City of Angels?

1946 год. Первый послевоенный год сродни перерождению Феникса — человечество только начинает постепенно оправляться от сумбура мирового масштаба, когда на хрупкий стол с политическим пазлом швырнули альбом рисунков непризнанного художника с корявой подписью «Адольф» в углу. Головоломка осыпалась на тысячи кусочков вместе со столом, буквально весь мир полетел в глубокие тартарары, и сейчас, когда мир постепенно вздыхает с облегчением, каждый кусочек сей головоломки набатом звучит в памяти миллионов. Это время, когда повидавшие ужасы войны солдаты щеголяют по улицам в элегантных костюмах-тройках, радуясь, что война преследует их лишь в кошмарах во сне. Это время, когда девичьи юбки становятся короче, платья — ярче, а причёски — вычурней. Это время, когда кинематограф на пике своей популярности, когда юнцы, вдохновлённые фильмами с тандемом «Астер-Роджерс», пытаются отплясывать степ в дырявых башмаках, раздражая преклонного возраста соседей. Это время, когда щемящие сердце нотки саксофона звучат в ночной прохладе из каждого бара и клуба, будто гимн новой, менее кровожадной эры. Это время, когда преступность расцветает подобно розе с шипами — галантно разодетые господа, при воспитании не хуже резидентов вечеринок мистера Гэтсби, прячут за спинами смертоносный Томми-ган, из переулков по ночам доносятся трели выстрелов, а в подвалах подпольных баров ищут пути на свободу те, кто посмел перейти дорогу мафиозной семье Лос-Анджелеса. Однако же и полиция поспевает за, на первый взгляд, неуловимыми преступниками — полицейский департамент «Эл-Эй» славится раскрываемостью своих дел. Заголовки газет раз за разом пестрят об раскрытии очередного преступления, будь то убийство миловидной дамы, перестрелка на углу улицы, или кража автомобиля, на фотографиях с неизменно высокомерным видом запечатлены гордые детективы, ведущие закованного в наручники негодяя, а статьи о них рассыпаются в словах благодарности и хвальбы. Вот и этим прохладным и промозглым осенним утром, второго сентября, здание департамента сквозит оживлённостью. Чёрно-белые машины с разрывающими тишину в щепки сиренами мчатся на очередные дела, другие же «монохромные», как их называют преступники, мирно разъезжают по улочкам, следя за порядком. Заглянув внутрь участка, вы столкнулись бы с рутиной, привычной для здешних работяг: улыбчивые дамы-диспетчера и секретарши, одетые по-рабочему скромно, охотно строят глазки закоренелым детективам. Суровый капитан, скрестив руки на груди, неподвижно стоит перед односторонним окном, контролируя разворачивающееся там действо. А разворачивается там, как это зовёт капитан, «цирк уродов»: из допросной комнаты на весь коридор раздаётся трёхэтажный мат, от которого покраснеет даже самый острый на язык метатель якорей по эту сторону континента, слышно, как рявкают его подопечные на подозреваемого, как тот пытается парировать, отговориться. Капитан уже знает, что несколько минут этого театра — и его лучшие детективы выведут преступника под руки, отправляя в камеру. Город Ангелов, как любовно величают мегаполис местные, пестрит не только вывесками клубов и многочисленных баров, но и разношёрстными преступными делишками. Ограбление банка падкими до денег юнцами здесь, кража номеров с машины иностранного консула в том переулке, приправить пропажей партии армейского морфина и добавить щепотку громких случаев по делу таинственного «Синего Махаона» — вот и готова смесь, не дающая доблестным сотрудникам подразделений полиции усидеть в закусочной и минуты за завтраком, не подрываясь на очередное