***
Под ногами Кушины хлюпали грязевые лужи, под одежду задувал ледяной ветер, кожу на руках покалывало, поэтому я предусмотрительно сунула их поглубже в одеяло. И без того тёмное небо было застелено чёрными грозовыми тучами, скрывающими россыпь ночных светил, только изредка, когда хмурые облака расступались, в небе угадывались круглые очертания лунного диска. Меня до сих пор мучила головная боль, распирающая черепную коробку, давящая на глазные яблоки. Хотелось выть от беспомощности, от снедающего страха, пробравшегося под кожу. Что это было? Что за ужасное видение посетило меня только что? А я ведь и вправду думала, что умерла. Всё было так реально, во всяком случае, казалось таковым. Ещё и эта головная боль, она убивала. Сейчас больше всего хотелось оказаться в спасительных объятьях Цунаде, ощутить её руки с зелёным свечением у себя на голове, услышать тёплые слова и почувствовать, как мучительная боль отступает, растворяется, освобождая разум от болезненных спазмов, мешающих мыслить. Меньше чем через десять минут на горизонте показалось здание главного и единственного госпиталя Конохагакуре но Сато. Во всех окнах горел свет, свидетельствуя о круглосуточном графике работы. Кушина не сбавляя темпа ворвалась в вестибюль. На диванах у входа расположились больные, ждущие, пока им окажут медицинскую помощь. Не теряя больше драгоценных минут, она не дала хорошо рассмотреть окружающую обстановку, быстро унося вверх по лестнице, на второй этаж. Дверь, ведущая в кабинет Цунаде, оказалась наглухо закрыта, наотрез отказываясь впускать нас в рабочее пространство матери. Кушина паниковала и злилась, в порыве гнева не удержалась от удара кулаком по стене. — Как ты? — спросила Узумаки, всё ещё крепко прижимая к груди. — Голова не болит? — Болит, — простонала куда-то в плечо девушке. — Цунаде-сама не на месте, давай поищем Шизуне, — я покорно кивнула, и мы пошли дальше по этажу, встречая на своём пути носящийся туда-сюда медперсонал и пациентов. — Извините, вы не знаете, где можно найти Шизуне Като? — Узумаки поймала какую-то медсестру, несущую капельницу в одну из палат. — Да, она сейчас на перевязке, на первом этаже, — девушка цепким взглядом прошлась по капельнице, и не теряя времени направилась дальше по своим делам. Когда мы добрались до первого этажа, головная боль отступила, проясняя сознание. Дыхание выровнялось, а непонятная дрожь покинула тело. Теперь я более-менее трезво попыталась оценить ситуацию, но мыслительный процесс был прерван стонами раненых, стоящих в очереди к кабинету. В нос ударил едкий запах лечебных мазей, крови и гноя, смешавшихся в смердящий коктейль, раздражающий обонятельные рецепторы. Это были шиноби, прибывшие с передовой. У некоторых даже не было конечностей, вместо руки обрубок, перемотанный бинтами, пропитавшимися мазью и сукровицей. Некоторые сидели в инвалидных креслах, другие на скамейках, а остальные, прислонившись к стене, расположились на полу и переговаривались между собой. До уха долетали обрывки фраз, диалогов, просто какие-то слова, которые, не зная контекста, перевести сложно. Кушина попробовала проскользнуть сквозь толпу к двери, которая еле виднелась из-за спин ожидающих осмотра, но ей быстро преградили путь и схватили за предплечье, останавливая. — Куда прёшь? Самая наглая? — Это был крепкий мужчина, с кучей слоёв бинта на голове и отсутствующей кистью на руке, сейчас безвольно свисающей вниз. — Тут живая очередь, сваливай в конец, девка, — прохрипела женщина с ужасным швом, виднеющимся из-под сползшей набок больничной рубахи. Она преградила им путь, сжимая дрожащую ладонь кулак, готовая с боем защищать своё право пройти в кабинет. — Нет! — выкрикнула Узумаки, стараясь отцепиться от мужика, рука которого сжалась сильнее и приносила уже не просто