Другая ночь

«— Нет, я после ужина плотного Становлюсь чем-то вроде животного: То в леса меня тянет, то в море зовет… — Ничего, ничего, пройдет…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Доктор и пациенты»)

— «Мне всегда казалось, что женщины отдают … предпочтение людям нестрогой нравственности и даже иногда порочным перед людьми чистыми. Мало того, к людям совершенно чистым они показывают какую-то ненависть» *, — вполголоса произнес Клюев, стоя у окна, и разглядывая заснеженный сад. — Что вы имеете ввиду? — спросил Антон. — Я думаю, вы и сами понимаете, — вздохнул Клюев, поворачиваясь к собеседнику, — и согласны со мной. Господин Коробейников, я вам очень признателен за предупреждение перед дуэлью. Благодаря ему никто не помешал мне заступиться за оскорбленную и обманутую девушку. Жаль только, что так и не удалось … поставить точку в этой гнусной истории. Антон сжал зубы, стараясь сохранить невозмутимый вид. Если он хочет что-то узнать, необходимо хотя бы попытаться изобразить того Коробейникова, которого все знали еще осенью. Противно. Даже просто молчать в ответ на слова Клюева противно! — Госпожа Миронова, судя по всему, попыталась сама вырваться из ловушки, — продолжал тот, — но увы, — не преуспела. — Анна Викторовна утверждает, что ее хотели увезти силой! — несколько резче, чем было нужно, возразил Антон. Клюев посмотрел на сыщика с печальным недоумением. — Вы же знаете, — медленно произнес он, — что представляет собой … этот человек. Он имеет над госпожой Мироновой странную власть. Даже ее гордость оказалась бессильной перед откровенным предательством! Но видимо, разум ее не уснул окончательно. Анна Викторовна хотела спастись от гибели — пусть и столь странным способом. Но планы рухнули, и она вынуждена была опять подчиниться силе. А как ей объяснить тирану свой поступок? Только похищением… Антон мысленно сосчитал до десяти. Незаметно выдохнул. И заговорил опять, тщательно скрывая неприязнь и раздражение: — Даже если и так, вы уверенны, что так называемый спаситель Анны Викторовны был благородным героем? Он мог воспользоваться ситуацией, уговорить, обмануть. Заставить. Что же это, как не похищение? «Хотел бы посмотреть на того, кто попытается заставить Анну Викторовну что-то сделать, особенно против Якова Платоновича… Даже с применением гипноза — не больно-то получилось» — мелькнула мысль, принесшая некоторое облегчение. Выслушав сыщика, Клюев нахмурился. — Я не подумал об этом, — признал он после длительного молчания, — вы правы — именно так все и могло произойти. Когда человек тонет, он готов схватиться за что угодно, не замечая иных опасностей. Но чем я могу помочь вам? — Скажите, где вы сами были той ночью? — спросил Коробейников. — Вы думаете, что перед алтарем с Анной Викторовной стоял я? — с мрачным сарказмом воскликнул Клюев. — Вы могли видеть, или слышать, что происходило возле дома Мироновых, — не отвечая на вопрос, пояснил Антон Андреевич. — Понимаю, — кивнул Клюев, — но вынужден вас разочаровать. Я был дома, и никак не мог видеть момент… похищения Анны Викторовны. — Кто-то приходил к вам? — спросил Коробейников. — Нет, — задумчиво произнес Клюев, — последнее время мне куда спокойнее в одиночестве. Я ужинал, слушал музыку. Служанка может подтвердить — если вам все-таки нужно мое алиби. Затем ушел спать — думаю, в одиннадцатом часу. О случившемся узнал уже утром. — А, кстати, кто же вам рассказал? — ухватился за последнюю фразу Антон. — Утром я вышел на прогулку, — усмехнулся Клюев, — погода была подходящая, если помните. Встретил Петра Ивановича Миронова. От него и услышал новости. Он, конечно, был взволнован. Потрясен. Пригласил в дом, вот только Анну Викторовну я не увидел. Она была у себя в комнате, посаженная ныне под домашний арест. Очередной низкий поступок господина Штольмана! — с искренним возмущением закончил он. — Это было сделано ради безопасности Анны Викторовны, — сухо ответил Антон. — О да, — с горькой улыбкой согласился Клюев, — безусловно! Исключительно ради безопасности. Я … я видел Анну Викторовну последний раз несколько дней тому назад. Хотел поздравить с Рождеством… Она вернулась домой вместе с госпожой Аникеевой, и была очень подавлена и угнетена. Весь вечер просидела с отсутствующим видом, почти не участвовала в разговоре. А потом схватилась за граммофонные записи, точно желая отвлечься от грустных мыслей. Я даже не сомневаюсь, кем они были вызваны! — А вы сами в вечер похищения