СССР-2.0, Украинская ССР, Припять 20:37
Боль. Яркая, сильная, будто его пронзили копьем в самое сердце, отступала, сменяясь монотонной, какой-то далекой и надоедливой. Чернота перед глазами рассеивалась, плавно перетекая в карамельные тона пробивающегося сквозь закрытые веки солнца. Шумно выдохнув, будто скинул с себя тяжелый груз, он медленно открыл глаза. Помутненный расфокусированный взгляд уткнулся в белоснежный потолок без резных плинтусов, но с узкой длинной флуоресцентной лампой, сейчас выключенной. Насколько помнил, в гостинице «Полесье», пережившей капитальный ремонт полтора года назад, таких ламп не имелось, а значит это совершенно точно не его номер. Больница, не иначе. Вот только… — Егор? — тихий, но в то же время взволнованный голос Нины врезался в мысли. — Как вы себя чувствуете? — Бывало и хуже, — буркнул майор, приподнимаясь на локтях. Как и ожидалось — это была трехместная больничная палата, пациентом в которой был он один, ибо две соседние койки пустовали и были заправлены так, как в пионерлагере: идеально ровная простыня без единой складочки и торчащая уголком в изголовье койки взбитая подушка в накрахмаленной кипенно-белой наволочке. Воспоминания о беспечной юности разбились о совершенно глухую стену событий полуторачасовой давности, в последствии, надо полагать, которых он и оказался здесь. Но что произошло? Таинственный убийца Паско после неудачного заметания следов, боясь быть полностью раскрытым решил рискнуть и сыграть по-крупному, поставив на кон не просто свою свободу, а само существование на этой бренной земле, ибо посягательство на жизнь офицера Комитета Государственной Безопасности каралось расстрелом… Он глянул на Ясногорскую, что нервно ерзала на стуле у противоположной кровати, не решаясь подойти ближе и нарушить тем самым хрупкую субординацию. — Расскажите? — У вас был инфаркт, — ответила за старлея вошедшая в палату Глазунова. В белом рабочем комбинезоне, с убранными в высокий пучок темными волосами, она держалась, как и всегда, спокойно, не позволяя себе лишних движений и мимики, однако в ее глазах он сразу заметил плескающуюся панику. Что-то было определенно не так. — Вот, — в подтверждение своих слов она протянула Довлатову принесенную с собой папку, из которой торчали темные пластиковые углы снимков компьютерной томографии и сложенный в несколько раз свиток электрокардиографии, — можете убедиться в этом сами, Егор Тимофеевич. — Инфаркт? — и только офицерская выправка удержала его челюсть на месте. — Но как… — … такое возможно, если вы никогда не жаловались на сердце, в роду не было таких болезней и вы регулярно проходите медкомиссию? — Мария Михайловна склонила голову на бок, следя за реакцией офицера, и едва заметно ухмыльнулась, когда все же уголок его рта дернулся от досады. — Давайте на чистоту, Егор Тимофеевич: как давно вы отдыхали? Или спали хотя бы восемь часов подряд? — он замялся и не ответил, лишь отвернувшись к окну, за которым небольшая серая тучка закрыла собой заходящий солнечный диск. — Вы не помните, — констатировала главврач, поджимая губы. — Понимаете, не только пагубные привычки и наследственные заболевания вызывают инфаркт. Ваш организм постоянно находится в нервном напряжении, он истощен и требует восстановления. Естественным путем это можно сделать через сон и полноценный отдых, которого вы, в угоду своей профессии, его лишаете. Постоянные недосыпы — это уже стресс, а ваша работа предполагает наличие каждодневных стрессовых ситуаций, что только увеличивает риск развития определенных болезней. Вы работаете на износ. Это имеет свои последствия. И даже полностью здоровый организм не выдерживает такой нагрузки, понимаете? И дает сбои в самых неожиданных местах. Для вас — это сердце. Это первый сигнал. Желтая карточка, если хотите. — Сигнал к тому, что надо бы отчалить в отпуск? — хмыкнул Довлатов. — А вы бы смогли отдыхать, зная, что по улицам этого прелестного городка бродит убийца, который жестоко расправился с пятью мирными жителями? Сталь, звучавшая в голосе, отскакивала от стен, холодом врезаясь в тело стоящей перед ним женщины. И Глазунова лишь внешне оставалась все такой же спокойной. Любой другой бы и не заметил происходящих с ней метаморфоз, ведь со стороны казалось, что доктор пытается убедить упертого пациента остаться под наблюдением врачей и продолжить лечение, вместо того, чтобы выписываться и вновь сайгаком скакать по городу, проводя бессонные ночи в поисках преступника. На самом же деле внутри нее все леденело, ее распирало от колыхающегося в ней ужаса. И именно сейчас, в этот самый чертовски не подходящий момент ей было жизненно необходимо поговорить с ним. С ним одним, потому что только он сможет понять ее, а главное — поверить. Но делать этого в присутствие этой недалекой девчонки, которая наперекор отцу пополнила ряды доблестной милиции, она искренне не хотела. Оттого приходилось, стиснув зубы, просто ждать подходящего момента, молясь про себя, чтобы Довлатов таки понял посылаемые в его сторону невербальные знаки. — Егор Тимофеевич, пренебрегать полноценным отдыхом для большей отдачи, считая, что лучше провести эти несколько лишних часов за анализом, чем во сне — не лучшая идея, — произнесла она, тихонько вздыхая. Америку она для него не открыла. Он и без нее знал, что когда-нибудь организм не выдержит такого бешенного темпа, в котором он жил последние два года, и поднимет бунт. Но ничего не мог с собой поделать, ибо остановиться, хоть на секундочку не думать о работе — значит снова вспомнить ее, а это куда хуже. Пусть уж лучше инфаркт его ударит (а по возможности вообще убьет), нежели он сожрет себя изнутри мыслями и переживаниями о ней… Мужик вроде взрослый, почти сорок лет, а зациклился на одной бабе как сопливый подросток. Аж самому смешно. Вот, что любовь с человеком делает. И кто сказал, что это самое потрясающее и светлое чувство? Нет, так оно может и есть в самом начале пути, но потом, под гнетом всех жизненных перипетий, когда вас не просто сталкивают лбами с трудностями, а впечатывают в стенку, размазывая по ней тонким слоем все ваши устои и принципы, оно превращается в яд, постепенно отравляющий и убивающий изнутри… Он перевел тоскливо-удручающий взгляд на главврача, замечая на ее лице выражение крайней степени паники. Ее явно что-то беспокоило, и пришла она сюда не просто про болячку рассказать, а выговориться, посоветоваться, возможно даже предостеречь от чего-либо, вот только при Нине делать это категорически не хотела. Она вообще не питала положительных чувств в девушке, предпочитая либо скупо