дело. В закусочной… …или в любимом баре. — Хлоя Прайс, детектив-неудачник днём и алкоголичка ночью, — раздаётся из-за барной стойки ехидный женский голосок. Потрёпанный стул с кожаной обивкой слабо скрипит под весом очередного посетителя бара «Циклон» — одного из наиболее известных заведений в округе. Сюда стягиваются все, кому охота промочить горло хорошим пойлом, послушать превосходную музыку, да и просто отлично провести время. Взгляд усталых лазурных глаз окидывает собой практически пустое помещение заведения и замирает на полках со столь желанным с раннего утра алкоголем. Хлоя ставит свою флягу, плашка с гравировкой слабо поблёскивает в тусклом свете ламп. Её пиджак беспечно падает на соседний стул, слегка промокший в дожде, а на позолоченном жетоне капельки сияют не хуже бриллиантов на колечке жены местного мафиозного главаря. — Виктория Чейз, сплетница-заноза в заднице днём, и… оу, погоди-ка, это же твоя постоянная роль, — сонно бурчит в ответ детектив, касаясь своей шляпы в знак приветствия и следом же снимая её. — доброе утро. Виктория фыркает и приподнимает бровь, оценивающим взглядом смотрит на девушку перед ней: измятая белая рубашка застёгнута криво, с несколькими пропущенными пуговицами, голубой галстук затянут не до конца, частично скрываясь за распахнутым тёмно-синим жилетом в тонкую белую полосу. Блондинисто-рыжие волосы, обычно аккуратно уложенные и собранные в короткий хвост, сейчас растрёпаны, благо от прохожих это гнездо скрывает шляпа-федора под цвет жилету. — Выглядишь дурно. Тебя грузовиком молочника сбило? — хозяйка бара не глядя хватает флягу, выжидающе смотрит на детектива и доведёнными до автоматизма движениями берётся за выполнение первой части заказа, пусть та его ещё даже не озвучила. Прайс зарывается лицом в ладони и принимается пытаться стереть остатки усталости, параллельно с этим полусонно вздыхая. Ей нужно взбодриться, чтобы не уснуть на брифинге. Ещё одного замечания в и без того толстое личное дело ей не хватало. — Было бы так — может, мои страдания бы закончились, — бурчит Хлоя, и, промолчав немного, добавляет, кивая на флягу. — один кофе, а во флягу как обычно. Как обычно — это тот вис… — Иисусе, да знаю я, какой сок радости ты пьёшь на работе, Прайс. Луносвет из твоего репертуара давно пропал, — фыркает Виктория. — обычно ты меньше раздражаешь по утрам, а тут прямо напрашиваешься на колкость. Неужто опять со своей актрисочкой поссорилась? — едко спрашивает она, после чего разворачивается лицом к бару и принимается искать бутылку любимого виски детектива. В этот момент Чейз может поклясться самим Господом, что чувствует своей спиной прожигающий насквозь взгляд. На долю секунды ей становится не по себе от мысли о том, что кобура со служебным револьвером висит у Хлои под боком. Только протяни она руку к нему — и в последний раз они увидятся на похоронах, где раздражительный детектив отпляшет чечётку на её гробу не хуже самого Фрэда Астера. Однако вместо ожидаемого щелчка пистолета раздаётся очередной раздражённый вздох а-ля «мне осточертело мириться с твоими подколами», и следом от облегчения выдыхает уже Виктория. Барменша никогда не могла проследить тончайшую, как японский шёлк, грань между подстёбыванием по-дружески и прямым ударом по Хлоиному эго. Из всех завсегдатаев Хлоя Прайс — единственная, кого Виктория не может прочитать как открытую книгу. Даже до титульной страницы не добраться сквозь жёсткую, толстокожую обложку. — Прекрати её так называть, а? — предупреждающим тоном говорит ей Хлоя. Раздаётся бульканье пойла, заливаемого сквозь гнутую