да Цин нетерпеливо дёрнул усами. — В малых племенах многожёнство часто в порядке вещей. Запрет на брак с чужаком лишь означал, что сыну запрещалось брать пришлую главной женой, а дочери — идти в чужое племя. Как они могли вымереть? Племя же состоит не из одной семьи. Они же не могли все быть друг другу близкими кровными родичами? Опустив голову, Ван Чжэн погладила Да Цина. — Ты лишь кот, — мягко сказала она. — Ешь свой корм и сушёную рыбку. К чему тебе дела людские? Любой посетитель, попадая в специальный отдел, никогда не давал Ван Чжэн больше двадцати — она выглядела очень юной. Однако сейчас, когда голос её звучал из глубины капюшона, она казалась старицей — в старомодных словах чувствовался вес прожитых лет. Да Цин, словно самый обыкновенный кот, привалился к Ван Чжэн. В ответ на её ласку он довольно щурился, но глаз не смыкал — смотрел куда-то в пространство. Ночная тьма густела. Заброшенный дом на горе окутала тишина, слышалось лишь сонное дыхание да разноголосый храп. Чуть позже полуночи Чжао Юньлань внезапно поднял веки — и встретился с лучащимся нежностью взглядом. Шэнь Вэй вмиг запаниковал — и отвёл взор. К счастью, Чжао Юньлань никак на это не отреагировал. Он молча сел, к чему-то прислушался, потом повернул к нему голову и приложил указательный палец к губам: молчи, мол, затем выкарабкался из спального мешка, взял фонарик — и вышел. Да Цин коротко мяукнул, подпрыгнул и бросился за ним. Шэнь Вэй какое-то время колебался, но волнение пересилило — и тоже двинулся вслед. Едва Чжао Юньлань вышел наружу, как нестерпимо рыже-алый свет ударил по глазам. Напрасно он искал фонарик — тот ему не понадобится. Вся долина полыхала неземным сиянием. Горело пылающим огнём небо. Пламенели сверкающим льдом горы. Они были далеко от источника, однако невыносимый жар обжигал кожу, слышалось шипение огня и вопли ужаса. Они словно в один миг покинули смертный мир. Оцепенели от потрясения. Забыли, о времени; забыли, где они. Внезапно мёрзлая земля вздрогнула, местами треснула и провалилась. В ямках обнажились черепа. Большие и маленькие. Белые, серые, жёлтые. Сверкая пустыми глазницами и негромко постукивая, один за другим они выбирались наружу и, будто по приказу, поворачивались к пламени. Они смотрели на него, как паломники на святыню. Их становилось всё больше и больше. Двор заполнил леденящий звук, напоминающий клацанье зубов на холоде. Чжао Юньлань преградил Шэнь Вэю путь рукой, затем цапнул у ног Да Цина: — Не бегай тут, толстяк! — Пламя преисподней. — Голос Ван Чжэн раздался внезапно, и Шэнь Вэй обернулся. Видимо, случайно она при движении скинула капюшон, и он увидел неживое пластиковое лицо, но не успел осознать, что перед ним кукла, как та вдруг обмякла. Едва он её инстинктивно подхватил, как она издала длинный сладостный стон. Шэнь Вэй — господин целомудренность — вздрогнул и разжал руки. Напротив же него, словно из воздуха, появилась девушка в белом платье. — В преисподней грешника ждёт пламя, — произнесла та голосом Ван Чжэн. — Говорят, что огонь из недр Царства теней приходит за преступником. — Чушь! — воскликнул Чжао Юньлань. — Умолкни. — А это, по-твоему, что? — Она ткнула пальцем вперёд. Черепа вмиг дружно развернулись и пустыми глазницами уставились на дом. Нижние челюсти нервно подрагивали — они словно беззвучно смеялись. У всех, кроме Ван Чжэн, побежали мурашки по коже. Та же безучастно оглядела хохочущие черепа и скучным голосом проговорила: — Моим соплеменникам так и хочется содрать с меня кожу, вытянуть из меня жилы, выпить мою кровь. Чжао Юньлань невозмутимо вытащил пистолет из кармана. — Ван Чжэн, лезь обратно в куклу. Шэнь Вэй, зайди внутрь. Ван Чжэн будто и не услышала его. — Но я… — она вздохнула и с недоумённой горечью добавила: — Я же и так мертва. — Блядь, да что ты заладила?! У тебя климакс, что ли? Ну-ка быстро влезла! — Чжао Юньлань одной рукой резко схватил Ван Чжэн и, грубо запихнув в куклу, швырнул в объятия встревоженно подскочившей Чжу Хун. А черепа, раззявив рты, вдруг бросились к дому. Чжао Юньлань трижды выстрелил в открытую дверь. Явно не пулями: те, кого поразили выстрелы, пронзительно взвыли и обратились в белый дым. Чжао Юньлань рванул на себя дверь — и прижал один особенно резвый череп. Не растерявшись, стремительно сунул пистолет в карман и выдернул из-под брючины кинжал. Одним ударом в темечко он расколол череп, как яйцо, и с грохотом закрыл дверь. Они будто оказались в кошмаре наяву. Снаружи слышался стук костей и грохот. Черепа долбились в дверь и, высоко подрыгивая, зловеще заглядывали в окна. Некоторые студенты проснулись от шума. Не успев протереть глаза, они уставились на сюрреалистическую картину, но не испугались — естественно, подумали, что это сон. Даже Го Чанчэн остался невозмутим, ведь в горах с ними был и необыкновенный шеф Чжао, и бесстрашный говорящий кот, и упёкший голодного духа в бутылочку лже-монах, и обожающая сырую баранину девушка-змея, и Чу Шучжи, с которым он до сих пор не осмеливался заговаривать. Он искренне верил, что на самом деле им ничего не грозит — просто выглядит жутко. …Незадачливое дитя слепо верило в своих коллег.