Другая ночь

«Мне очень часто это повторяют: «Чувство к вам бескорыстно и свято!» А я слышу: «До чего ж ты богата!» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Дуэт Ученого и Принцессы»)

Даже во время завтрака Мария Тимофеевна не могла расстаться с бумагой и карандашом, опасаясь, что правильные слова и мысли явятся именно в тот момент, когда она будет безоружна. А потом исчезнут, и ни за что не вспомнятся в более подходящей обстановке. — Аннушка, вот какими тебе показались ученики из школы князя? — спросила она, яростно черкая что-то на листе между двумя глотками кофе. Анна поставила на блюдце чашку. Улыбнулась. Задумчиво погладила пальцем лепестки цветов, нарисованных на белом фарфоре. — Знаешь, мама они очень настоящие. Обычные дети. Не солдатики, не куклы. Любят бегать и смеяться, и видно, что за это их не наказывают. Но ведь им и книги читать нравится. Слона знают. И анаконду! А один мальчик, пока рисовал, весь соседний листок исписал цифрами. Сказал мне, что задачка интересная, но трудная, а он обязательно хочет ее решить сам. — Решил? — уточнила Мария Тимофеевна. — Нет. Бумага закончилась… Но он не расстроился, и убеждена, продолжает сражение. — «О, эта воля к победе народных самородков, пример которой явил нам еще Михаил Ломоносов! Она использует любой шанс выбраться из тьмы, и задача образованного человека — помочь в этом, протянув гуманную руку не милостыни, но справедливой и разумной помощи… Особенно теперь, когда ранняя и несправедливая смерть унесла от нас пример подобного мецената…» — пробормотала журналистка, и острый карандаш вновь побежал по строчкам. Залился звоном дверной колокольчик. Послышался шелест платья Домны, звук отпираемой двери, чьи-то легкие быстрые шаги. В столовую вошла заплаканная Вера Кречетова, прижимая к груди знакомую папку с рисунками. Темно-синее платье с кружевным воротником делало ее лицо, на котором по-прежнему проступали следы побоев, еще бледнее. — Извините меня, пожалуйста, — срывающимся голосом заговорила она, — но сегодня ночью… сгорела школа! Анна и Мария Тимофеевна замерли, глядя на гостью. Она сделала шаг назад, решив, видно, что появилась не вовремя. — Я помешала? Мне просто необходимо было … зайти куда-то, где есть кто-то, кому не все равно! Анна бросилась к ней, обхватила за плечи, и подвела к столу. — Вы правильно сделали, что пришли. Садитесь, — она обернулась к Марии Тимофеевне, — Мама, это Вера Николаевна, учительница, а теперь и новая хозяйка школы князя Мещерского. — Школы, которой больше нет, — горько прошептала Вера, бережно кладя папку на стол, — вот, все что от нее осталось. — Ну что вы говорите! — решительно прервала гостью Мария Тимофеевна, — есть вы. И ваши ученики. Вы же не бросите их только от того, что сгорели кирпичи и бревна? Вера сдвинула брови и кивнула. — Никогда! Занятия будут продолжены. И школу мы построим. Но сейчас я… — она приложила к губам мокрый платок, — я не могу… Все сразу… Анна обняла ее, сама с трудом сдерживая слезы. Как она понимала Веру! Смерь отца, клевета на любимого человека. Удар по делу, в которое вложено столько сил… И нужно быть сильной, искать выход, решать что-то. А хочется просто поплакать. Страшно, если оказывается, что и поплакать-то некому. — Послушайте, — Мария Тимофеевна наклонилась к Вере, — я сотрудничаю с газетой, и уже писала о вашей чудесной школе. А сейчас готовлю статью «На смерть благородного человека» — о гибели вашего… то есть Дмитрия Львовича. Так вот, я расскажу об этом … варварстве! О пожаре, который лишил детей возможности учиться! И будьте уверены, ни один по-настоящему образованный и великодушный человек в губернии не останется в стороне. Я сама готова помочь, чем скажете! Вера подняла голову и даже почти улыбнулась. — Спасибо вам. Я читала вашу прошлую статью, и очень благодарна за нее. Получилось сильно и проникновенно. — Я … я рада, — вдруг засмущалась Мария Тимофеевна, — располагайтесь, Вера Николаевна. Я сейчас распоряжусь, чтобы вам приготовили чай. Она быстро вышла из комнаты, оставив дочь и гостью вдвоем. — Скажите, а в здании, где ребята живут, можно проводить уроки? — спросила Анна. — Да, — лицо Веры посветлело, — если мы освободим одну комнату, поставив теснее кровати — временно! Можно будет пока заниматься там. И в нашем доме тоже, внизу очень просторно! Тимофей не станет возражать, я уверена! Вспомнив мужа, молодая женщина нахмурилась снова. Домна подала чай, и в полном молчании удалилась. Вера послушно сделала глоток, после чего глубоко и судорожно вздохнула. Этот вздох совпал с резким сквозняком, который выгнул парусом занавеску, и непостижимом образом распахнул плотную школьную папку. За спиной Веры появилась полупрозрачная фигура мужчины, одетого в охотничий костюм. — Найди лису! — Что с вами? — испугалась Вера, увидав застывшее лицо Анны и ее расширенные глаза. — Ваш отец … здесь, — прошептала девушка, — он просит найти лису! — Но как? — Вера растерянно оглянулась. — Верочка…дочка… — призрак грустно и ласково улыбнулся. Анна тихо произнесла: — Он говорит вам — дочка. Просит прощения… — Папа! — Вера вскочила с места, прижав руки к груди, — спасибо тебе! За все, за все! Я обещаю… Ее