отвечать на ее вопросы, либо попросту игнорировать. Чем вызвана такая неприязнь, ему оставалось только догадываться, но, если говорить на чистоту, сия обстоятельства его мало интересовали, ибо расследованию не мешали. Но даме все же помочь нужно, не зря же его воспитывали быть джентльменом в любой ситуации: будь то уступленное в транспорте место или прогулка по минному полю. — Егор, Мария Михайловна права, — робко произнесла Нина, разбивая хрупкую тишину палаты. — Вам и правда стоит понаблюдаться день-другой. Не думаю, что от этого что-то в деле изменится, но обещаю, что буду держать вас в курсе происходящего. — У меня нет этого времени, — отчеканил офицер. — Мне некогда ни отдыхать, ни тем более валяться в больнице. Нисколько не сомневаюсь, товарищ старший лейтенант Ясногорская, что вы справитесь с поставленной задачей, проблема заключается только в том, что она у нас с вами не совсем одинаковая… — Товарищ майор, — строго произнесла Марий Михайловна, заставив мужчину резко обернуться к ней и замолчать на полуслове, — пока вы находитесь в зоне моей ответственности, извольте подчиняться моим распоряжениям. В данной ситуации для вас командование — я. Вы остаетесь здесь. И это приказ, — круто развернувшись, она направилась к выходу, оставляя все попытки поговорить с майором с глазу на глаз. — Мария Михайловна, — окликнул ее Довлатов, стоило ей только взять за ручку двери. — Я бы хотел знать, раз уж мне предстоит несколько дней провести в этих стенах, что вы намерены делать, — естественный шум заглушил ее облегченный полувздох, и она, спрятав невольную улыбку, обернулась. — А вас, Нина, я прошу сообщать мне обо всех, даже о самых незначительных подвижках по нашему делу. И пришлите мне протокол допроса Змея, — «хоть какое-то развлечение» мысленно добавил Егор. Кивающая как китайский болванчик Ясногорская рассыпалась в заверениях, что ей можно доверять и она все сделает в лучшем виде, и, чуть ли не кланяясь, удалилась. — Рассказывайте, — строго взглянул на главврача майор, когда дверь палаты захлопнулась, наконец оставляя их наедине. — Что вы видели? Нина чувствовала себя провинившимся ребенком, которого взрослые попросили удалиться в свою комнату, ибо им предстоял разговор, который детские уши слышать не должны. Такое отношение не то, что огорчало, удручало или ввергало в уныние, а по-настоящему бесило. Хотелось ворваться обратно в палату, встать по середине со скрещенными на груди руками и хмуро сдвинутыми к переносице бровями и требовать! Требовать объяснения такого рода поведения, ибо между фактически коллегами, расследующими одно дело, секретов быть не должно!.. Но свои хотелки пришлось спрятать глубоко внутри, ведь какой-то частью мозга она понимала, что между ней, обычным старлеем милиции, еще совсем зеленой девчонкой, только недавно выпустившейся из стен академии, и матерым майором госбезопасности лежит самая настоящая пропасть. И никак ее не преодолеть, не приблизится к другому краю ни на йоту. Врачиха что-то замышляла, это она поняла с самой первой секунды, как только та вошла в помещение и наглым образом перебила уже готовую рассказать всю историю целиком Нину. Вот только делиться подробностями своего замысла она в присутствии самой Ясногорской не торопилась. Ей для чего-то понадобилось остаться с Довлатовым наедине. Неужто будет рассказывать о чем-то откровенно-сокровенном? А может она просто на него глаз положила и решила начать действовать?.. Стоп, она что, ревнует? Человека, которого знает всего несколько дней, да и то поверхностно, к той, кто, можно сказать, спас ему жизнь?! Да, похоже на то. И похоже, что в душу этот товарищ из Москвы запал довольно сильно… Сердце кольнула игла обиды за то, что не она оказалась рядом с Егором Тимофеевичем в столь печальный момент. Но уже ничего не попишешь, что случилось, то случилось и назад отмотать это все уже нельзя. А было бы неплохо… Нина приложила ухо к прохладной поверхности двери, выкрашенной в белый цвет, прислушиваясь. Тихие голоса едва пробивались через деревянную панель, но, чтобы разобрать что-либо, приходилось напрягать слух до предела. Речь шла о странном человеке, которого Глазунова видела не далеко от того места, где Довлатову стало плохо, и он, этот самый человек, был как две капли воды похож на кого-то, кого они знали. Причем оба сразу. А значит, дело принимает еще один интересный поворот, и придется покопаться в документах, чтобы выяснить… — Там происходит что-то интересное? — от прозвучавшего над самым ухом мужского шепота, девушка вздрогнула, покраснела и отступила на шаг назад. — Прошу прощения, не хотел вас напугать, — тут же извинился молодой человек и лучезарно улыбнулся, от чего на веснушчатых щеках образовались две симметричные ямочки. — Градов Максим, интерн. Стажируюсь тут, в кардиологии. А вы…? — А я… а я тут работаю, а вы мне мешаете! — она строго глянула на него, давая тем самым понять, что не настроена разговаривать дальше. — Да-а, — протянул он, — я как-то себе по-другому прослушку представлял. — Что? — опешила Нина, уставившись на него широко раскрытыми глазами. — Я не… — … не подслушивали, а проверяли звукоизоляцию после ремонта? Я так и понял, — Максим подмигнул старлею, в очередной раз заставив ее покраснеть. Не найдясь что ответить наглецу, она лишь фыркнула и, гордо вздернув нос, развернулась, направившись прочь. Узнать, о чем же на самом деле там говорили майор и главврач было, конечно, до жути любопытно, но и другими делами стоило бы заняться, учитывая, что помощи от самого Довлатова ждать в ближайшие несколько дней не приходилось. Вот она, долгожданная самостоятельность. Теперь все это дело полностью в ее руках и ударить в грязь лицом она попросту не могла. Пора доказать своим коллегам, и отцу заодно, что она действительно чего-то стоит.Без тебя этот мир Рассыпался в миг Осколками грёз. Свет сменяется тьмой, Незримой стеной Пролившихся слез… Лети, лети лишь ввысь моя душа, Ты обрела свободу, вновь смогла дышать. Лети, лети звездой сиять, И вновь во сне я буду ждать… Тебя я буду ждать…
Чернобыльская зона отчуждения 23:54