воронку во флягу, и веки Хлои трепещут. Она вдыхает горьковато-сладкий аромат любимого напитка и довольно выдыхает. — Прайс, она ведь актриса. Ты не допускаешь вероятности, что она играет не только на сцене, хм? Как там поют? Врушка, врушка, одетая как шлюшка? Громкий стук кулака по барной стойке заставляет вздрогнуть и негромко дзынькнуть даже сушащиеся на полотенце фужеры. Несколько посетителей замолкают, заинтересованно косясь на барменшу и детектива и явно предвкушая развитие событий. Взгляд Виктории цепляется за нож для расколки льда, который она могла бы применить для самозащиты, однако одёргивает себя, когда голос позади отвечает: — Сменим тему? Барменша опасливо поворачивается обратно к Хлое и вглядывается в выражение её лица. По нему заметно, что у детектива далеко всё не так гладко на личном фронте, как она пытается показать. Но Виктория давить и не думает, зная, чем это чревато, и вместо пререканий ставит полную флягу виски перед ней и принимается делать кофе. Порой она забывала, как однажды в порыве ярости Прайс чуть было не пристрелила пристававшего к ней юнца, посмевшего ущипнуть её за бедро. — Так почему ты такая побитая, Прайс? Люди Счастливчика снова добрались до тебя и избили в переулке? Хлоя всхрапывает и прячет флягу во внутренний карман жилета, поправляя рубашку и застёгивая его. Детектив теперь выглядит куда бодрей, и губы Виктории на секунду подёргивает улыбка. Приятно знать, что закадычную подругу и по совместительству непрошибаемого детектива порой удаётся подбодрить. — Не думаю, что после того, как на них наткнулся Хамфри со своим монстром, они приблизятся ко мне на квадратный километр, — Прайс порывается зевнуть, однако подавляет зевок. — ночь у меня бессонная была. Всю голову себе сломала этим грёбаным расследованием. Мозг как картошка на костре поджарился. По спине Виктории пробегает холодок. Руки невольно подрагивают, едва не разливая из маленького кувшинчика сливки. Её взор косится на полое место под барной стойкой, где кривенькой стопкой лежит кипа газет с громкими заголовками о некой синей бабочке. Её личная коллекция, собранная из приносимой по утрам почты, каждая статья перечитана несколько раз. — Расследованием… т-тем самым? О нём? — неуверенно отзывается она, стараясь не показывать, как сильно нервничает. Хлоя мычит короткое «угу», держа в зубах резинку для волос и пытаясь собрать свои недлинные локоны в более-менее приличный конский хвостик. Аспекты женской жизни, вроде ухода за волосами, давались ей с огромным трудом. Благо макияж ей и не нужен был — детектив гордится шрамами, которыми испещрена её кожа. Сколько мать ни просила её замазать их, даже предлагая свою помощь в этом — та отнекивалась, аргументируя, что они показывают её опытность в детективном деле. Своего рода трофеи, воспоминания о каждом закрытом деле, о каждой стычке и перестрелке, в ходе которой ей, пусть, и досталось, но и удалось выжить. «К собственному же несчастью, » думает она. — О нём самом, — едко отвечает Прайс, поджимая губы. Между девушками возникает тишина. Виктория задумчиво помешивает кофе детектива чайной ложкой, в то время как Хлоя занимается приведением в порядок собственного внешнего вида. Детективы Города Ангелов должны быть образцовыми гражданами, как во время одной из «лекций» говорил ей капитан, отчитывая её за неопрятный внешний вид. — Ты притихла, — подмечает Хлоя, кладя локти на стойку. — что, боишься, что «Синий Махаон» придёт и по твою душу? Виктория фыркает и разворачивается лицом к Хлое, с блюдцем и чашкой кофе на нём. Зелёные глаза смотрят на неё с