Другая ночь

«И лучше никого нет, Но я людьми не понят, А стало быть — плевать на них хотел!» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Люди»)

Штольман шел к усадьбе Мещерского. После сцены в участке с мордобитием минуло два дня. Что же, свое обещание он выполнил, и сейчас в «Деле лисы» будет поставлена точка. — Яков Платонович! — окликнули его со стороны дома Кречетовых. По тропинке спешили двое — девушка и мальчик. Анна Викторовна и Ваня Стеклов. — А мы как раз собирались ехать в полицию! — запыхавшаяся, разрумянившаяся Анна остановилась совсем рядом, — как хорошо, что вас встретили. Ваня … Он узнал того человека, который прятался на месте охоты! — Кто же это был, Иван? — присел перед мальчиком Штольман. — Молодой князь, — тихо и серьезно ответил Ваня, — Лев Дмитриевич. Я шел в школу, то есть — к Вере Николаевне домой. Мы пока там занимаемся. И увидел его… Нахмурился. Страшно, наверное, было ему понимать, что видит убийцу. Да еще столь важного. — А я сегодня Вере пришла помочь, — подхватила Анна, — Ваня все мне и рассказал. Я решила, что нужно срочно сообщить вам. — Спасибо, — Штольман коротко улыбнулся обоим. Встал, положил руку мальчику на плечо: — Молодец. Не бойся. — А вы, — с тревогой посмотрела на него Анна, — князя пришли арестовывать? «Вы преступника арестовывать? Я с вами!» Нет, предложения составить ему компанию так и не прозвучало. Судя по всему, лишний раз встречаться с Мещерским Анне не хотелось. И слава Богу. — Анна Викторовна, я хочу вас попросить, — Штольман вытащил большой пухлый конверт из плотной бумаги, — это было найдено при обыске. К убийству, как выяснилось, никакого отношения не имеет. Зато напрямую касается Веры Николаевны. Думаю, лучше будет, если она получит его от вас. Анна осторожно взяла конверт в руки. Лицо ее сделалось строгим и печальным. — Там … про ее родителей? Штольман только кивнул. — Хорошо, я все сделаю, — тихо пообещала Анна, — А вы… Пожалуйста, будьте осторожны! — словно просили ее глаза. Да и вы тоже… берегите себя… Князь восседал в гостиной — как никогда исполненный сознания собственной значимости. Модный костюм, без всякого намека на траур, холеное, высокомерное лицо. Только взгляд — чересчур уж внимательный и напряженный. В ответ на обращение по имени-отчеству Лев Дмитриевич издал уже знакомое напористое шипение: — Обращайтесь ко мне «Ваше Сиятельство»! Штольман холодно усмехнулся: — Боюсь, на каторге к вашим требованиям мало кто прислушается. — О чем вы говорите? — с угрожающим видом поднялся с места князь, — как вы смеете! — Расследование закончено, Лев Дмитриевич. Убийца — именно вы. — Отца убил этот сумасшедший Вольпин, — князь брезгливо дернул губами, — из-за жены егеря, и ее наследства! Да он даже школу спалил, чтобы… — Чтобы получить от вас плату, — оборвал его Штольман, — и за уничтожение школы, и за то, чтобы Вера Николаевна, сделавшись госпожой Вольпиной, потеряла к ней интерес. Иван Христофорович стал весьма разговорчив. Он вовсе не жаждет отвечать за ваши грехи. У него и своих достаточно. — Он лжет, — гневно сверкнул глазами князь, — да, я считаю открытие подобных школ — затеей глупой и вредной. Этим детям полезнее заучить свое положение, а не пытаться занять чужое. Но не марать же из-за этого руки поджогом! — Поэтому вы и уговорили это сделать Вольпина, не так ли? Хотя, — лицо Штольмана окаменело, — Веру Николаевну избили именно вы. Чтобы напугать. Иван Христофорович все же любит деньги не до такой степени. — Деньги отца меня не волновали! — окончательно вышел из себя Лев Дмитриевич. И осекся, понимая, что проговорился. — Хотите сказать, у вас были куда более благородные мотивы? — с холодной иронией поинтересовался сыщик. Сложно держать себя в руках, если испытываешь сильнейшее желание уничтожить преступника далеко не только по велению долга. — Да что вы можете понимать… в благородстве! — князь смотрит с откровенным вызовом. Не дождетесь, Ваше Сиятельство. — Я спасал честь семьи, — торжественно, с глубокой убежденностью произносит Мещерский. — Не надо, Лев Дмитриевич, — парирует Штольман, — свою вы честь пытались спасти. Да и то — вы думали, что ее спасаете. — Что вы имеет ввиду? — тут же вспыхивает князь. Штольман медленно достает из кармана бумагу — тот самый, полуобгоревший лист, найденный им возле камина. — Вы получили письмо, в котором вас предупреждали о том, что Дмитрий Львович Мещерский причастен к заговору против правительства. Вы поверили — или очень захотели поверить неизвестному благожелателю. Становиться сыном изменника не хотелось. И вы нашли простой выход — убить отца до того, как заговор будет раскрыт. Князь ничего не ответил. Только глаза его потемнели до черноты, и казалось, прожигали сыщика насквозь. — Вас не было в Петербурге в день охоты, — продолжал Штольман, — никто не смог подтвердить вашего алиби. Вы тайно прибыли сюда. Притаились в зарослях — так, чтобы видеть Дмитрия