Темнеющий впереди лес манил своей тьмой. Зазывал к себе, нашептывая на ухо шелестом ветра, что поможет заглушить боль. Вот только надо ли было ее глушить? По сути сейчас это единственное чувство, что позволяет ощущать себя живой. Боль. Беспросветная, пламенная, сжигающая душу боль. Та самая, что обожгла сердце в то злополучное февральское утро, а после, два месяца спустя, добила выстрелом в висок прозвучавшего тихого «Согласна»… И что тогда, что сейчас чувство вины раздирало на куски, уничтожая все попытки хоть как-то оправдаться за это. Она выкручивала собственные пальцы, кусала губы, лишь бы не завыть белугой, пугая местных обитателей. Мысли лихорадило: то возвращая ее в кажущееся таким далеким прошлое, то унося в будущее с извечной приставкой «ах если бы», то вновь рисуя картинки пятиминутной давности, от которых в глазах стыли слезы. Почему? Почему все это повторяется снова?.. За спиной раздался шорох шагов, но она даже не вздрогнула. — Кто бы ты ни был, уходи, — надтреснутым голосом произнесла не оборачиваясь. — Давай поговорим, — Паша присел на корточки рядом, едва касаясь пальцами ее плеча. — Не о чем нам разговаривать. Уходи. — Кир, я понимаю, что тебе больно, плохо, но… — Нихрена ты не понимаешь, Вершинин! — зло оборвала его Кира. — Ты никогда никого не терял в своей жизни, так что не смей мне говорить, что ты меня понимаешь! — буквально прошипела Самойлова. — Вот когда вместо жены найдешь хладный труп, тогда и поговорим! А сейчас уйди. Просто уйди, — огрызнулась, прекрасно понимая, что своими словами ранит его в без того искалеченное сердце. Но так даже лучше. Объясняться с ним сейчас сродни самоубийству, да и ни к чему вскрывать старые, давно затянувшиеся раны. — Она жива, — одернул ее Павел. — Уверен, что жива. — Прекрасно. Волшебно. Замечательно, — всплеснула руками девушка, — но предавайся своей уверенности где-нибудь в другом месте. Оставь. Меня. Одну! — Я помню нас, — не сдавался блондин. Зачем он пытался вывести ее на этот разговор? Все просто — эгоистичное желание избавиться от гнета противоречивых чувств, давящего на плечи вот уже почти пять лет, чтобы впоследствии стало лучше. Но только ему. Ей не станет, как бы он ни старался — не станет. — Нас? Ты помнишь «нас»? — Кира вдруг рассмеялась, поворачиваясь к нему лицом. Воспаленные от слез глаза смотрели с какой-то странной насмешкой, или скорее издевкой, будто и не она вовсе, а кто-то другой. Не та девушка, которую он когда-то знал и… любил? — Нет никаких «нас» и не было никогда, это иллюзия, понимаешь?! — она снова зашлась истерическим хохотом, откидываясь на спину и растягиваясь на прохладной земле. Слезы катились градом, но едва ли от смеха. События, эмоции, люди — все наслаивалось друг на друга, превращаясь в огромный ком, который обрушился на нее с высоты, буквально размазывая своим весом. Все это чертово время она разбиралась в устройстве мира, всех миров, примеряя в действительности все теоретические и мысленные эксперименты. Физика, разбавленная квантовой механикой, не давала скатиться в бездну черной депрессии и абсолютного самобичевания. Она знала наверняка о существовании как минимум одной параллельной вселенной, а потому было куда проще принять все аксиомы. И там, в своем мире она легко могла разобраться в себе, понимая, где настоящее, а где — лишь вымысел. Жестокая реальность давала подсказки в минуты самого сильного сомнения. Но сейчас… сейчас все было иначе. Находясь здесь, в эпицентре творящегося дерьма, понять и принять истину было попросту невозможно. Горящие чувства к Егору перекрывались вспыхивающей с новой силой любовью к Вершинину, сердце захлебывалось. Списывать все это на отголоски некогда существующего мира было неправильно, она это знала, хоть и упорно пыталась отрицать. — Нет, это не иллюзия, — вздохнул наконец Паша. — И ты тоже это знаешь. Почему не хочешь просто признать это? — Потому что все изменилось, — чуть успокоившись, ответила Кира. — Смотри, — она оттянула ворот футболки в сторону, оголяя левое плечо. — Что видишь? — он не ответил, лишь смотрел на гладкую бледную кожу. — Ничего, правда? А там должна быть дыра от пули, которой меня цепануло перед тем, как я впервые оказалась здесь, — хмыкнула она. — Все изменилось. Еще тогда, пять лет назад все изменилось. Твой мир, мой мир, наши жизни — все, понимаешь? Выброси из головы эти свои «воспоминания» и живи дальше. — Сказала та, которая сама не смогла этого сделать. — Да потому что это не одно и то же! Как ты не поймешь?! — она резко села, утыкаясь в него серьезным взглядом. — Чего ты от меня хочешь, Вершинин? Чтобы я сказала, что люблю только тебя? Или только Егора? Или что? Что, Паш? Что тебе надо?! — ей казалось, что каждое произнесенное им слово, будь то признание в любви или простая констатация общеизвестных фактов, режет почище ножа, оставляя после себя глубокие кровоточащие раны. И лучше бы он вообще с ней не разговаривал… — Уйди. Просто уйди, прошу тебя… — Расскажи мне. Поделись со мной, — он придвинулся ближе, но она выбросила вперед руку, останавливая. — Кир, я хочу знать. Я должен знать, почему все так… — Зачем? Зачем мучить себя этим? — спросила, смотря прямо ему в глаза. — Этого уже никогда не будет. Ни в моем, ни тем более в твоем мире. Это факт, прими как данность. — Это ты так решила? — выгнул бровь Павел. — О предводитель наш Ленин и пресвятой Комсомол, — закатила глаза Самойлова. — Нет, это жизнь так решила. Настолько решила, что физическую оболочку уничтожила еще двадцать лет назад. Окончательно и бесповоротно! — И что это значит? — У Кости спроси, если он тебя по маршруту не пошлет, — огрызнулась и отвернулась, не желая больше продолжать этот разговор. Вот уж чего совсем не хотелось, так это вспоминать обстоятельства происшествия, случившегося в далеком девяносто пятом, когда весь и без того крохотный мир рухнул, раскололся на части, навсегда оставляя зияющую пустоту в душе, которую не заполнить, не перекрыть. Конечно, она привыкла к этому ощущению за столько лет, смирилась, ведь назад ничего не отмотать, не исправить. Но порой все равно становилось безмерно паршиво, мир терял все краски и отбивал всякое желание жить… — … важно, понимаешь? — Паша одернул ее за руку, привлекая внимание. — Я знаю, что чувствую, Кир. Я знаю куда больше, чем ты думаешь. Я… вижу сны. — Какие? Про бабочек и единорогов? Большинство людей на планете видят сны, это не феномен, — развела руками, но он качнул головой, давая понять, что шутить сейчас не самое подходящее время. Вздохнув, Самойлова тихо проронила: — Это слишком сложно объяснить, Паш, но мы действительно не можем быть вместе. Отпусти меня, просто отпусти… Она смотрела на них из окна машины, остановившейся на углу дома. Они всего лишь сидели на лавочке у подъезда и о чем-то мило беседовали. Ни прикосновений, ни сближения, ничего, что могло бы натолкнуть на мысль о том, что между ними есть нечто большее, чем обычное человеческое общение. Но тем не менее, она восприняла это как знак. Знак к тому, что пора что-то делать и освободить себя от убивающего состояния