укором, однако выучку детектива не провести — Хлоя видит, что страх её закадычную подругу всё равно терзает. — Пф-ф, Прайс, за кого ты меня принимаешь? — она не смотрит детективу в глаза, её движения несвойственно ей неуверенные. — не боюсь я его. С чего вдруг? Хлоя берёт блюдце и коротко кивает в знак благодарности, отпивая бодрящего напитка и вдыхая манящий его аромат. Затем она смотрит на Викторию, улавливая её мимолётный взор, и вскидывает бровь. — По тебе видно, что нервничаешь. В академии такому учат, знаешь ли. Читать людей как открытые книги, — детектив клонится ближе к барменше. — к примеру, я знаю, о чём ты сейчас думаешь. Прайс, будто гипнотизируя, заглядывает Виктории в глаза, в то время как та в изумлении и исступлении пялится на неё, её лицо бледнеет, и она нервно сглатывает. — Знаешь? — Чейз пытается вернуть себе непринуждённый вид, поправляя свою юбку. — и о чём же я думаю, о великий детектив? Хлоя хищно ухмыляется. Она залпом осушает свою чашку, утирает губы от кофе и облизывает их, ощущая слегка горчащий вкус. Горечь, острота, кислота — эти вкусы приелись ей за последнее время. Так она определяет, что она ещё жива. Что ещё способна что-то чувствовать. — Ты думаешь о том, чтобы… — девушка слегка прищуривает взгляд. — …сделать мне скидку. Виктория, хлопая ресницами, недоумённо смотрит на неё, а затем прыскает и качает головой, хватая чек и принимаясь что-то писать на нём карандашом. Хлоя уже знает, что именно та пишет, и её улыбка, точнее оскал, становится чуть шире. — Тебе явно пора на повышение квалификации, Прайс, у тебя чутьё притупилось. Детектив отмахивается, после чего проводит рукой по волосам и хмурится своему отражению в зеркале, что стоит на полке между бутылками. «На голове и правда гнездо. Удивительно, что яиц там нет. А яичница сейчас была бы кстати.» — Если серьёзно, то ты правда нервничала, Вик. Даже сейчас нервничаешь. Расчёска есть? Блондинка кивает и роется под стойкой в своей сумочке, затем позолоченный гребешок с тихим звоном падает на стойку. Хлоя мычит, держа в зубах резинку для волос, и берёт расчёску, принимаясь укладывать лохматые локоны и изредка шипя, когда те путаются в небольшой колтун. — Не волнуйся, Вик. В обиду не дам, из любой задницы вытяну. Работа у меня такая. Виктория фыркает и опускает голову, некомфортно скрещивая руки на груди и будто пытаясь скукожиться. В такие моменты Хлое хотелось бы перелезть через стойку и обнять, дабы успокоить, но детектив всегда себя одёргивает. Это подмочило бы репутацию непрошибаемого детектива, а кличке «Холодная сучка» надо соответствовать. — …даже когда весь бизнес горит? Хлоя понимает, к чему Виктория ведёт. Эта тема поднималась в их разговорах столько раз, сколько Джинджер Роджерс отщёлкивает туфельками за съёмки одной танцевальной сцены фильма, и детективу убойного отдела не по душе об этом говорить. Складывается ощущение, будто начиная об этом разговор, Виктория упрекает в проколе саму Хлою. Отчасти, её вина в этом всё же есть. — Вик… — начинает было Хлоя, приглаживая волосы. — Не надо, — выпаливает Чейз, вскидывая руку в жесте, приказывающем остановиться. — мы снова за старое, верно? — Да… — выдыхает детектив, горько усмехаясь. — да, опять за старое. Хлоя поднимает на неё взгляд, и видит, как блондинка постепенно закипает. Вихрь мыслей в её голове предсказуем как никогда — ранее он изливался наружу в виде потока разъярённой тарабарщины, темп которой превосходил самый скоростной самолёт, а по сравнению с количеством мата стандартный день сапожника казался мелочью размером с муравья. Сейчас же Виктория, на