Другая ночь

Спасибо Круэлле за дельный совет по сюжету.

«… Как осчастливить целый свет Немедленно и даром, И все он голову ломал — И вот ее уж нет…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня Юлии Джули «Не надо голову терять»)

«Задумалась» … Может быть, ее просто снова посетил дух? Нет, Анна сказала бы об этом. Давно прошло то время, когда она замалчивала подобные визиты, опасаясь его недоверия и насмешек. Впрочем, дело им в очередной раз досталось трудное. Неприятное — даже с его точки зрения. Что уж говорить об Ане, с ее состраданием и чуткостью. Отрезанная голова, кровавый ритуал… Задумаешься тут. Впрочем, когда Штольман позвал ее, Анна быстро пришла в себя. Улыбнулась даже — уже своей, настоящей улыбкой, и сказала: — Я знаю — скоро все будет хорошо! Ему бы ее уверенность. Штольман пожал, а затем и поцеловал тонкие пальцы. Но почти сразу их пришлось выпустить: доктора Миронову позвала сестра Крушинникова. Следователь же поспешил к Милцу. — Ну что я могу сказать, Яков Платонович, — невозмутимо произнес доктор, кивая на тело, прикрытое белоснежной простыней, — убили одним ударом в шею. Никаких иных повреждений на теле нет, ни синяков, ни ссадин, ни порезов. Ничего. Следовательно, смерть наступила мгновенно, и жертва не сопротивлялась. Кстати, где было обнаружено тело? — Примерно в ста метрах от Красного камня, — ответил сыщик, — видимо, господина Кузьмина сначала убили, а затем уже отрезали голову, и отнесли ее на алтарь… — Да, — прервал его Милц, — должен вам сказать, что между убийством и обезглавливанием прошло никак не меньше шести часов. — Интересно, зачем было столько ждать? — спросил Штольман, обращаясь, скорее к самому себе. — Возможно, того требовал, гм… ритуал? — предположил Милц. — Чего требовал этот ритуал, пока сказать не берусь, — сухо произнес сыщик, — и существует ли он в действительности… Штольман вышел в коридор. Итак, между семью и девятью часами вечера Кузьмин получает неожиданный удар ножом в шею, и умирает. Тело лежит в лесу несколько часов, и уже глубокой ночью убийца возвращается, отрезает голову и кладет ее на Красный камень. Стоп. Убийца — или кто-то иной? Могла ли смерть этнографа не быть связана с последовавшим ритуалом? А еще — рядом с телом Кузьмина был найден узкий обрывок ткани, тонкой, но плотной. Похожий на лоскут от брюк. Причем, достаточно дорогих и качественных. Тот, кому они принадлежали, явно знал что-то о произошедшем убийстве. Сыщик завернул за угол, и замер. Около окна стояла Анна, обнимая навзрыд плакавшую девушку. Барышня Миронова целиком оставалась сама собой, и занималась привычным делом — утешала и помогала. Он неловко кашлянул. Девушка вздрогнула, подняла заплаканное лицо, и тут же смущенно отвернулась. Анна с легкой укоризной взглянула на следователя. — Яков Платонович, это невеста господина Кузьмина, — тихо сказала она, — она хотела узнать, не приходил ли он… снова. Девушка торопливо вынула платок, стараясь привести себя в порядок. Анна ласково коснулась ее плеча. — Ольга, господин Штольман тоже ведет это дело. Он обязательно разберется во всем! — Госпожа Мицкевич, — обратился к девушке сыщик, — вы позволите сейчас задать вам несколько вопросов? — Да, — сдавлено произнесла Ольга Александровна, поворачиваясь. Посмотрела на Штольмана, гордо вскинула голову, и повторила уже совершенно иным тоном: — Да! — Евгений Львович рассказывал вам то, что узнавал у черемисов? — Рассказывал, — кивнула она, — не все, конечно. То, что казалось ему особенно занимательным. — Вы хоть раз слышали от него об этом обряде с … отсеченной головой? Ольга Мицкевич побледнела. В черных глазах опять заблестели слезы. Анна шагнула ближе, и ободряюще взяла за руку. — Нет, — голос Ольги Александровны дрогнул, но она продолжала все более уверенно, — ни разу не слышала о таком от Евгения. И я убеждена, что черемисы тут ни при чем! Они очень хорошо к нему относились. А Евгений… Он уважал их обычаи, и ничем, ничем не мог обидеть! Штольман помолчал, с сочувствием глядя на девушку. — Когда вы сами видели господина Кузьмина в последний раз? — задал он