неизбежности, какой-то неправильности всего имеющегося, от груза вины и ответственности, который давит на плечи. Освободиться и наконец понять, чего же хочет она сама?.. А потому она вышла у запасного выхода, ключ от которого у нее имелся только благодаря хорошим отношениям с дворником, и незамеченной проникла в дом. Квартира, где они жили, была небольшой, но уютной — все же несостоявшаяся свекровь имела чувство вкуса и стиля, обставив помещение так, что в нем было приятно находиться… Собрав немногочисленные вещи в чемодан, Кира окинула взглядом ставшую родной за эти почти полтора года квартиру, словно прощаясь с ней. Хотя по сути это и было прощание. Вот такое простое и щемящее сердце прощание. Глаза щипало от наворачивающихся слез, но так будет лучше. Она знала это. И он наверняка это знал, просто не хотел признавать. Их отношения дали трещину, виной которой была она и только она сама… — Очередная командировка? — Кира вздрогнула от звука его голоса. Не рассчитывала, что встретится с ним сегодня, прямо сейчас. Хотела избежать неловкого разговора с объяснениями всего того, в чем сама толком разобраться не могла. Хотела уйти по-английски, без долгих речей и лишних слез, но судя по всему, это желание так и останется несбыточным. — Извини, не хотел пугать, — виновато улыбнулся он. — Так что, только приехала и уже снова куда-то направляют? — Паша бросил в небольшую стоящую на тумбочке в прихожей миску ключи. — Кир? — спросил, обеспокоенно глядя на нее. Она молчала, лишь смотрела на него с сожалением и досадой, не в силах произнести и слово. — Что-то случилось? — тишина в ответ убивала, заставляла думать о самом худшем. — Не молчи. — Ее ведь зовут Аня, да? — наконец выдавила из себя Самойлова. — Ту девушку, с которой ты сейчас разговаривал. — Что? — Паша опешил, не совсем понимая сути сия вопроса. — Это намек на что-то сейчас? — Нет. Просто я… — она замялась, не зная, как подвести к тому, что эта кроткая девочка подходит ему больше, чем она сама. — Я видела вас, у подъезда. Вы хорошо смотритесь вместе… — Чего? Ты там в этой своей Припяти надышалась парами вредного производства что ли? Что за бред ты несешь сейчас? — расширенные от неподдельного удивления карие глаза перемещались по лицу возлюбленной в надежде найти в нем хоть какой-то ответ. Возможно, где-то в глубине души он понимал истинную причину того, что она делает, вот только сердцем принимать отказывался. — Кир, — вздохнул, делая шаг навстречу, сокращая расстояние, — не знаю кому и что ты хочешь доказать этим своим исследованием, но это стремление не делает тебя счастливой. Оно тебя убивает. Изнутри, понимаешь? Оно убивает нас, — Паша вдруг горько усмехнулся, на мгновение прикрыв веки: — Знаешь, порой я думаю, что нет никаких нас. Есть только ты и твоя работа, а я так, для разнообразия… От части он был прав. Но только от части. Она пропадала в библиотеке в самом начале их совместного пути, изучая непознанные ею же области физики; потом ночами сидела в лаборатории, проводя эксперименты на компьютерной модели ядерного реактора, параллельно со всем этим мотаясь по всем станциям Союза, изучая механику работы и инженерные планы действующих реакторов. Удивляться тому, что таким поведением и бесконечными расспросами научных сотрудников и работников станции о нештатных ситуациях, поломках и гипотетических крупномасштабных авариях она привлекла внимание Комитета не приходилось, и ко всем ее приключениям теперь добавились еще и допросы, длящиеся отнюдь не пять минут. Дьявол кроется в деталях, и этой самой деталью в их непростом деле, как он сам давно полагал, мог быть весьма молодой и амбициозный капитан Госбезопасности, с которым по воле своих же собственных изысканий она проводила слишком много времени. Конечно, кто он такой чтобы тягаться с состоявшимся мужиком, присягнувшем на верность Родине наверняка еще в утробе матери? Так, простой студентишка без рода и племени, верящий в светлое коммунистическое будущее… И хоть он и не сомневался в ее верности, не задавал слишком провокационных вопросов, но все же ревновал. И ревновал страшно, однажды даже сорвавшись и отметелив стенку в подъезде, когда этот павлин с распушенным хвостом в очередной раз приехал к их дому, дабы забрать на, как они это называли в Конторе — еженедельную беседу. И в ней он действительно не сомневался, он сомневался в нем. О специфике работы КГБ по Союзу ходили легенды: от жестоких Гестаповских методов, что они взяли на вооружение спустя годы после войны, до изощренных и тонких манипуляций, впоследствии которых человек оказывался в полном подчинении. Боялся, что этот капитанишка был приставлен к ней только для этого. Но как уберечь ее от всего того, что может произойти — не знал, ибо разговоры на эту тему всегда сводились на нет, да и убедить ее, упертую почище самого вредного барана, в собственной правоте, имея на руках всего лишь домыслы, было попросту невозможно. — Паш, — молвила Кира, стараясь сохранить твердость голоса, — отпусти меня. Просто отпусти, — когда-нибудь это должно было произойти. Капитан влез в ее голову, заполнил мысли и сердце, вытеснив его самого. — Дай мне уйти, Паш. Пожалуйста… — К нему? — только и спросил, понимая, что спорить бесполезно: она уже все решила. — Нет, — качнула головой. Она никогда не врала ему, считая это подлостью. Ведь лучше сказать пусть даже самую неприглядную правду и разбираться с последствиями вместе, чем солгать прямо в глаза, навсегда теряя доверие человека. Вот и сейчас она сказала ему чистую правду: какие бы чувства не рвали душу, она действительно хочет побыть одна…Шесть с половиной часов назад