удивление, держится, пусть Прайс и ожидает начало привычной разгорячённой речи. Владелица бара делает глубокий вдох, и с ядом в голосе выплёвывает: — Тот ублюдок до сих пор на свободе, и наверняка теперь беззаботно существует, раскидываясь деньгами направо и налево. Если бы он мне попался… — Ты бы отпилила ему старой ржавой пилой яйца, зажарила под самым дешёвым пойлом и насильно скормила ему? — вскинув брови, с улыбкой дополняет детектив. — знаешь, в Средневековье была такая пытка, когда бралась здоровая штука, похожая на грушу, её вставляли в… Вик морщится, но всё равно скалится в улыбке и даже всхрапывает в подобии смешка. — Избавь меня от подробностей, мне после твоего детального описания мест преступления до сих пор дурно. Ты отвратительна, знаешь? — Виктория замолкает на секунду, будто думая, и добавляет. — но да, думаю, так я бы и поступила, — она оборачивается на фотографию, где она и её родители запечатлены на фоне их нового экспоната — величественной мраморной птицы, и улыбка сменяется полным ностальгии взглядом. — скучаю я по всему этому. Хлоя было хочет съязвить про прошлое барменши, однако одёргивает себя. Вместо этого, она зажато тянет руку и неуверенно кладёт её Вик на плечо. Та вздрагивает — она не привыкла к тому, что детектив касается её, последние несколько лет это большая редкость. Что-то во взгляде той успокаивало Чейз. Может, это холодная уверенность, уверенность в собственных словах, а может и пронимающий взгляд, повидавший, кажется, все ужасы этого света. Виктория всегда поражалась тому, насколько холоден у Прайс взгляд, даже в самые напряжённые моменты. Будто она не боялась ни наставленного на неё пистолета, ни ножа у горла. — Дело закрыли, потому что его доверили не профессионалу вроде Валентайна, а салаге-щеглу. Поверь, я видела, как этот, не помню, как его зовут, работает. Пробежался по месту глазами и якобы всё просчитал, как цыганка с угла Барлингтон, — вкрадчиво говорит ей детектив, слабо сжимая плечо. Виктория вздыхает. Её губы подрагивают, Хлоя видит это и уже знает, что та сейчас сделает. Детектив тянется за флягой в карман и проводит большим пальцем по гравировке. «Офицеру Уильяму Прайсу, за выдающуюся работу в ПДЛА. От Р.К.» — Прости, пап, но поддержка есть поддержка, — говорит она надписи и открывает свою, как Хлоя называет флягу, «аптечку». Хозяйка бара, тем временем, достаёт из-под стойки бутылку водки и, схватив стопку, заливает в неё горячительное и вскидывает ёмкость. — Будем, — хором говорят подруги. Виктория залпом осушает стопку и отставляет её в сторону. Хлоя же делает глоток и прячет флягу обратно в карман. Она складывает локти на стойке и было открывает рот, чтобы заговорить, как вдруг её перебивает громкий звон телефона. Виктория неспешной походкой движется к нему, в то время как Хлоя раздражённо вздыхает. Утренний сценарий, по которому она живёт с тех пор, как её повысили до детектива, не меняется, будто она попала во временную петлю. — Бар «Циклон» — вскружим голову торнадо, все коктейлям нашим рады… — будничным, монотонным и безрадостным тоном отвечает на звонок Виктория. Хлоя набрасывает шляпу на макушку и лезет рукой в карман, доставая оттуда мятый доллар и кидая в банку чаевых. Это стало своего рода традицией — будь то пара четвертаков, доллар или два, оставшиеся после выпивки, детектив сбрасывает их в банку, потёртая бумажка на которой гласит: «На новое будущее.» Краем уха она вслушивается в переговоры по телефону, спуская одну ногу на протёртый пол. «И пять… четыре… три… два…» мысленно считает Хлоя, глядя на старые отцовские