Шесть шляп страдания

      Я тихо кричу. Я медленно делаю рывок. Я громко хныкаю. Я все делаю наоборот. И для тех, для кого я живу, я становлюсь мертвым.       Я гулял по парку, у меня в куртке запрятан нож. Я перепил кофе с утра, и мои глаза бешено следят за прохожими. Я даже хочу, чтобы они так следили. Это моя грустная радость.       Вокруг куча красивых мальчиков с длинными ногами — и в спортивках, и в брюках. Я хочу их убить. Они просто не имеют права быть такими красивыми. Более красивым, чем я.       Я безумное зло. Нет никого хуже меня. Мои эмоции разрывают меня. Мне тесно в этом теле, я… я хочу порадовать ножом каждого встречного.       Моя подруга обрадовалась, когда я ей сказал, что иду грабить людей, угрожая им ножом. Это было вроде бы и странно, но лично у меня вызвало улыбку.       Моя подруга в принципе немного странная. То говорит, что я нужен мальчикам, то твердит: бросай всё и всех. Она похожа на меня, у нас даже есть тату с лицами, плавно перетекающими друг в друга.       Странно, что только её лицо я могу вспомнить. Никого больше другого.       Пусть и мир обречён на круг ненависти. Я буду во главе этого круга. Я хочу убить! У меня бывают состояния, когда я дергаюсь и режу себя, и в таких состояниях я готов навредить подруге, прижигая о ее нежную кожу сигарету или угрожая шариковой ручкой.       В подобных состояниях я не контролирую себя. Я весь дергаюсь, а иногда замираю на добрые полчаса, словно меня ужалили тысячи пчел и парализовали.       А ведь у меня есть ещё состояния, но не будем о них сейчас. Я хотел сказать самое главное. Я веду дневник.       И СДОХГИТ ВЧЕ КТО ИГО НЕ ПОЙМЕТ! Я ВЫРВУ ВАШИ КАИШКИ С ПЛОТЬЮ ЗУБАМИ!       Я шел по улице с улыбкой, скрывая за курткой нож. На самом деле, если у меня нет средства обороны — более сильного, чем кулаки, — то я, сколь бы не пытался выглядеть угрожающе, не смогу ничего сделать. Если у меня нет оружия, то выигрыш улетит за сто миллион нанометров. Смутно вспоминаю, что это началось со школы.       Но, знайте, что если меня тронете, то попадете в мой розовый список. Я стану узнавать о вас все, я уничтожу сначала ваших животных, потом подожгу ваш дом, но а если вы выживите, то я обучусь на мед. брата, устроюсь в вашу больницу и вместо мази от ожогов нанесу самый худший цианид. И буду радоваться вашей розовой крови.       Я иду по улице поздним вечером в сотый раз, выискивая жертву, чтобы моя злость заглушала не одного лишь меня. Мне страшно и прикольно.       О, привет. Я снова прохожу мимо тебя. Как обычно вытаскиваю нож, играясь, но ты лишь насмешливо поднимаешь глаза. Знаешь же, что я как обычно пойду обратно, а на лезвие не будет и капли. У нас с тобой странная игра. Не знаю, кто ты и почему всегда здесь сидишь, под фонарем углубляясь в самые разные книги, но ты стал меня успокаивать. Хоть какая-то тенденция в жизни должна присутствовать.       Говорят, что семью держат традиции. Мозг задерживается на них и помогает нам не расставаться. И у нас с тобой уже она возникла. Я ни разу не пытался заговорить с тобой. Да и ты тоже. Ты, видно, опытнее, чем я, может и сам делинквент?       Я бы уже начинал подумывать, что ты бомж, если бы не твое идеальное темное пальто и надменный взгляд, а также книги из разряда, что я никогда не пойму. Хотя иногда мне кажется, что ты читаешь новую книжку по психологии, чтобы просто понять меня, но это слишком эгоцентрично так думать.       Я вернулся через час. Ты как раз закрыл книгу и глубоко смотрел в мою душу, я замедлил шаг. Остановился. Ты смеёшься, да? Ты не боишься человека с ножом?       МОЖЕТ Я В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ПОЙДУ С ПИСТОЛЕТОМ?       Бесишь. Ты же всегда можешь стать моей жертвой. Мне может не хватать на дошик. И я счастливо разочарую тебя в жизни. Чтобы не был таким… таким.       — Эй, все хорошо? — завидев мои дрожащие губы, словно в первый раз, спросил он.       Мои зрачки резко сузились, вырвав меня из состояния безумной рыбы, но как бы я ни старался, они не могли сконцентрироваться на красивом парне, лишь на год-два старше меня.       — Это ты так громко шепчешь?.. — пробормотал я в ответ, шатаясь от отчаяния.       — Хочешь можешь сесть рядом, ты явно замер?       Он похлопал по скамье и, как бы намекая, приоткрыл свое пальто.       Я, не отвечая, медленно подошёл и рухнул на древесину. Он, не спрашивая, пододвинул меня к себе, укрыв частью пальто.       Мы молчали, я питался его теплом. Он вроде был даже рад. Мы смотрели в даль улицы, каждый в себе.       — Ты ещё не простил меня?       Этот вопрос загнал меня в ступор. Что я должен был простить?.. Я тщетно пытался вспомнить его лицо, но как и все человечество вокруг, кроме подруги, оно было мне незнакомо.       — Продолжаешь делать вид, что не помнишь? Я недавно прочитал, что ты специально это делаешь, чтобы не сойти с ума окончательно. Как-то так, — у меня скрутило кишки. — Ну, в любом случае прости, что так вышло в школе. Я был тем ещё идиотом. Не хотел над тобой издеваться, — он говорил спокойно, но так выверенно, словно репетировал речь не один день. И усердно пытался не смотреть на меня.       Перед полными отчаяния глазами мелькали сотни картинок: как меня кто-то погружает головой в унитаз, как в меня кто-то бросает хлопушки, как меня кто-то пинает за школой и тысячи других. Картинок, где я не могу узнать лицо, пока в тревоге не поднял взгляд на парня радом со мной.       — Я бы хотел тебе помочь после всего этого, да и ты… вроде как мне даже… — с едва видным волнением начал говорить незнакомец.       Тыц.       — Не беспокойся так хорошо, ты мне поможешь своей самой смертельной жизнью, — вытаскивая лезвие из его живота, с улыбкой произнес я. — Давай вызову скорую, м? Не переживай, я устроюсь мед. братом и буду о тебе отчаянно заботиться. Ты же не против, да? Корнелий?       Думаю, отныне настанет моя новая жизнь. И как только все наши ошибки придут в баланс, то я смогу сказать: «прощаю». И я грустно смеялся, пока по дороге растекалась кровь лежащего парня