дискомфорт, а сдавливающую боль, после её отрицательного ответа. — Мне нужно туда, — отчеканивая каждую букву, сквозь сжатую челюсть проговаривала Кушина, уже более жёстко пытаясь оттолкнуть раненного нарушителя своих личных границ. В коридоре поднялся шум, ещё пуще прежнего. Больные зашевелились, подхватывая двоих и выражая своё негодование в крайне грубой форме. Я почувствовала как Кушина напряглась, красные брови свелись на переносице, а зубы сжались, как под прессом. Толпа с каждой секундой всё сильнее злилась, готовая броситься на нас и разорвать в клочья, без всякого сожаления. Я задрожала, крепче прижимаясь к Узумаки, в уголках глаз скопились слёзы безысходности, замыливающие обзор, и вот-вот готовые в любую секунду сорваться на щёку. Дверь перевязочной резко распахнулась, громко ударяясь о стену. Толпа затихла, расступилась. В коридор вышла Шизуне в больничном обмундировании, растрёпанная, уставшая, с залёгшими под глазами тёмными кругами, вся перемазанная в кровяных выделениях, вонючей мази и антисептике. В воцарившейся тишине, звук снимающихся латексных перчаток оказался невероятно громким. — Что за шум!? — с явной претензией и раздражением воскликнула Като. — Я уже вторые сутки сижу тут и безостановочно делаю перевязки! Проявите хоть грамм уважения к медперсоналу! — Делай свою работу, соплячка! — крикнул кто-то из пациентов. — Тебе за это деревня деньги платит! — слова неизвестного подхватили и все остальные, начиная выкрикивать оскорбления в адрес Шизуне. — Молчать!! — в коридор выбежала медик, но уже намного старше, чем Като, — иначе на сегодня перевязки закончатся!! — Она выглядела во много раз свирепее и более устрашающе, чем Като, и её слова возымели власть над пациентами. Даже ладонь мужика разжалась, освобождая дрожащую руку Кушины. — Шизуне, на сегодня можешь быть свободна, ты хорошо поработала. Като благодарно кивнула напарнице и пошла прочь от перевязочной, встречаясь взглядом с Кушиной. На уставшем, поникнувшем лице отразилось непонимание. — Что вы тут делаете? — спросила Като, подходя к нам, попутно снимая с себя испачканный халат. — Я думаю, дома не безопасно, — ответила Кушина, подхватывая меня поудобнее. — В каком смысле? — Шизуне вздёрнула брови, пытаясь понять, что такого опасного может быть у них дома. — Мы были дома, Мито вдруг начала орать, как будто её убивают. Я быстро рванула наверх, она валялась на полу в каком-то припадке, — сбивчиво затараторила Кушина, уводя Шизуне дальше по коридору, — в общем, у неё на голове была эта штука, и когда я её убила, всё прекратилось. — Узумаки в спешке нарыла в кармане помятую бумажку и передала её Шизуне, ускоряя шаг. — Я хотела найти Цунаде-сама и всё ей рассказать, но её нет в госпитале. — Кушина… либо у меня какие-то глюки от недосыпа, либо у тебя… — Шизуне остановилась, заставляя Узумаки прекратить движение. — В каком смысле глюки? — Кушина обернулась на Като. — Тут ничего нет… — она продемонстрировала пустой лист, на нём даже и намёка не было на размазанное насекомое — …ты может себя плохо чувствуешь? Когда ты ела в последний раз? — Какого… — повисла гробовая тишина, через ткань одежды я почувствовала, как заколотилось сердце Узумаки. Через десять минут, в свете ночных фонарей, они шагали по опустевшим улицам деревни. Хоть всё и сходилось на том, что сейчас сон просто необходим, я была категорически против данной затеи, постоянно извиваясь в руках и пытаясь найти удобную позу. В крови всё ещё играл адреналин после стычки с шиноби, а сердце до сих пор ускоренно стучало в груди. Я нервно оглянулась, взгляд утонул в кромешной тьме какого-то переулка между домами. Руки непроизвольно крепче сжали одеяло. Эта непроглядная темень могла скрывать за собой всё что угодно, она сильно пугала, пугала до нервной дрожи, в который