Другая ночь

«Забудем про распри, забудем про ссоры, Наш лозунг могуч и един! Как в добром театре, давай, как актеры, Сойдемся и жертву съедим!» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Песня людоедов»)

— По-вашему господин Турчанинов не лжет? — спросил Штольман, выслушав доклад начальника сыскного отделения. Коробейников нахмурился. — Да черт его знает. Впечатление такое, что выкладывает все, как на духу, и так, знаете, искренне! Правда, кое о чем сперва умолчал. — Это о чем же? — прищурился сыщик. — Сватался он к Ольге Александровне пару месяцев назад, — объяснил Антон Андреевич, — получил отказ. А тут и господин Кузьмин в поместье появился, став его соперником. Счастливым соперником. — Мотив, — кивнул Штольман. — Турчанинов и сам это понимает, — согласился Коробейников, — видимо, потому и не спешил откровенничать. Но Ольга Александровна, прежде чем уйти, с намеком сказала, мол, есть тот, кого смерть Евгения Львовича очень обрадовала! И на Турчанинова гневно так посмотрела. Пришлось ему объясняться… — И, конечно, он уверял вас, что благородно отступил в сторону, признав свое поражение? — в голосе сыщика сквозил явственный сарказм. — Именно, — подтвердил Коробейников, — и поговорку вспомнил — «насильно мил не будешь». Звучало очень … великодушно. — Чтобы он теперь ни говорил, причины для убийства у Турчанинова были, — подытожил Штольман, — а что с алиби? — Играл допоздна в покер, в доме у Мицкевича. Говорит, присутствовало еще трое человек, они могут подтвердить. Завтра опрошу их. — А в бумагах Кузьмина удалось что-то обнаружить? — Да, — Коробейников пересел за стол следователя, и распахнул черную тетрадь, найденную во флигеле, — вот, взгляните, Яков Платонович! Тетрадь больше чем наполовину была заполнена убористым почерком. Беглого взгляда хватило, чтобы понять — это были заметки для будущей книги Кузьмина. Записи разговоров с черемисами. Но последнюю страницу украшал рисунок — козлиная голова, от которой по кругу словно расходились лучи, загнутые в правую сторону. — Почти как на Красном камне! — кивнул на изображение Антон Андреевич. Штольман прочитал вслух написанные внизу строки: — «Головы жертвенных животных черемисы приносят в дар верховному божеству Куго Юмо. К обряду прибегают редко, только в случае большой беды. Записано мною со слов Аксиньи Шуматовой…» — Неужели правда — черемисы? — вздохнул Коробейников. — Я бы не торопился с выводами, Антон Андреевич, — возразил Штольман, — к тому же, не стоит забывать, что дух Кузьмина переживал за невинных. Во множественном числе. И в записке Анны Викторовны говорится, что этнограф чувствует себя ответственным за произошедшее. *** Ночного дежурства у Анны сегодня не было, и около семи часов вечера она вышла за ворота больницы. Чуть позади важно вышагивал городовой. К присутствию охраны Анна привыкла настолько, что и замечать почти перестала. Вот этого делать не следует, — одернула она себя. Живой человек рядом, а не телеграфный столб! Морозный вечер искрился звездами в небе, и свежим снегом на крышах и обочинах. Анна шла медленно, вдыхая холодный воздух, стараясь вспоминать сейчас не дух убитого Кузьмина, а недавнее Рождество. Но увы, — теплые картины праздника отступали перед очередным несчастьем. Рыдающая Ольга Мицкевич, лишившаяся любимого человека, этнограф, мучимый непонятной виной, хмурый озабоченный Яков, которому предстояло с этим разбираться. Анна отправила в Управление записку, в которой передала последнее сообщение духа. Выглядело оно крайне невразумительно, но, возможно, до утра она сумеет переговорить с убитым еще раз, и выяснить подробности? Уже свернув на Царицынскую, Анна увидела женскую фигуру около ограды особняка Мироновых. Дама обернулась, и прихрамывая, поспешила навстречу: — Здравствуй, Анна! — Полина… Вид у хозяйки книжного магазина несколько усталый. И эта хромота… — У тебя