— … защита по периметру. Мы не можем знать, что нас там ждет, — Костенко ткнул пальцем в карту, исподлобья глядя на собравшихся вокруг стола мужчин. И вновь они все толпились в общей комнате: те, кто хоть что-то понимал в планировании операции стоял у стола, буравя взглядами разлинованную бумагу, остальные же молча ютились в углу, прислушиваясь к звучавшим мнениям. — Думаешь, это ловушка? — Егор оперся на стол ладонями. — Тут местность просматривается вся вдоль и поперек, спрятаться негде. Кусы жидкие, мелких построек поблизости нет. Дома? Из них разве что снайперкой работать, автоматом на такое расстояние не выйдет — далеко. — Далеко, — глухо повторил Костенко. — Страховка не помешала бы, мало нас. Да и не уверен я, что тут нет того, кто умеет с той же самой СВД обращаться, народу то вон сколько пропало. Странно все это, конечно, — он поджал губы, — странно… — А если привлечь с блокпоста еще людей? — выдвинул версию Вершинин. — Тогда нас будет достаточно, по крайней мере прикрывать точно будет кому. — Предлагаешь КПП пустым оставить? — майор выгнул бровь, скосив глаза в сторону собеседника. — Здесь и без того кто попало бродит, не режимный объект, а проходной двор какой-то. Так ты еще и через парадные двери всех этих доморощенных сталкеров пустить хочешь? Отлавливать сам потом будешь, — окончание фразы больше походило на угрозу, ибо сказана была не самым дружелюбным тоном, чем на простую констатацию факта. — У самого-то какие мысли, а, майор? — взъерепенился Паша. — Хоть одна дельная будет? Или так, только языком чесать умеешь да на карте стрелочки чертить?! — и снова эта злость в груди когтями царапнула сердце. — Не нарывайся, пацан, — осадил его Сергей Александрович. — Твоя идея тоже не фонтан. — Но я хоть что-то предлагаю, — огрызнулся парень, стрельнув злобным взглядом в сторону бойца, но тот и внимания не обратил на этот выпад, продолжая разглядывать карту. — Кордон мы трогать не будем и точка, — строгий голос обдал холодом. — Если каждый будет предельно осторожен, то и нас четверых вполне хватит для контроля здания и части улицы. В конце концов, у Зоны нет армии профессиональных вояк, так что в случае чего, думаю, удержать периметр сможем. — А фантомы? Че с ними делать? — спросил Леха, выглядывая из-за плеча друга. — У нее их целая орда. Опять мозг запудрят, думай потом, кто настоящий, а кто так, воздуха кусок, — он скривился, вспоминая прошлую встречу с ними. — И еще псина эта… — С этим по ходу разбираться будем, — отмахнулся Довлатов. — Итак, что мы имеем? Кира не лезла во все эти обсуждения, хоть и была уверена в том, что это ловушка, подстроенная Зоной, и соваться туда не стоит от слова совсем. Само приглашение на рандеву уже не вызывало доверия, что уж говорить о самом походе. Начирканное кривым почерком, видно писали это на коленке впопыхах, на клочке бумаги послание, которое нашли на теле Полины, гласило: «Дружба Народов, 5А. 19:00». Конечно, вопросов в разы стало больше, но сомнений в том, что это именно Зона играет с ними, ни у кого не возникло. Ведь если рассуждать логически (насколько вообще можно применить логику во всем происходящем хаосе), ей, Зоне, действительно что-то было от них, причем от всех сразу, нужно. И это «что-то» больше, чем банальная месть. Слишком уж все закручено для простого отмщения, да и сама Хозяйка не так уж и умна, чтобы строить такие козни. Она сродни ИИ, который обучается у людей годами, но все равно не понимает сути некоторых вещей, а потому делает все топорно и без души… Но убедить в своей правоте четырех здоровых мужиков, трое их которых жили и до сих пор живут войной, воспринимая Зону как очередное поле брани и не более, она не пыталась. Даже не хотела. Голос разума все равно будет заглушен возмущенным писком некоторых особ, оказавшихся здесь по воле случая (или по воле самой Зоны, кто знает?) и не питающих к ней лично никаких светлых чувств, да и сам Егор на все ее аргументы лишь улыбнется одними уголками губ, как он всегда делал при разгорающихся спорах, взглядом говоря, что все будет хорошо и боятся нечего. Ему она доверяла. Собственно, только ему и Костенко, ибо знала, что эти двое, если план развалится в процессе их нехитрого шествия в ад, сделают все, чтобы спасти весь отряд. Даже ценой собственной жизни… А что до остальных — тут все не так однозначно, как хотелось бы думать. И на то, конечно же, есть свои причины, причем у каждого из них. И сердце подсказывало, что им еще предстоит столкнуться с проблемами на этой почве и встать по разные стороны баррикад. — Ты как? — тихий вопрос Кости вывел из задумчивости. Теплая ладонь легла на плечо, сталкер улыбнулся. — Нормально. Не расскажешь им? — шепотом поинтересовалась Кира, следя за плавными движениями майора, что вырисовывал витиеватые фигуры на карте и что-то объяснял бойцам. — По-моему самое время. — Нет, — отрицательно покачал головой Константин. — Как ты себе это представляешь? Они итак все на взводе. Меня четвертуют без суда и следствия… — Да, а потом еще и пристрелят как последнюю собаку, — согласилась девушка, даже не поворачиваясь к нему лицом. — Дальше будешь молчать — только хуже сделаешь. Но дело твое, конечно, — она повела плечами, ловя на себе подозрительный взгляд Насти. Та стояла в противоположном углу рядом с Петрищевым, чьи стеклянные глаза смотрели в одну точку на полу. — Не нагнетай, — на выдохе проронил Костя. — Все обойдется, вот увидишь, — но она не ответила, лишь поджала губы. Как бы хотелось, чтобы все действительно обошлось и это безумие наконец закончилось. Чтобы она проснулась в гостинице, завершила эту чертову проверку на станции, ради которой вообще оказалась здесь, и отправилась домой, в Вену, где жила последние два года. Не плохо было бы, конечно, заглянуть в Ленобласть, бабушку проведать, справиться о ее здоровье, но чем быстрее и дальше она окажется от Родины, тем меньше будет болеть сердце… — Кира? — майор щелкнул перед ее глазами пальцами, привлекая внимание. — Ты с нами? — А у меня есть выбор? — с наигранным удивлением спросила, вздыхая. Конечно, нет, и хочет она того или будет сопротивляться, но играть в эту игру, подчиняясь правилам, ей придется. — Стрелять умеешь? — мягко спросил Довлатов, протягивая ей пистолет. — На случай непредвиденной угрозы. — Умеет, — фыркнула рыжая, заставляя своим заявлением всех обернуться на нее. — Пять лет назад она здесь человека убила без зазрений совести. Я бы ей даже палку не доверила, не то что пистолет, — злилась ли она от того, что ей самой оружие никто предлагать не стал, хоть она и имела неплохой навык в стрельбе, или просто потому, что очень не хотелось видеть ту, что едва не стала причиной их гибели пять лет назад, Кира не знала. Да и плевать на самом деле, потому что причина ее неприязни отнюдь не в этом, это так, отмазки для того, чтобы не признаваться самой себе в жутких догадках. — М-м-м, черный пиар, — протянула Самойлова, смакуя слова. — И как же я раньше жила-то без него?! — ядовито улыбнулась в сторону Насти, от чего та лишь закатила глаза и демонстративно отвернулась. — Спасибо на добром слове. К большому сожалению, вынуждена признать, что она права: стрелять я действительно умею. — Где научилась? — Костенко бросил на нее взгляд исподлобья. — ОБЖ? — Почти, — хмыкнула, — КГБ. — … раскрой правую ладонь, — Кира подчинилась, чувствуя, как кожи между большим и указательным касается холодный металл. — Обхват должен идти ниже предохранительной скобы, — Егор поочередно загибал ее пальцы, фиксируя оружие в руке, — всегда проверяй ее