часы, плотно затянутые на запястье. — Прайс, — зовёт Виктория. — это тебя. «Даже расписание автобусов не такое точное, » думает Прайс. Она нехотя слезает со стула и идёт в телефонный уголок, затем берёт трубку и на секунду прикрывает микрофон ладонью, шепча: — Посчитай меня? — пронаблюдав за кивнувшей Чейз, детектив убирает ладонь от микрофона и добавляет уже куда более твёрдым, «рабочим» тоном. — Прайс, убойный. — У тебя что ни утро — то пьянка? Ты дома вообще ночуешь? — доносится из трубки негромкий, и вместе с тем осуждающий голос — честное слово, Хлоя, тебе пора уже прописаться там. — И тебе доброго утра, Кейт, — тянет Хлоя безрадостно, облокачиваясь спиной о стену и утыкаясь в неё макушкой. — чем могу быть полезна? Только не говори, что шеф опять нашёл повод вызвать меня на ковёр. После прошлого раза я серьёзно думала, что он меня отправит в официантки. — Нет, пока что нет. У тебя новое дело. Парк «Мак Артур», северная сторона. Коронер уже там, ждёт тебя, — слышится шелест страницы. — и журналисты тоже. Детектив закатывает глаза и вздыхает. Периферийным зрением она видит, как ей машет Виктория, и жестом говорит подождать. — Блеск. Опять стервятников прогонять. Собрание во сколько? — Одиннадцать. У тебя будет время съездить в парк и вернуться обратно. Возможно даже заскочишь в закусочную. Хлоя мысленно просчитывает время поездки и кивает самой себе. — Где мистер Нравственный? — Подожди, посмотрю, — в трубке раздаётся шелест бумаг. — на углу Бикон и Юнион, уличное преступление. Отправить к тебе, как закончит? — Если свободен будет, то да. Посмотрим в четыре глаза, свежая голова не помешает. Каждое утро бодрый как после холодного душа, начинаю подозревать, что он собственные вещдоки смешивает с кофе как сахар. Кейт усмехается, и на заднем плане слышен слабый звон чайной ложки по любимой чашке диспетчера. — В отличие от тебя, он слушает мои советы про чай. Бодрит не хуже кофе, поверь эксперту. — Опять агитируешь вступить в эту вашу чайную секту? Я, пожалуй, откажусь, но если найду тебе подходящего кандидата — обязательно дам знать. — Как мило с твоей стороны, — саркастично отвечает Марш. — Ты окончательно пустила корни в «Циклоне», или ты поедешь-таки на дело? Хлоя поджимает губы и поправляет съехавшую шляпу. Краем уха она слышит разговор Виктории с одним из завсегдатаев и смотрит на часы. — Сейчас, только с Вики рассчитаюсь и поеду. «Мак Артур», северная часть, да? — Всё верно. У меня другая линия, услышимся позже? — Само собой. Не забудь отправить ко мне Флинна. На том конце провода звучат короткие гудки, и детектив вешает трубку. Подтянув галстук, она неспешно возвращается к барной стойке, где у её пустой чашки от кофе лежит чек. Виктория с любопытством смотрит на Хлою, протирая свежевымытый фужер. — Очередное дело? — интересуется она, доведёнными до автоматизма движениями работая тряпкой. Прайс молча кивает, присматривается к выставленному ей счёту, и, ныряя в карман жилета, кладёт пятидолларовую купюру рядом с бумажкой. — Вот. Сдачу оставь себе, хорошо? — Щедро для язвы вроде тебя, — отвечает Виктория, однако улыбается, наблюдая за тем, как детектив натягивает пиджак и поправляет его. — Зайдёшь вечером? Хлоя хлопает по карманам, проверяя, не забыла ли чего. Нащупав портсигар, детектив выуживает из грудного кармана мундштук и вставляет в него папиросу. — Если повезёт, то притащу с собой гостя, — приподняв шляпу в знак прощания, она кивает. — увидимся когда увидимся, Чейз. — Удачи на охоте, Прайс, — Виктория коротко машет рукой в ответ и провожает взглядом удаляющегося детектива.