что-то случилось? — Нет-нет, все в порядке! — уверяет ее Полина, — я просто решила сегодня прогуляться. И вот — немного не рассчитала силы. Анна, помня предупреждения Штольмана, старается не смотреть подруге в глаза. Впрочем, она рядом с домом, под охраной городового — ну что может произойти? А Полина и правда, кажется утомленной. — Пойдем к нам, — приглашает ее Анна, — поужинаем вместе. Мама будет рада. — Анна, но мне… неловко! Вот так… — Никакой неловкости! Я приглашаю. Анна берет подругу под руку, и поддерживая, ведет к крыльцу. Полина, посмеиваясь над собой, объясняет, что надела на прогулку новые сапожки, и поздно поняла, что ее ногам эта идея не слишком понравилась. Анна мысленно пытается сообразить, подойдет ли Полине ее обувь, чтобы несчастной не пришлось мучиться за ужином, и по дороге домой. Однако, на прямой вопрос об этом ее уверяют, что все и так будет в полном порядке. Дом встречает теплом, светом, вкусными ароматами… А также — мужским голосом и музыкой из гостиной. Мама выходит в переднюю с каким-то виноватым лицом. — Аннушка… — и замолкает, видя нежданную гостью рядом с дочерью. — Мама, это Полина Аникеева. Моя подруга. Мария Тимофеевна, надо отдать ей должное, быстро берет себя в руки. Знакомится с Полиной, отмахивается от ее извинений и попыток уйти. Провожает в гостиную, но почти сразу возвращается к замешкавшейся дочери. — Аннушка, понимаешь, там… Андрей Петрович. Он зашел сегодня — просто, по-соседски. И как-то так получилось, что нельзя было не пригласить его на ужин. Я знаю, тебе… не очень хочется с ним сейчас разговаривать, но… Анна замирает на месте, чувствуя, что настроение портится окончательно. В голове мечется одна-единственная утешающая мысль: «Как хорошо, что я встретила и привела Полину!». Находится в обществе Клюева одной — пусть даже и с мамой, было бы невыносимо. — Ничего страшного, мама, — твердо произносит она, — я уже давно все объяснила Андрею Петровичу. Надеюсь, он понял, и вести себя будет… соответственно. … Да, это очень хорошо, что она пригласила на ужин Полину, которая весьма самоотверженно поддерживала с Клюевым оживленную беседу. И все равно, взгляд Андрея Петровича — то печальный, то укоряющий, преследовал Анну. Она вежливо и скупо улыбалась, механически пытаясь не терять нить разговора, который почему-то зашел о путешествиях. Туркестан, Марокко, Сицилия — названия стран вспыхивали яркими фонариками, чтоб через мгновение угаснуть, потонув в многословных восторгах Полины и эмоциональных впечатлениях Клюева. Не выдержав, Анна вскочила с места, чтобы, пока Домна подает кофе, опять завести умолкнувший граммофон. Повернувшись спиной к гостям, она с наслаждением позволила появиться на лице естественному выражению усталости. Прикрыла глаза. — Анна Викторовна, вам помочь? — тут же раздается голос Клюева. Она быстро схватила первую попавшуюся пластинку. — Не стоит, благодарю вас! Музыка — немного странная, ритмичная, тем не менее, действует успокаивающе. Возвратившись за стол, Анна вдруг ощущает глубокую уверенность в том, что все будет хорошо. «Мы скоро будем вместе, и навсегда уедем отсюда» — начинает звучать в голове. Анна чувствует, что на губах расцветает настоящая, не фальшивая улыбка, и старается заслониться чашкой с кофе. «Мы будем вместе. Мы поженимся и уедем отсюда». — Анна Викторовна, а где бы вы хотели побывать? — обращается к ней Клюев, — в Туркестане? Или в Марокко? Рука чуть вздрагивает. Кофе капает на блюдце. Анна с трудом возвращается к застольной беседе. — Анна? — удивленно поднимает брови Полина. Мама бросает на дочь немного виноватый и встревоженный взгляд. Анна ставит на место чашку. Перед глазами почему-то встают джунгли. Изумрудную зелень разбавляют большие, яркие цветы. Душные пряные ароматы кружат голову. Как хорошо и покойно в сари, которое мягко и бережно облекает тело, не скованное корсетом. К тому