голос сорвался. Дух кивнул, нежно провел призрачной рукой по волосам дочери. Опять посмотрел на Анну. — Найдите лису! Новый порыв ветра разметал стопку рисунков. На месте остался лишь один — изображающий лисицу в прыжке. — Папа! — Он… исчез. Анна вцепилась в край стола. Голова кружилась, пальцы дрожали. Но хотя бы кровь из носа не капала. — Я слышала… про вас, — тихо сказала Вера, — но и не думала, что это… возможно! — Но вы мне верите? — спросила Анна, с трудом переводя дыхание. — Да. — Ваш отец говорил о лисе, — она взяла рисунок из папки, — чтобы помочь следствию, нужно найти ее. — Да! — В глазах Веры вспыхнула надежда, — все правильно! Тимофей — очень хороший стрелок. Он никак не мог промахнуться. Он должен был попасть в лису! И если в ней окажется пуля, значит, второго выстрела — в Дмитрия Львовича, мой муж не делал! — Но при чем тут этот рисунок, — задумалась Анна, — очень талантливый, кстати. Автору нужно учиться… — Да, — на лице Веры мелькнула легкая улыбка, — это Ваня Стеклов, сын чучельника. Он… — Чучельника… — медленно повторила Анна. Взгляды девушек встретились. — Он часто подбирает животных после охоты, — продолжила Вера, — отец делает чучела на продажу. А Ваня их рисует с натуры… Господи, когда он видел эту лису?! Неужели в тот день… — Когда погиб ваш отец! Нужно срочно поговорить с мальчиком! Идемте скорее! Торопливо собрав упавшие рисунки, и захватив с собой изображение лисы, Анна и Вера устремились к дверям. Неужели эта задача совсем скоро сойдется с ответом? *** На крыльце княжеского особняка сыщики столкнулись с Вольпиным. Тот как раз намеревался войти, но услышав шаги, вздрогнул и обернулся. Худое длинное лицо его сегодня поражало насыщенным красным цветом. — День добрый, — тут же приступил к делу Штольман, — господин Вольпин, где вы были вчера вечером? — Так ведь на допросе у вас, — недоуменно ответил тот, — потом хотел Веру Николаевну проводить, убедить в неразумности… Но она не позволила… — А после — солнечные ванны изволили принимать? — ехидно поинтересовался Коробейников, имея ввиду оттенок щек, носа и подбородка свидетеля. — Ннет, изволил водку у себя пить, — в тон ему ответил Вольпин, — сами понимаете, дела сердечные… — Вы сейчас у князя проживаете? — спросил Штольман. — Да, Лев Дмитриевич пригласил… Как друга. Они вошли в дом. Николай Васильевич был уже на месте — явно недовольный предстоящим. Однако, судя по всему, его беседа с князем текла спокойно. Сам Лев Дмитриевич, как всегда, держался высокомерно, но вежливо, подчеркнуто не имея ничего против того, чтобы оказать помощь следствию. Вольпин сел за стол, за которым князь и полицмейстер баловались коньяков и закусками. Тут же лихо опустошил рюмку, прокомментировав: — Эх, когда еще выпить-то, как не вовремя обыска-то! Хорош! — и одобрительно крякнул. Сыщики, с согласия хозяин, приступили к осмотру дома. Интересная находка поджидала Штольмана в кабинете. Смятая в комок, подгоревшая страница какого-то письма. Его явно собирались сжечь, но не заметили, как бумажный шарик проскочил между прутьев решетки, и притаился за фигурным бронзовым выступом. Штольман аккуратно развернул письмо, прочел уцелевшие строчки. Нахмурился, обдумывая новость. В эту минуту на пороге возник Коробейников. — Взгляните-ка, Яков Платонович! В одной из комнат обнаружился широкий плащ с капюшоном — весь пропахший керосином. И английское ружье. В гостиной, между тем, продолжались посиделки на троих. Князь больше молчал, холодно щуря глаза. Николай Васильевич говорил — один за всех, вспоминая героев русско-турецкой кампании. Вольпин дегустировал коньяк, почти не закусывая. — Вот что было найдено в доме, — прервал сомнительную идиллию Штольман, предъявляя плащ и ружье, — в гостевой спальне. Как можете это объяснить? Лицо князя осветил благородный гнев: — Но, Иван Христофорович, это же вы занимали ту комнату! Неужели? Вольпин так и застыл, не донеся до рта коньяк. Потом резко выдохнул в сторону, и осушил рюмку, словно принимая некое решение. — Да. Плащ — мой. Это я ночью сжег школу. Спьяну… Решил, Вера Николаевна одумается… Лев Дмитриевич смерил гостя взглядом полном негодования: — И отца убили вы? Ради пятидесяти тысяч, которыми он облагодетельствовал эту женщину? Вольпин вскочил с места, но пошатнулся. — Ннет, — решительно воздел он палец, — это, извините, нет! Школу — да, я сжег. Признаюсь. Но я не убивал! И ружье это не мое. Не мое! Официально заявляю. Аресту — до выяснения обстоятельств — Вольпин не сопротивлялся. Князь за него вступиться никак не пытался, и только что рук не отряхивал, замаранных соприкосновением со старым другом. — Значит, либо егерь, либо Вольпин, — вздохнул Коробейников, когда арестованный был препровожден в камеру. — Возможно, у нас имеется свидетель, который поможет это выяснить, — напомнил ему Штольман. — Сынишка чучельника! — чуть не хлопнул себя по лбу Антон Андреевич, — если он был на той охоте, мог заметить много интересного. — Едем к Стекловым, — кивнул Штольман. … Еще издалека возле витрины мастерской, сыщики заметили две женские фигуры. В одной из которых, одетой в черное пальто и белую шаль, нельзя было не узнать Анну Викторовну Миронову.