положение, это залог твоей собственной безопасности, — легкий, но строгий взгляд вызвал в ней странную волну трепета, от которой девушка невольно закусила внутреннюю сторону нижней губы, чего он, к счастью, не заметил. А может и заметил, просто был как тот кролик из детского мультика — очень воспитанный, а потому ничего не сказал. В конце концов они тут, под покровом ночи и вопреки всем запретам высшего руководства, для обучения, а не для занятий всякими непотребствами. Хоть она и не против подобного исхода… — Указательный лежит вдоль ствола — им будешь нажимать на спусковой крючок. Слабую руку поверх рабочей, точно так же, чтобы не мешать самой себе при выстреле, — он ловко управлялся с оружием, особо этим не кичась. Даже мастер-класс показывать не стал, посчитав это ненужным позерством — и без этого выделывания был способен обучить азам. Тем более, что патронов Михалыч выписал всего пару коробок, и те из закромов достал, чтобы не привлекать особого внимания начальства. — Все понятно? — Да, — кивнула Кира, крепко сжимая рукоять. — Теперь ноги, — Егор легко ударил ребром ботинка по толстой подошве ее тренировочных кроссовок, дабы сдвинуть в нужном направлении. — На ширину плеч, левую на полшага вперед, поймай баланс, — мужские руки обхватили корпус, скользнув на живот и чуть надавливая на спину в районе лопаток, заставляя немного прогнуться. Этот жест не был интимным, но все равно обдал жаром обоих, заставив самого майора отступить на шаг назад. — Устойчивость — залог меткости? — спросила, про себя молясь, чтобы голос был ровным и спокойным. — Именно, — согласился Довлатов. — Пистолет должен быть продолжением твоей руки. Как бы сейчас это пафосно не прозвучало — почувствуй его. Чуть согни в локте левую, будет легче держать, — он коснулся ее руки, корректируя угол наклона. Она безоговорочно следовала всем его указаниям, всецело доверяя профессионалу. И почему-то именно в этот момент хотелось послать все это чертово обучение нахрен, и заняться чем-то более интересным. Но он не мог себе этого позволить. Только не с ней. Только не так… — Готова? Совмещай мушку и целик так, чтобы первая находилась ровно в центре прорези. Шанс на успех больше. — Глаз нужно закрывать? — на полном серьезе спросила Кира, чуть поворачивая голову в сторону учителя, цепляя краем взгляда. — Боевиков насмотрелась? — рассмеялся майор. — Нет, ни к чему это. Надо уметь игнорировать окружающую картинку, но при этом не только иметь представление что происходит вокруг, но и сохранять объемность видения. Сложно, да, но возможно. И если уж учиться, то учиться сразу правильно, — подмигнул он. — Если все поняла и действительно готова, снимай с предохранителя и стреляй… Сглаживание шероховатостей всего плана длилось еще около часа, за которые они успели раза два полностью поменять всю схему маршрута от точки А до точки Б, в конечном итоге все равно приходя к изначальной версии, ибо так было не просто быстрее, а еще и безопаснее. Кошки-мышки, навязанные Зоной, не нравились не только Кире — Костенко и сам понимал: во всем происходящем что-то не так, и обязательно будет какой-то подвох если не на старте, то уже почти на финише. Однако мозг человека, привыкшего анализировать всю ситуацию и тщательно подходить к планированию какого-либо действа, не позволял профукать шанс найти живой девчонку, даже если таковой был совсем мизерным. И плевать, что сознание рисует красочные варианты исхода, они должны хотя бы попытаться. Тогда не в чем себя будет упрекнуть. И вновь они шли по мертвому городу, вглядываясь в каждую тень в сгущающихся сумерках, прислушиваясь к каждому шороху. Впечатление, что этих пяти лет не было, и все повторяется по кругу, было обманчивым. Хотя бы потому, что причина их нахождения здесь поменялась. И это больше не увеселительная поездка за деньгами, не святая миссия спасти любимого и весь его мир от гибели, это нечто большее. Не может такое количество фактов, событий и людей сходится только для того, чтобы просто найти пропавшего без вести человека в этих глухих местах. Их объединяла более глубокая цель, напрямую затрагивающая судьбу каждого из них, она чувствовала это нутром. И, с вероятностью процентов в семьдесят, именно эту цель им и озвучат там, в универмаге, куда так спешно пригласили на свидание. Вот только что будет, если они откажутся следовать слепой указке? А если согласятся и провалят возложенную на них миссию? Зона убьет их? В этом можно было не сомневаться. Второй раз подобной ошибки она не допустит и приберет к своим радиационным рукам их истерзанные души… — Будьте предельно аккуратны, — тихо, едва шевеля губами, произнес Костя. — В конце этой улицы стоит больница. Что бы это ни значило, Кира предпочла сделать вид, что все поняла. Она мало знала о том, что в действительности происходило здесь, на этих улочках в далеком прошлом, могла лишь строить предположения, исходя их общеизвестных фактов, подчерпнутых здесь же во время своего увеселительного тура пять лет назад: авария, выброс радиации, город-призрак. Как боролись со всем этим, что делали и почему — живя в светлом коммунистическом настоящем, ей бы и в голову не пришло, что люди могли допустить ошибку как на этапе управления реактором, так и на этапе ликвидации последствий. И даже столкнувшись с волной критики и непонимания в своем времени, она верила, что в случае реальной угрозы власти бы замалчивать правду не стали. Наивная советская девочка, никогда не снимающая красные очки, как же она ошибалась… Огромные окна универмага смотрели на разбитую дорогу, поросшую густым кустарником, на ветках которого проглядывали молодые зеленые листочки, пустыми рамами с торчащими острыми пиками битых стекол. Бойцы кордона рассредоточились по территории, беря под контроль каждый свой угол. Костя перешел на другую сторону улицы, присаживаясь на корточки напротив входа в один из подъездов стоящего позади него общежития — издалека наблюдать за складывающейся картинкой проще, да и нужен им был человек, который видит все: и магазин, и дорогу, и людей вокруг. Центральный вход был гостеприимно распахнут, приглашая в довольно большое по своим размерам темное помещение. Переступив порог, Кира скривилась от увиденного: пустой торговый зал, в котором когда-то давно стояли полки с многочисленным товаром, теперь был разворочен практически полностью. На полу, под слоем грязи и пыли лежали остатки деревянных стеллажей и мелких товаров, неровные осколки напольной плитки и порезанные на мелкие разнокалиберные кусочки протянутых под ней кабелей; с потолка свисали огрызки люминесцентных