раз навевая воспоминания о том… сне наяву. Мерзкий хруст, горячая кровь, холод от бабочки, щекочущий кожу. Как только я вспоминаю то, что там было, руки непроизвольно начинают трястись… Невыносимая боль, забыть её будет сложно. Наконец-то отыскав удобное положение, укуталась в одеяло, старательно пытаясь препятствовать своему воображению в том, чтобы он рисовал то место и безликого убийцу, в каждом тёмном углу, попадающем в поле зрения. Не скажу, что получалось хорошо, но хоть как-то — тоже результат, верно? Поскорее бы добраться к маме… Дом встретил распахнутой настежь дверью, безвольно болтающейся на петлях, и горящим во всех окнах светом. Кушина так сильно спешила, что совсем забыла запереть дом и потушить свет, в тот момент ей явно было не до этого. Оказавшись дома, Узумаки первым делом унесла меня к себе в комнату, и отдала приказ спать. Сонливость, даже намёка на которую не было, вдруг нахлынула с такой силой, что само по себе испытание — держать веки открытыми. Смыкая их, я соглашаюсь на возможные кошмары ночью, но терпеть слишком тяжело.***
Уложив Мито спать, Кушина отправилась на первый этаж, к Шизуне. Като уже наплевав на всё, собиралась заснуть на кухонном столе, без зазрений совести дать организму наконец-то отдохнуть, но была прервана Узумаки с просьбой о разговоре. Сквозь уговоры и полудрёму, она всё-таки согласилась, мужественно борясь с титанически тяжёлыми веками, так и норовящими сползти пониже. Но схватка явно была неравной и уже через секунду, клюя носом, она встретилась лбом с деревянной поверхностью стола. Это немного отрезвило, и должно было привести в чувства на пару минут, которых априори должно хватить для разговора. — Шизуне, ты же веришь мне? — это был самый первый вопрос, что Кушина удосужилась озвучить, искренне надеясь на положительный ответ. Да, она могла спросить что-то поважнее, но для начала надо понять, верит она ей или нет. Узнав это, будет легче подобрать правильные слова и что-то рассказывать. — Искренне надеюсь, что это какой-то очень глупый розыгрыш. Ты ведь повзрослела, правда? — бросив кроткий взгляд и подперев щёку рукой, спросила Шизуне. И чем она только занимается? Вместо заслуженного отдыха, она вынуждена сидеть тут и слушать хабанеру, несущую всякий бред. Где справедливость в конце-то концов? — Там была бабочка, и я её точно видела! — Кушина раздражённо хлопнула ладонью по столу, вновь выводя из полусонного состояния Като. — Я не могу ошибаться! И я совершенно точно ничем не болею! И тем более у меня нет никаких галлюцинаций! Гневную тираду Узумаки оборвал звук отпирающейся двери и два прощающихся голоса, а затем шаркающие шаги. Из-за угла вышла Цунаде, опираясь о стену, от неё разило саке. Кушина обернулась на Шизуне, та уже, поудобнее умостившись на столе, пустила слюну. Женщина смерила комнату и присутствующих в ней своим помутнённым дымкой алкоголя взглядом, и без колебаний двинулась к лестнице, ведущей на второй этаж, всё так же опираясь о стену. — Цунаде-сама, подождите! Там Мито плохо было… — не было нужды договаривать, мутный взгляд приобрёл какую-то чёткость, и она требовательно взглянула на Кушину, ожидая деталей. — Сейчас что с ней? — язык немного заплетался, она помассировала висок свободной рукой, пытаясь прийти в норму. — Сейчас вроде всё нормально, она спит… — Кушина уже приготовилась вывалить всё, что так терзало её мысли, но осеклась, её перебили. — Ладно, из-за чего ей стало плохо? — Сенджу выжидала, своим требовательным взглядом буквально выжигая дыры во лбу Узумаки. Кушина вновь начала пересказывать все события сегодняшнего вечера, скрупулёзно формируя предложения, чтобы донести смысл до нетрезвой наставницы. Пересказав всё до конца, она заметила полное недоверия и скепсиса лицо Цунаде. — Ага… То есть, ты говоришь, что