следующий вопрос. — В тот день, когда все… случилось, — сказала Ольга Александровна, — мы погуляли в саду — недолго. Потом Евгений пошел играть в карты с отцом и гостями. У меня же разболелась голова, и я поднялась к себе. И больше… его… не видела… Она крепилась из последних сил, но сдержать рыданий не смогла. Повернулась к Анне, и заговорила с обидой и болью: — А отец… Он продолжает принимать господина Турчанинова! Хотя просила, я умоляла его! Я видеть Алексея Петровича не могу! Он же ненавидел Евгения. А теперь думает, что я… что мне … Что я могу согласиться на его предложение! А отец только и говорит: это же не значит, что Турчанинов убийца! — А вы считаете иначе? — поинтересовался Штольман. — Да! — почти выкрикнула Ольга Мицкевич, — если кто и желал Евгению сгинуть, так только Турчанинов! — Неужели он так прямо и говорил? — ужаснулась Анна. — Н-нет, — смешалась Ольга Александровна, — разумеется, нет. Понимаете, внешне придраться было не к чему. Но Алексей Петрович каждый раз давал понять, что считает Евгения непрактичным, ненадежным. А его занятия полагает пустыми и глупыми. Например, — «Мы тут о делах с Александром Николаевичем, но для вас, господин Кузьмин, это слишком приземленно!». Или — «Мне вот в детстве тоже было интересно, как индейцы живут… Да вот ведь неприятность — вырос!». Насмешливую интонацию Ольга Александровна наверняка несколько заострила. Но и произнесенные самым вежливым тоном, эти слова могли серьезно задеть. Судя по всему, Турчанинов лгал, утверждая, что поддерживал с убитым хорошие отношения. Как и о том, что якобы, благородно отступил в сторону, когда госпожа Мицкевич отказалась выйти за него замуж. — Ольга Александровна, а вы сами в тот вечер ничего странного не видели, и не слышали? — спросил Штольман. — Ничего, — вздохнула она, — я была в своей комнате. О смерти … Евгения узнала только утром. Она сжала губы, и снова поднесла к лицу платок. — Убийцу обязательно найдут! — горячо пообещала Анна, сама, кажется, готовая заплакать. — Спасибо вам, — тихо сказала Ольга Александровна, — я постараюсь еще что-то вспомнить. Убийца Евгения должен быть наказан. Кем бы он ни оказался! … Они стояли и смотрели, как госпожа Мицкевич идет по больничному коридору. Неестественно прямая спина, напряженная шея… Анна судорожно вздохнула, крепко стиснула его ладонь и прижалась лбом к плечу. — Что? — осторожно спросил Штольман, обнимая ее другой рукой. — Если бы вы… тогда, после дуэли с Клюевым, — с трудом произнесла она, — если бы вас… Я не представляю, что бы со мной было… — Анна Викторовна! — из-за угла выскакивает Валя, останавливается, и старательно глядя в другую сторону, продолжает, — вас Сергей Петрович зовет. — Кажется, мы обзавелись вторым Коробейниковым, — усмехается Штольман, разжимая объятия. — И они оба совершенно правы… — вздыхает Анна, — Работа! Она машинально поправляет волосы — хотя в этот раз он их даже не касался! Только если губами. Чуть-чуть. Впрочем, этим завиткам и легкого дуновения хватает. — Что же, в таком случае… продолжим делать свою работу, — отвечает сыщик. — Продолжим, — кивает Анна, — до свидания, Яков Платонович. Я все помню! — О чем вы? — переспрашивает он. — О том, что мы скоро будем вместе… Она удаляется вместе с Валей. Сыщик смотрит им вслед. Что-то беспокоит его в последних словах Анны. Но что именно — понять пока не выходит. Уже много раз было произнесено, что они обязательно будут вместе. Весь вопрос в том, насколько «скоро». *** Узнать о ходе следствия Николай Васильевич пожелал в ресторации. Поэтому доклад сыщиков был совмещен с обедом, в кои-то веки съеденным на службе вовремя. О задержании черемисов полицмейстер уже знал, потому встретил Штольмана и Коробейникова радостным возгласом: — Поздравляю, господа, поздравляю! Дело раскрыто. И какое дело! Шутка ли — ритуальное убийство. Язычество во всей красе! — Я бы не спешил утверждать, что виновные найдены, — безжалостно вернул Трегубова с небес на землю Штольман. — Но ведь вы арестовали черемисов, — нахмурился Николай Васильевич, — да и кто еще мог провести это изуверство. — Кто