ламп и куски изоляционной обмотки. Недалеко от входа, почти что на самом его пороге, глядя на редкого человека своими грустными серебряными пластмассовыми глазами, с гнутыми бортами, будто сжалась от страха, стояла мечта той поры всех советских детишек — машинка-велосипед. И это место ничего кроме уныния с собой не приносило, отсюда хотелось уйти как можно скорее и никогда больше не возвращаться… — Я ждала вас, — громыхнул детский голос с отзвуками тысячи других, заставляя всех вздрогнуть и обернуться к чернеющему углу помещения. Там, возле одного из проходов в складскую часть универмага, стояла маленькая девочка, одетая в свое неизменное красное платьице. Две аккуратные косички и синие бездонные глаза, проникающие в самую душу — Леха вдруг отметил, что она не поменялась, и даже ленточки на волосах того же цвета, что были и тогда, пять лет назад — белые с кроваво красными концами. — Ну и что тебе от нас нужно? — не вытерпел долгой паузы Паша, делая шаг вперед, как бы говоря, что он главный во всей этой честной компании, и говорить ей надо только с ним. — Мы здесь для того, чтобы… — Я знаю, зачем вы здесь, — перебив, произнесла Зона и лукаво улыбнулась. — И я могу помочь вам с поиском, — на этих словах из-за ее спины вышла старая знакомая овчарка, гремя обрывком цепи на шее. — Считайте это… моей платой за оказанную вами услугу… — Ближе к делу, — закатил глаза Леха, — че надо? — Сущая мелочь: вернуться в прошлое и спасти одного человека. Просто сделать так, чтобы он не оказался в ночь аварии на станции. — Ой да гавно вопрос вообще, ща только штанишки поменяем! — выпалил Алексей, качая головой. — Слышь, чудовище, а ты не боишься, что мы можем снова вмешаться в ход событий и ты просто перестанешь существовать? — ехидно поинтересовался, поглаживая ладонью торчащий из-за пояса пистолет на тот случай, если она решит спустить свою радиационную зверушку с поводка. — Нет. Чему быть, тому не миновать. — Давно такой умной стала? — фыркнул Горелов. — В прошлый раз ты нас всеми силами прибить пыталась. А теперь чо? Велосипедом обзавелась штоль, раз добреть начала? — Зачем тебе все мы? — подала голос Кира из-за спин ребят, и они невольно расступились, обеспечивая обеим зрительный контакт. — То, о чем ты просишь, может сделать тот же Леха — просто сломать человеку ноги, и он априори не попадет на смену, — при этих словах Алексей одобрительно хрюкнул и закивал головой в подтверждение всего сказанного, но стоило встретиться с суровым взглядом друга и еще более злобным взглядом невесты, как он тут же спрятал улыбку. — Вы все связаны. Кроме тебя, — она уставилась на Самойлову своими пронзительными глазами. — Ты чужая здесь, но своя там, тебе поверят. Это единственная причина. — Лжешь, — отмахнулась. — Им бы тоже поверили, стоило только привести их в более подобающий вид и научить манере общения советских граждан. Но тебе нужна была именно я… — она прикрыла глаза на мгновение, думая о чем-то своем. — Не убедила. Я пас, — Кира уверенно зашагала к выходу из здания. Собака рыкнула и бросилась следом, однако отточенная месяцами упорных и изнурительных тренировок реакция сделало свое дело: круто развернувшись, девушка выбросила вперед руку с пистолетом. Громыхнул выстрел, оглушая своим эхом, животное заскулило и попятилось, прижимая к голове пробитое, сочащееся слизью вместо крови ухо. — Держи свою псину при себе, или в следующий раз я буду целиться ниже. Спорхнув со ступенек магазина, она пыталась унять бешено колотящееся в груди сердце, но из-за нервной дрожи, что волнами шла по всему организму, дыхание было рваным и мелким, а оттого не удавалось сделать полноценный вдох. Своим отказом участвовать в этой авантюре она разозлила ее. Это чувствовалось: наэлектризованный воздух отдавал металлом, краски сгустились, общее ощущение тревоги затрепыхалось в теле с новой силой. Будут последствия, определенно будут. И возможно стоило бы к ним подготовиться, вот если бы точно знать какие они — эти последствия?.. Очень хотелось убраться с улиц как можно скорее и оказаться в относительно безопасном месте, если, конечно, бункер можно назвать таковым, а потому, погруженная в размышления о том, почему все так складывается, она направилась в обратный путь, не удосуживаясь уведомить об этом ни Егора, ни Костенко. Что-то тут не клеилось. Зона прекрасно знает, чем подобная просьба может для нее закончиться, но все равно просит. Зачем все это? К чему? Почему они все оказались здесь именно сейчас? Это чей-то хорошо продуманный план? Пять лет довольно долгий срок, чтобы проработать все детали, убрать все шероховатости и довести до идеала… Она закусила губу, останавливаясь. В голове возник еще один вопрос, ответ на который она знала, но боялась озвучивать: кто обладает достаточной силой, чтобы вытащить человека из параллельного мира? Если это не Костя, который точно так же нахимичил с прибором, как и она в свое время, то вариант остается всего один. И он не из приятных… — Все в порядке? — Костя чуть наклонил голову, заглядывая в глаза. — Кир? — Скоро стемнеет, — бесцветно произнесла девушка, — надо уходить. — Чего она хотела? — Довлатов возник из ниоткуда, чему она не удивилась от слова совсем, ибо род деятельности раскрывал многие его таланты. И к таким появлениям она давно привыкла, и лишь дернула уголком рта в ухмылке. — Чтобы мы снова все изменили. Знает, чем это может для нее обернуться и все равно просит. Что-то тут не сходится… что-то не так… — задумчиво произнесла. — Я никак не могу понят, зачем ей все это? Почему все мы тут оказались? Особенно ты, — ткнула пальцем в грудь Егора. — Это не случайность, не воля судьбы, даже не рок — тут что-то другое. — Магия? — усмехнулся майор. — Думаешь, что все это кем-то спланировано? — она не ответила, лишь неопределенно повела плечами… — Все вышли, — раздался голос бойца из рации. — Сворачиваемся. Смотрите в оба, враг может быть совсем рядом, — отдал команду вояка, проверяя предохранитель на своем оружии. — Что теперь? — вопрос адресовался все еще стоящей рядом Самойловой, прокручивающей в голове события последнего часа. — Не знаю, — вздохнула она. — Напиться и забыться, — горький смех сорвался с ее губ. — О, это можно устроить, — хохотнул Костя. — У меня водки целый ящик в подсобке стоит. Не самой приличной, конечно, но какое место — такая и водка, — снова рассмеялся он. Довлатов же лишь молча улыбнулся, качнув головой, мол, выдумщик нашелся… Едва слышимый в тишине свист вдруг плетью рассекает воздух. Его невозможно перепутать ни с чем — это совершенно точно выстрел. Тихий стон