Мито закричала на втором этаже, а когда ты прибежала к ней, то у неё в волосах была бабочка, пропитанная природной чакрой? И как только ты убрала эту бабочку, она стала нормально себя чувствовать, а ещё немного погодя эта бабочка испарилась, будто её и не было никогда? — С явным сомнением в голосе проговорила Цунаде, глядя на Кушину. Узумаки кивнула в знак согласия. — Ты, прости конечно, но в такой бред верить желания особого нет. Ты как хочешь, а я последую примеру Шизуне, — она кивнула на заснувшую Като. — Спокойной вам ночи, — наставница удалилась на второй этаж, ставя окончательную точку в разговоре. — Лужа, ты тут спать собралась? — как ожидалось ответа не последовало. Узумаки обернулась на Шизуне, решая оставить всё как есть и больше не тревожить спящую.***
Свет от луны, падающий через окно с улицы, сквозь тюль, проникал в комнату. Он плавно оглаживал открытые участки кожи, собирался в блики на разбросанных по подушке красных волосах. Кушина лежала у себя на кровати, напряжённо глядела в окно, тщательно обдумывая сложившуюся ситуацию. Цунаде-сама и Шизуне ей не верили, а от Мито ничего внятного по пути домой она так добиться и не смогла, но ведь там действительно была бабочка, она чувствовалась как концентрированный комок природной чакры, а значит совершенно точно была чьим-то призывом. Это подтверждало ещё и то, что она не оставила за собой никаких следов в виде раздавленного тельца и спрессованных крыльев. Значит, ей стоит быть вдвойне осторожной и осмотрительной, подмечать любые, даже незначительные детали, которые хоть даже и косвенно, но могут указывать на нападавшего. Но был ещё более важный вопрос: зачем это было сделано? Если через Мито хотели добраться до Цунаде-сама?.. Но кто может желать зла женщине? Враги из других деревень? Старые счёты? Может кто-то захотел вывести из строя главного медика Конохи, через дочь? Мозговой штурм был прерван вставшей в окне тенью. Кушина тут же вскочила с кровати, но, почувствовав знакомую чакру, с волнением бросилась к окну, открывая его. В комнату ворвался холодный ветер, кожа на руках и ногах в тот же мог покрылась мурашками. Поздний гость бесшумно проник в комнату, Кушине в нос ударил резкий запах крови. — Минато! — прошипела Кушина, бросаясь на парня с объятиями, но он тактично оборвал её, не давая прикоснуться к себе. — Я немного грязный, не хочу тебя пачкать, — сказал Намикадзе как будто говорил сквозь улыбку, но Кушину такой вариант не устроил, она хотела поскорее сжать друга в крепких объятиях, ей срочно нужно было выплеснуть все накопленные эмоции и поделится ими с кем-то. Она быстро щёлкнула светильник на тумбе у кровати, комната подсветилась тусклым светом, придавая тёмным силуэтам цвета. Кушина ужаснулась, Намикадзе был не просто немного грязным, его форма целиком была залита кровью и поменяла цвет на багровый, как будто он специально принял кровавую ванную. На лице виднелись яркие брызги, напоминающие разбрызганную по листу краску Мито. От запаха засаднило в горле, она сглотнула подавляя рвотные позывы. — Минато, ты не ранен? — встревоженно шептала девушка, осматривая друга. — Обратный путь был жарким, — он вновь невинно улыбнулся, растрёпывая слипшиеся светлые волосы, — но тебе не стоит переживать, я цел. — Не ври мне, — она зло зашептала, пытаясь отыскать какие-то явные повреждения на глаз, но при подобном освещении это было сделать крайне тяжело, — если ты ранен, тебе срочно нужна помощь. — Это правда, тебе не стоит так волноваться, — он попытался успокоить Узумаки, — да и к тому же уже очень поздно… — Он немного помолчал, тщательно пытаясь подобрать правильные слова, — по правде говоря, у меня мало времени, уже завтра утром меня отправят с группой джоунинов на миссию. — Что… почему? — Кушина задрожала, по телу разлилось