угодно, кто хотел, чтобы именно на них пало подозрение, — пожал плечами сыщик. — Шуматовы признались только в том, что действительно, пытались повторить обряд своих предков, — сказал Коробейников, — вернее, это сделала Мария. Гаврила утверждает, что ничего о намерениях жены не знал. Уже двадцать лет, как члены секты кугу-сорта полностью отказались от принесения в жертву животных. Но Мария, отчаявшись из-за болезни сына, решила использовать старый обычай, и зарезала свинью, чье мясо и подарила богу Кугу-Юмо… — Голову, вы хотите сказать, — уточнил Трегубов. — Нет, именно мясо, которое обычай требует отнести в священную рощу и сварить, а после — съесть, — поддержал коллегу Штольман. — Черт знает, что такое, — пробормотал Николай Васильевич, с подозрением покосившись на собственную тарелку, — почему же в хлеву была найдена свиная голова? — Мария Шуматова плохо знала обряд, — пояснил Штольман, — нервничала, боялась, что ее увидят другие кугу-сортинцы. Поэтому голова осталась лежать незамеченной там, куда откатилась. По правилам старой веры черемисов, те части животного, которые не идут в котел, должны быть сожжены. — Но с другой стороны, — заговорил Антон Андреевич, — Мария, по незнанию, могла решить, что чем… серьезнее жертва, тем больше шансов получить помощь божества. У нее вполне хватило бы сил ткнуть ножом этнографа. Он знал семью Шуматовых, и не ожидал от них ничего дурного. — Но вряд ли она сумела бы профессионально отрезать голову, — заметил Штольман. — Так Гаврила Шуматов — мясник, — вздохнул Коробейников, — и жена вполне могла уговорить его сделать это — мол, этнограф все равно уже мертв… Он замолчал, сам явно находясь не в восторге от подобного варианта развития событий. — И что же, она уговаривала его шесть часов? — вскинул брови судебный следователь, — именно столько времени прошло между смертью Кузьмина, и его обезглавливанием. Трегубов решительно отодвинул едва начатое блюдо. — Не слишком ли вы усложняете, господа? — спросил он, — такую версию теряем! — Невиновные не должны пострадать, — резко заметил Штольман. — Тогда ищите! — сдвинул брови полицмейстер, — ищите виновных! Скандал на всю губернию, с этой головой! Ребушинский наверняка вот-вот такое в своей газетенке понапишет, что за свои головы схватимся! — Будем проверять другие версии, — Штольман катнул на щеках желваки, — если обряд — фальшивый, мотивом убийства могли стать ревность и ненависть… … Обед завершился довольно скомкано. Штольман встал из-за стола первым, и уже направлялся к дверям, когда услышал знакомый, и не слишком приятный женский голос, одновременно жалобный и требовательный. Его обладательница вместе со своим визави сидела за столиком, отделенным от общего зала импровизированной стеной живых растений, и предназначенный для посетителей, не желавших оказаться на виду. Именно здесь и решил отобедать со своей новой избранницей адвокат Миронов. — Наконец-то ты догадался хоть куда-то меня вывести! — говорила Лиза, скорбно поджимая губы, — я отдала тебе все — а в результате целыми днями сижу одна. Сама даже из дому выйти не могу — на меня же все пальцем показывают. А ты… — Лиза, я работаю, — преувеличенно спокойно отвечал Виктор Иванович, с явным трудом скрывая раздражение, — ты должна понимать, что твои платья, шляпки… Это все стоит денег! — Ты меня будешь попрекать подарками? — горько вздохнула та, — я уже и забыла, когда последний раз видела что-то новое! Хожу в перелицованных платьях твоей дочери, а ты! Ты даже не замечаешь! — Ты у меня мастерица, — попытался подольститься адвокат, — «во всех ты, душечка, нарядах хороша!». Однако, подобный комплимент вызвал только череду всхлипов. — Ты обещал мне Париж, Ниццу! Но мы даже в Петербург не съездили! Твердишь, что нужен здесь, из-за Анны, но ты-то чем можешь ей помочь? Репутацию твоей дочери уже ничто не спасет… А я? Как же я? — Лизонька… Штольман резко распахнул дверь, и шагнул навстречу ледяному ветру. Мелкий густой снег полетел в лицо, обжигая холодом. «Хорошо, что Аня этого не слышала» — подумал сыщик. __________________________ Продолжение следует.