ужинали, и слушали музыку здесь, в гостиной? — перевел разговор Антон, как бы случайно подходя к граммофону, стоявшему на маленьком круглом столике. — Да, — ответил хозяин дома. — Скажите, а много ли у вас пластинок? — Я бы не сказал, — несколько удивленно пожал плечами Клюев, — я слушаю только то, что мне действительно, очень нравится, и не покупаю все подряд. — Нельзя ли взглянуть на вашу коллекцию? — поинтересовался Антон. — Разумеется, — согласие Клюева прозвучало спокойно и вежливо. Неудивительно. Среди предъявленных пластинок не оказалось ни одной, хотя бы сколько-нибудь подходившей под описание той самой. Гипнотической. Впрочем, шанс на то, что она найдется здесь, был невероятно мал. Даже если таинственный жених — это и правда, Клюев. Прежде чем покинуть особняк, Антон Андреевич поговорил со служанкой. Она подтвердила, что хозяин вечером был дома, ужинал и слушал граммофон. Казался несколько раздраженным и нервным, но ничего необычного в этом она не увидела. Потому что после дуэли и странной реакции на оную госпожи Мироновой, господин Клюев в таком состоянии находился почти постоянно. Нет, после того, как барин ушел в комнату, служанка его уже не видела. И шума подозрительного не слыхала. Из гостиной Клюев удалился в одиннадцатом часу. Примерно в это самое время Мария Тимофеевна обнаружила пропажу дочери. Анна не могла сказать точно, когда покинул особняк, но пролетка с «женихом» уже ждала ее на улице. Успел бы Клюев быстро и незаметно выйти из дома и добраться до соседских ворот? Если очень поспешить, и заготовить заранее пролетку — с некоторой натяжкой, но это можно посчитать исполнимым. Однако для официального обвинения маловато. Даже при том, что мотив у господина Клюева имеется. Он искренне убежден, что Анна Викторовна нуждается в спасении от Штольмана. *** Штольман беседовал с Полиной, ловя себя на мысли, что она более, чем обычно напоминает не живого человека, а хитро сделанный механизм. Автоматон **, который прекрасно копирует человеческие движения, — но только те, которые были заложены в него мастером. Ее волнение, испуг, даже любопытство выглядели чрезмерно старательными, натужными. И хотя их проявления были вполне уместными, отчего-то казались ненастоящими. — Бедная, бедная Анна, — повторяла Полина, изломив брови, — значит, Крутин опять пошел в наступление! А я-то было решила, что она сама… — Почему? — резко спросил следователь. Полина отвела глаза. Помолчала, точно собиралась с мыслями. — Мы нечасто видимся последнее время, — наконец, произнесла она, — но она выглядит очень … измученной и усталой. Например, в тот вечер, когда я была у них в гостях… Анна, кажется, вовсе не понимала, что происходит вокруг! Я даже испугалась, что она опять нездорова. Господин Клюев так пристально смотрел на нее — невозможно было не заметить. Но Анна не замечала. Думала о чем-то своем, отвечала невпопад. Потом кинулась заводить граммофон, зазвучала очень необычная музыка. Однако Анне понравилось. Она даже улыбнулась… — Что это была за пластинка? — поинтересовался Штольман. — Я… — госпожа Аникеева несколько растерялась, — не могу вам сказать. Что-то ритмичное, негромкое, но — как бы объяснить? И правда, затягивающее. — Анна Викторовна долго выбирала, какую поставить музыку? — Нет, — на этот раз ответ звучал уверенно, — она схватила первое, что подвернулось под руку. — А кто-то еще заводил граммофон? — задал новый вопрос Штольман. — Да, господин Клюев, — качнула головой Полина, — когда я только вошла в гостиную, он перебирал пластинки. Потом сам менял их в течении вечера. И только последнюю поставила уже Анна. Значит, Клюев мог принести и подложить ту самую пластинку. Но почему не завел ее сам? Из-за присутствия Полины? — Каким вам показался Клюев в тот вечер? — Очень… взбудораженным, — ответила госпожа Аникеева, — готовым взорваться. Может быть, и хорошо, что Анна ничего не замечала вокруг. От его взгляда мне самой делалось не по себе. Клюев словно бы искал, к чему придраться. И ведь нашел! Глупость такая… В комнату вбежал котенок, а господин Клюев разобиделся, что от вас приняли этот подарок. И ушел. Ребячество, конечно, но … какое-то пугающее. Обстоятельные ответы, которые звучат совершенно искренне, и не противоречат событиям. Почему же неясное ощущение фальши только усиливается? — Откуда вы узнали о ночном происшествии, Пелагея Ивановна? — Штольман очень внимательно смотрит на хозяйку книжного магазина. — На следующий день об этом