неприятное чувство тревоги, — ты же только вернулся… почему так рано? — Это не от меня зависит, ты же знаешь, есть приказ, — он отвёл глаза в пол, не зная, что ещё такого можно сказать, чтобы успокоить девушку. — Пожалуйста, будь осторожен, — борясь с запахом, она одним рывком настигла Минато и обвила липкую шею руками. Тело пронзил разряд электрического тока, пальцы задрожали, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать от детской беспомощности. Кушина даже думать не хотела, что будет, если он не вернётся, если это последний раз, когда она его видит живым. Так больно осознавать, что ты ничего не сможешь сделать, даже если очень сильно хочешь этого. — Кушина?.. — Минато неловко покосился на девушку, наверное ему следовало обнять её в ответ, но он просто замер, врос ногами в пол, не в силах шевельнуться. Он чувствовал исходящую от неё дрожь и то, как рвано вздымается её грудная клетка, похоже она плакала. Сердце сжалось, в горле встал ком, вся эта ситуация ничуть его не радовала, но он просто не мог не прийти к ней, он не мог так бездумно упустить этот шанс побыть немного с Кушиной, перед предстоящей мясорубкой, вероятность выйти из которой живым кране мала. Впервые он не знал что делать, как её успокоить, что такого сказать, что в теории могло бы вернуть Кушине эмоциональное равновесие? Такие вопросы загоняли в тупик. — М-минато… — голос поломался, губы дрожали, из горла вылетали беспомощные всхлипы, начисто пропитанные отчаянием. Она боялась, сейчас ей было страшно, как никогда раньше. Она бы хотела закрыть его где-то, спрятать, чтобы никто не сумел отыскать, чтобы никто не посмел отобрать. Когда смерть ходит где-то рядом, в непозволительной близи выслеживает новую жертву, чтобы отобрать жизнь, Кушина всё ещё мнётся, эгоистично оттягивает момент, чтобы сказать очень важные слова, а когда наконец решается, голос несправедливо отнимается, язык прилипает к нёбу и каменеет, не разрешает сказать. Что если Минато не чувствует того же? Что если её глупое признание собьёт его с толку, и он только из жалости ответит ей взаимностью? Обжигающие слёзы покатились по щекам с двойной силой, как расплавленное железо, прожигая кожу. — Всё будет хорошо, — он нагло врал, ведь никакой гарантии не было, что он сумеет сохранить свою жизнь. Любой противник, оказавшийся хоть немного хитрее и сильнее, мог с лёгкостью оборвать его существование, не дать ему сказать Кушине, как она ему дорога. Но вот он шанс, они сейчас вдвоём, без посторонних, другой возможности уже может не представиться… тогда почему же он медлит? Почему не может вытолкнуть из глотки простое предложение, а продолжает сыпать пустыми иллюзиями, за которыми ничего не стоит? — Н-не уходи… п-пожалуйста, — она громко всхлипнула, крепче цепляясь руками за шею Минато, горькие слёзы размыли кровь, прилипшую к коже. — Кушина, я… — «люблю тебя, люблю тебя больше чем кого бы то ни было, твои красные волосы, я готов смотреть на них вечно, я хочу оберегать тебя до конца своих дней и не хочу делить тебя даже с твоими друзьями!» Все эти слова так и остались глубоко внутри, не сумев найти выход на свободу. Единственное, что он себе позволил — крепко сжать девушку в своих объятьях, как в последний раз прижать к себе, отрывая от пола и наконец позволяя росту сравняться. Рана на спине, до этого не дающая о себе знать, вдруг снова напомнила о своём существовании, больно потянула кожу. Он почувствовал, как она вновь разошлась, заставляя свежие капли покатиться вниз по одежде и сорваться на пол, создавая непозволительно громкий звук. Но он продолжал терпеть, не позволил себе издать хоть звук и разрушить хрупкий момент. Сейчас Кушина ощущалась такой маленькой, беззащитной, раздавленной. Он не хотел видеть её такой, не хотел быть причиной её слёз, — прости.