***

Ну здравствуй, Лос-Анджелес. Эти слова слышны от каждого, кто переступает черту города, предвкушая роскошную жизнь здесь. Деревенщины, что сюда стягиваются, оставив свои захолустья за спиной, сквозят надеждами на то, что в называемом ими «Городе Ангелов» их мечты сбудутся. Что они станут богаче, что их ждёт успех, будто сама Леди Удача зарезервировала для них местечко в партере, бросив реальности короткое «Всё в порядке. Они со мной». Колхозницы, мнимо разодетые «по последнему писку моды», вертят хвостом перед местными вояками, желая захомутать себе служивого мужика. Деревенские парни, никогда прежде не считавшие ничего кроме голов скота в стаде, уже потирают ладони, лелея мечты о пересчёте личных денег на собственной яхте где-нибудь на Лонг-Айленде. И каждый раз именно мне доводится наблюдать за тем, как их мечты рушатся от прямого столкновения с реальностью, истиной, скрытой в Лос-Анджелесе под яркой расписной обёрткой, на которую столь многие наивно ведутся. Как Икар стремился к Солнцу — так и приезжие рвутся сюда, ещё не зная, что рано или поздно легкомысленность их опалит. Хотя, пожалуй, стоит внести корректировку: я не наблюдатель, пусть приходится и такую роль на себе примерять. Я та, кто разгребает последствия подпитанных наивностью действий. Ищейка, мечущаяся с места на место, вынюхивающая улику за уликой, прослеживая цепь роковых событий, приведших к смерти очередного гонца за мечтой. Не поймите неправильно, я тут не толкаю высокомерных речей, сидя на горе денег и свысока смотря на «холопов», один за одним попадающих в паутину этого города. В детективном деле столько не заработать, а высокомерия в любой ищейке найдётся сполна. Отцу поступало множество новых дел, и во многом благодаря этому мне представилась возможность в раннем возрасте воспитать в себе такую черту как реализм. Случайный гость, оказавшийся в нашем доме, тотчас же стал бы ожидать закономерной реакции на новое убийство: ужас, шок, страх, сопровождаемые поражёнными вздохами, прикрытым ладонью ртом и вскинутыми бровями. Представьте себе, мой отец, будучи светлым и добрым в нерабочее время, ломал их ожидания как хворост для камина. Он лишь записывал данные в свой служебный блокнотик, а затем собирался и уезжал, не теряя при этом серьёзного и равнодушного вида. Однажды, пронаблюдав за ним достаточно долго, я поинтересовалась, почему его не удивляет, что где-то в этом огромном городе снова оборвалась чья-то жизнь. Ответом мне был вздох и слова, отпечатавшиеся в памяти на долгие годы: — Потому что этот город проклят. Нет, никто не осквернял индейских кладбищ, не навлёк на себя гнев цыганского табора или ведьминского ковена. Вечерами, приезжая домой с работы, отец часто читал газеты у камина. Помнится, он часто ругался на то, что никто их не читает. — Просто посмотрите на это. «Молодую девушку лишили жизни в Лос-Анджелесе», «Амбициозную начинающую актрису обнаружили мёртвой этой ночью», «Расследованием занимается детектив Уильям Прайс, воздержавшийся от комментариев». В газетах расписывают всё, все до мелочи подробности, неужели никто в них не вчитывается? Они все как один тянутся сюда толпой, отклоняясь от своего пути ради роскоши как моряки на сирену! Эти газеты им как маяки, а они их игнорируют! Тогда, сидя с ним рядом, я не понимала, о чём он, отчего сказать мне было нечего. Что ж. Сейчас, сиди я также с ним у камина, я бы сказала одно: — Фразу «не верь всему, что пишут» они восприняли слишком буквально. Неудачный каламбур, верно? Поспешу вас огорчить: это суровая реальность, которую создали не только столь же наивные дураки — к ним на выручку пришли жёлтые газетёнки. Что ни статья — то о том, какой же Эл-Эй блистательный, великолепный город, полный грехов. Что это мегаполис, исполняющий любые запретные желания, где можно выпустить чертей из своего омута и дать им развлечься. Иронично, ведь Лос-Анджелес заведомо считается пристанищем ангелов. На деле же это убежище демонов, где даже самая улыбчивая и невинная рожа воткнёт в спину нож при первой возможности. И кому, как ни мне, каждый раз в этом убеждаться.