говорил весь город, — вздыхает она, — и о том, что Анна вернулась домой вместе с вами, и только утром — тоже. *** К Мироновым Штольман отправился, преследуя две цели. Все-таки прослушать вместе с Анной пластинки, на случай, если гипнотическая все еще находится среди них. И проверить, не докатилась ли до особняка на Царицынской новая волна сплетен. На его звонок никто не ответил. Однако, дверь оказалась не заперта, и сыщик вошел сам. Прямо под ноги ему бросился Пушкин, громко и сердито выкрикивающий: — Мяя! Убедившись, что человек его заметил, котенок пронесся обратно в коридор. Штольман, не раздеваясь, поспешил следом. По оставленным в передней трости и шляпе он уже понял, кто еще явился в дом, и чем этот визит может закончиться. И не ошибся. — Не смей так говорить о моей дочери! Именно под этот отчаянный крик сыщик и распахнул двери гостиной. Виктор Иванович и Мария Тимофеевна замерли друг напротив друга, разделенные столом. Адвокат Миронов наклонился вперед, упираясь руками в сверкающую полированную поверхность. Его супруга стояла, гордо выпрямившись, с высоко поднятой головой. Только судорожно стиснутые кулаки и блестящие глаза выдавали ее волнение. Анна, белая, как стена, застыла рядом с матерью. — Ах, какие интересные подробности, — не замечая вошедшего Штольмана, ядовито откликнулся Виктор Иванович, — значит, дочь только ваша? И мне ее поведения можно не стыдиться? — Папа… — с явным трудом выговорила Анна, ловя взгляд отца. — Что? — почти выкрикнул Миронов, — что вы, сударыня, скажете в свое оправдание? О вас опять весь город говорит! Вы все границы приличий перешли, и я этого терпеть более не желаю! — Виктор Иванович, — очень спокойно и холодно начал Штольман. Анна вздрогнула, и бросилась к нему. Причем с явным желанием защитить, а не спрятаться за спину. Схватила за руку, встала так, точно готовилась заслонить от пули. Мария Тимофеевна решительно попыталась перевести огонь на себя. — После ваших собственных выходок вы не имеете никакого права оскорблять нас! Виктор Иванович выпрямился, и обойдя стол, приблизился к жене. — Это ведь вы, — с откровенной ненавистью начал он, — сделали мою жизнь в этом доме совершенно невыносимой! Вас интересовало все, что угодно, но не семья! Вы провозглашали идеи независимости и свободы, соловьем разливалась, сочиняя глупейшие статьи, флиртуя с Ребушинским. Как можно было терпеть? Я поступил честно, уйдя к женщине, которую люблю, а вы, — он повысил голос, — вместе с вашей дочерью, устроили тут вертеп! Не позволю! — Витя! Это был даже не крик, а вопль. Рев раненного, умирающего животного. Лицо Марии Тимофеевны исказилось. Она прижала к ушам ладони, пальцами вцепившись в прическу. Анна рванулась к матери, но та опустила вдруг руки. Окинула комнату каким-то странным, рассеянным взглядом. Глаза ее остановились на Викторе Ивановиче. А на губах появилась улыбка — подрагивающая, но любящая и нежная. — Витенька, — тихо заговорила Мария Тимофеевна, — ты вернулся! Наконец-то… Ты извини, сегодня все как-то кувырком… У Анечки зубки режутся, я и не спала почти. Прасковья руку обварила… А Анечка так плачет, и жар у нее… А тебя все нет, я помню, что суд, дело сложное. Я знаю, это Липа выдумывает, что у тебя любовницы, нет ведь никого, Витенька? Ты же любишь меня, ты же не за деньги батюшкины меня замуж взял… Липа завидует, я и слушать ее не буду, ты правильно говоришь… Ты скажи опять, что любишь меня, Витенька! — Мама! — Анна пыталась кричать, но получался хрип, — мамочка… Штольман схватил ее за плечи, удерживая. Анну колотила крупная дрожь, даже зубы стучали. Мария Тимофеевна не слышала. Сквозь набегавшие слезы она смотрела на мужа, который пошатнулся вдруг. Приложил руку к левой стороне груди. И с мучительным трудом произнес, тяжело дыша, каким-то другим, полузабытым голосом: — Машенька… _______________________________ * Клюев цитирует слова Цыплунова — героя пьесы А. Н. Островского «Богатые невесты». ** Автоматоны — механические устройства, имитирующие деятельность живых организмов. Известны с древних времен, но особую популярность приобретают с 18 века. Вершиной искусства автоматонов считаются три куклы Пьера Жаке-Дро: «Музыкант», «Писарь» и «Рисовальщик». Созданные в 1770-х годах, они хранятся в музее в Невшателе, на родине изобретателя, и работают до сих пор. «Автоматоны — роботы прошлого. Лучшие из них сделали еще в XVII веке». https://disgustingmen.com/history/avtom … proshlogo/ Продолжение следует.