же, когда Яков видит ее в сари, у него так вспыхивают глаза*… — Я бы очень хотела увидеть Индию, — отвечает Анна. … Вечер мог бы закончится вполне мирно. Но в гостиной появляется еще один обитатель дома, и не может не заявить о себе: — Мяяя! — Пушкин! — Анна подходит к малышу и подхватывает на руки, — что, соскучился? Тот громко мурчит, и бодает теплым лбом ее ладонь и пальцы — гладь, мол. Анна с удовольствием теребит мягкую шерсть, чешет котенку горлышко. — Ах, какая прелесть, — улыбается Полина, — это же подарок господина Штольмана, не так ли? Я что-то слышала в магазине… Лицо Клюева мрачнеет, губы кривятся в усмешке. — А как поживает мой подарок, Анна Викторовна? — спрашивает он, — так и остался жить в больнице? Или … Пушкина вы тоже отдадите туда? Анна невольно прижимает к себе котенка. Мокрый нос тычется в шею, коготки цепляются за воротник. Поглаживая малыша, она произносит ровным голосом: — Ваш Черныш сам устроил свою судьбу. Одна из маленьких пациенток уже уходила с няней домой, когда он подошел к ней, и стал тереться об ноги. Теперь Черныш живет в доме купца Васильева и является любимцем всей семьи. Ну а девочка и вовсе только что в гимназию с собой не носит. — Но ведь я-то дарил его вам! — с болью говорит Клюев. — Андрей Петрович, — бросается на помощь дочери Мария Тимофеевна, — вы уж извините, это моя вина! Я же тогда не позволила Аннушке его оставить! Боюсь я черных котов, понимаете? С детства… Глупость, конечно, но вот так! Что же теперь… — Ничего, — вздыхает Клюев, — абсолютно ничего! Прошу простить, но я, пожалуй, откланяюсь. Благодарю за чудесный вечер. Поклонившись, он выходит, явно раздосадованный и обиженный. Анна, прикусив губу, продолжает гладить Пушкина, надеясь согреть похолодевшие руки. Полина пожимает плечами, и встав со стула, тянется к котенку. — Какой все-таки милый! И имя… весьма оригинальное! — Да, — соглашается Мария Тимофеевна, — можно звать Пушком, или Пушей, очень даже созвучно! — Ай! — Полина одергивает руку, которую успели зацепить крошечные когти. Пушкин сердито смотрит на незнакомую особу, и дергает хвостиком. — Вот ведь… маленький злодей, — с деланным смешком замечает Полина. *** Интересно, почему новые факты о таинственном злодее пока остаются без внимания? Еще до Рождества Штольман отправил с нарочным письмо, в котором четко изложил вновь открывшиеся обстоятельства, касающиеся Крутина, и его идеи уничтожения мира. Неужели то, что гипнотизер, обладающий такой силой, организует сатанинскую секту — прикрываясь, кстати, не имеющими никакого отношения к ее законам катарами, — не показалось достойным внимания? Почему все это, включая появление «Книги ересей» оказалось возможным под носом у церковных властей? Штольман прошел по опустевшему кабинету. Хмуро посмотрел в темное окно. Раздраженно потер ноющий затылок. Запрос по этой книге пока так же остается без ответа. Видимо, придется все-таки прямо спросить Полину. Но если госпожа Аникеева замешана в происходящем, это может ее спугнуть. Сможет ли Анна держать в отдалении настойчивую подругу? Если бы он сам мог быть рядом — день и ночь! Нет, на бесполезные сожаления не стоит тратить силы и время. … Секта. Убийства. Жертвы. Следователь опять взял в руки тетрадь Кузьмина. Перелистал, выхватывая отрывки записей. Странно, но столь, казалось бы, интересный для этнографа обряд кровавого жертвоприношения нигде более не описывался. О нем можно было найти упоминание лишь на последней странице, рядом с рисунком. Катары не совершали ритуальных убийств. Но это не мешает Крутину и его сторонникам прикрываться их именем. Возможно, точно так же обстоят дела и с черемисами, которых откровенно подставляет преступник? Завтра непременно нужно наведаться к арендаторам господина Мицкевича. __________________________________ *См. произведение Atenae (Ирины Плотниковой) «Сердце Шивы». Продолжение следует.