боли, мгновенно перерастающий в хрип рвет пространство. Яркая боль фейерверком рассыпается по всему телу, выбивая из легких воздух. Маленький кусочек свинца прорывает ткани, крошит на осколки кости, вонзается в легкое, и увязает в теле, теряя инерцию. Кровь заполняет губчатое пространство, вытесняя такой нужный сейчас кислород… Костя бесцельно обводил взглядом пустую дорогу. Он отлично видел универмаг, окна и центральный вход, но вот то, что происходит внутри — нет. И это убивало. Убивало сидеть и ждать, съедаемым любопытством того, о чем сейчас говорит Зона с ребятами. Конечно, он пытался отвлечься, высматривая в каждой тени нарушителя, но взгляд терял фокус почти сразу же и неизбежно возвращался к дверям магазина, что вот-вот раскроются и выпустят всех ребят. Что будет после этого разговора? Как вообще поведет себя Зона? Они на одной стороне с ней или же на противоположных? А цель? Какова ее цель? Что ей вообще надо?.. Вопросы, вопросы, вопросы. Они только множились в его голове, внося лихорадочность в мысли и желание поскорее со всем этим разобраться. Пытливый ум ученого не мог просто отказаться от этих размышлений, а оттого продумывал последствия, вплоть до расклада, при котором они все умрут. Как он завидовал воякам или тому же Костенко, что медленно перемещались в пределах своих квадратом (кажется, это так у них, военных, называется) и не беспокоились ни о чем ином, кроме как о задании — обеспечение безопасности периметра. Как же хотел отключить в себе хоть на минуточку эту возможность не думать, а просто механически, на автопилоте выполнять какие-то простые действия. И конечно же, очень хотелось точно так же нажать на тумблер и отключить тревогу, рвущую изнутри все естество. Страх потерять ту, что едва обрел, и вернуться к прежнему образу жизни в тоске, печали и постоянном чувстве одиночества — не прельщал от слова совсем, а потому он вдруг отчетливо понял, ради чего все это. Ради чего он во всем этом участвует. Ради нее… Конечно! Все только ради нее, чтобы она не испытывала всей той боли, что испытал он за всю свою недолгую жизнь. Чтобы все изменилось и только к лучшему. Только ради этого он подписался на все это. Да, дурак, да что-то сделал неправильно и могло бы все сложиться несколько иначе, чем сейчас, но делать теперь нечего и натворенного назад не отмотаешь. Придется разгребаться с тем, что имеет сейчас, и разгребаться быстро, ибо новости в миру распространяются со скоростью света, а ему голословных обвинений было не нать, да и ссориться со всеми нами в его планы как-то не входило. И надо бы подумать о том, как бы сгладить все углы и… Громыхнувший в универмаге выстрел напугал. Всех без исключения. Даже стайка воронья сорвалась с крыши и улетела ввысь. Быть может солдаты и не вздрогнули, но обернулись точно. Что-то случилось, что-то определенно пошло не так. Сердце в груди прыгало, нервозность усиливалась, сбегая по спине липкими каплями пота. Он бы почувствовал, если б с ней что-то случилось, точно бы почувствовал. Но отчего-то все равно боялся, подавляя дрожь и панику внутри себя, удерживая тело на месте из последних сил. Но ровно до тех пор, пока ее точеная фигура не показалась у главного входа. Тогда он едва ли не сорвался с места быстрым шагом, направляясь к ней. — Все в порядке? — спросил он, буквально заглядывая в глаза, стараясь прочитать в них ответ. — Кир? — Скоро стемнеет, — ее голос был холоден и безэмоционален, будто она была где-то далеко, не здесь, и ее вообще не трогало все происходящее, — надо уходить. — Чего она хотела? — он бы обязательно вздрогнул от неожиданности появления Довлатова, но был слишком поглощен попытками найти в лице Самойловой признаки того, что же все-таки пошло или до сих пор идет не так. Но ничего — непроницаемая маска задумчивости, да и только… — Чтобы мы снова все изменили, — протянула Кира, и он вдруг отвлекся на странное движение, цепляющееся за край его зрений. Чуть обернувшись, застыл на месте, разглядывая со всем присущим ему любопытством представшую перед глазами картину. Он знал о том, что в данном месте существует аномалия, изучал ее и даже ставил опыты, но чтобы столкнуться ней таким образом — никогда за все пять лет. Первая его червоточина за все это время. Первый контакт двух реальностей, который он видит собственными глазами. И это безмерно интересное зрелище. Дрожащее марево на другой стороне улицы, за которым проглядывали черты современного города. Дома, раскрашенные в бело-красные тона, на каждом столбе развевались на ветру алые флаги, из ниоткуда появлялись машины, на плавных обводах которых играли солнечные блики, и неслись дальше по дороге, люди спешили по своим делам, будто не замечая огромного маслянистого пятна, зависшего прямо над асфальтом. Кроме нее — женщины средних лет в сиреневом плаще, что таращилась прямо на него. В ее глазах непонимание, удивление, страх. Она стояла на месте, не решаясь сдвинуться ни на миллиметр. Боялась. Конечно, к такому даже теоретически подкованный человек не полностью готов, чего уж говорить об обычном? А вот интересно, если сказать ей что-нибудь через эту завесу, она услышит? А сможет ли ответить? Или это работает только в одну сторону? А вообще работает ли?.. И снова вопросы, одни лишь вопросы, ответов на которые у него нет и не предвидится в обозримом будущем. Тогда он просто поднял вверх руку, показывая ей всего два пальца, сложенные в символ «Виктория» и улыбнулся, словно говоря, что не стоит его, их всех, бояться. Костя и не рассчитывал, что это подействует, однако женщина, возможно сама того не понимая, коротко махнула в ответ. Ему даже показалось, всего на какое-то мгновение, что она улыбнулась… — … напиться и забыться, — Кира горько усмехнулась, откидывая голову назад, смотря в бесконечно серое небо. — О, это можно устроить, — хохотнул Костя, возвращаясь в диалог, хоть половину его и пропустил мимо ушей, поглощенный наблюдением за той женщиной. — У меня водки целый ящик в подсобке стоит. Не самой приличной, конечно, но какое место — такая и водка… Это происходит почти одновременно, с задержкой всего в секунду, а то и меньше: выстрел и сдавленный крик ужаса. Женщина, ставшая невольной свидетельницей преступления, лишь плотно прижимает руки ко рту, стараясь больше не издавать ни звука. И ровно в тот момент, когда Костя, совершенно уверенный в том, что видит ее в первый и последний раз, оборачивается — пятно растворяется, женщина тает в мареве, будто иллюзия, и перед глазами снова только разбитая дорога заброшенного города. Тело мешком валится на асфальт, хрипя и давясь кровью…