Львовича. И выстрелили в тот момент, когда егерь целился в лису. Думаю, вас устроила бы любая версия событий, но обвинить Тимофея Кречетова показалось особо заманчивым. Хотя ведь вы и господина Вольпина, друга отца не пожалели. — Это были необходимые меры, — отчеканил князь, — честь фамилии… — Вы сами запятнали свою честь убийством, — повысил голос Штольман, — причем совершенно напрасным. — Что? — вскинулся князь. — Ваш отец не был доволен устройством общества. Он много жертвовал на благотворительность, помогал больницам и училищам, организовал свою школу. Но никогда и ни в каком заговоре Дмитрий Львович не принимал участия. Автор письма вам солгал! — нанес последний удар Штольман. — Вы позволите мне, — выдавил Лев Дмитриевич после минутного молчания, — уладить кое-что, прежде чем уйти? — Нет, — резко произнес сыщик, — я не позволю вам застрелиться. Получите сполна все, что заслужили. И суд, и каторгу, Ваше Сиятельство. Они шли от крыльца к полицейской пролетке. Надо отдать должное князю — тот не пытался бежать. Вышагивал спокойно и даже с некоей гордостью. Словно король к эшафоту, на глазах у презираемой черни. Видимо, все еще блюл свою честь. Вот уже второе дело подряд приходится слушать пафосные и насквозь фальшивые слова о чести. Никита Светлов, проигравший невесту в карты — и отдавший ее насильнику. Потому что «долг чести»! Сын, исподтишка убивающий отца, чтобы избежать позора. Не в пылу откровенного разговора, ссоры, нет! Хладнокровно, продуманно, расчетливо. Впрочем, что же далеко ходить. В коллекцию отлично вписывается его собственный Двойник, в качестве отменного экземпляра. Тоже ведь говорил очень красиво. Искренне полагал, что именно честь требует, ради передачи преступных денег ребенку, бросить под ноги его матери целиком доверившуюся тебе девушку. Как и потом, словом и делом обещать этой девушке брак, ничего не говоря о существовании законной супруги. Имея к тому же весьма призрачную надежду на освобождение от нее. Но произносить — мысленно и вслух — гладкие фразы о благородстве Двойнику это все никак не мешало. Жаль, что Тень, когда она отделена от носителя, нельзя ударить. Или все-таки можно? От размышлений Штольмана отвлек князь. Замер внезапно, посмотрел куда-то в сторону, и вдруг метнулся к ближайшему дереву. Откуда и выволок за шкирку отчаянно упиравшегося мальчишку. Ваню Стеклова. — Ах ты, негодяй! Подлец! Доносчик! Он уже размахнулся для оплеухи… И в тот же миг сам полетел на снег, сбитый с ног Штольманом. — Ребенка не трогайте, вы… «благородный человек», — сквозь зубы потребовал сыщик, заслоняя мальчика. Князь медленно сел, тяжело дыша, и отплевываясь от снега. — Вы и школу для этого хотели закрыть, — усмехнулся Штольман, — а потом сжечь. Знали, что на охоте вас видел мальчик, и поняли, что это ученик школы вашего отца. Думали, что дети никогда больше не появятся в усадьбе, и вас не опознают? — Маленький паршивец… — со злобой прохрипел князь. — Его свидетельство, конечно, важно, — продолжал сыщик, — но и без этого против вас достаточно улик. Так что, на юный возраст свидетеля не надейтесь. Ваше Сиятельство. *** Ближе к вечеру в Управлении появилась Анна. Вошла, почти как раньше, с каким-то решительным напором, широко распахнув дверь. На стол отсутствующего сейчас Коробейникова полетели белые пушистые варежки. — Яков Платонович, — сердито взглянула она на Штольмана, — вы же так и думали, что Вера все расскажет мне? — Я предполагал, — ответил он. — Считаете, это что-то меняет? Надеетесь, что я … чего-то там испугаюсь, и откажусь от вас?! Замирает, прикусив губу, и стиснув пальцы. В огромных глазах стоят слезы, которые она пытается загнать обратно, часто моргая. Не выдержав, он сам берет ее руки в свои. Анна тут же делает шаг навстречу, утыкается лбом в плечо. — Аня, но ведь история и правда, невеселая, — тихо говорит Штольман. На белом пуховом платке, которым прикрыты волосы Анны, от его дыхания тают снежинки. — А вот Вера сказала, что очень любит и уважает их, и отца, и маму, — она поднимает голову, снова заглядывает прямо в глаза, — и что им просто-напросто нужно было оставаться вместе! В любом случае… Именно в этот момент возвращается Коробейников. Невозмутимо здоровается с Анной, которая даже не пытается отстраниться от Штольмана. Проходит к своему столу, вздыхает глубоко. И выдает то, что, видимо, тревожило весь сегодняшний день: — Ну князь… Вот что он такое, а? Ни стыда, ни совести! Ни раскаяния, — он недоуменно пожимает плечами, — вот как вы думаете, Анна Викторовна, у дурного человека какая должна быть Тень? Если все наоборот — очень хорошая? Анна вздрагивает. Бледнеет. Штольман обнимает ее за плечи, прижимая к себе, и награждает Коробейникова испепеляющим взглядом. — Я думаю, Антон Андреевич, — сглотнув, с какой-то мукой отвечает Анна, — что Тени хорошими никогда и ни у кого не бывают. ________________________ Продолжение следует