Другая ночь

«Как глуп я раньше был, как слеп я был когда-то, Как мог не разглядеть, что ты мне всех милей! Дай руку мне скорей, мой друг, Аннунциата! Не надо нам принцесс, не надо королей!» (Из сценария мюзикла «Тень». Финальная песня. Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

Как же она соскучилась! Оказывается, это очень тяжело — просто смотреть и разговаривать, когда хочется обнять и прижаться. После их невероятной ночи, последовавшей за страшным неудавшимся венчанием, желание быть ближе к Якову стало гораздо сильнее. И скрыть этого Анна уже не могла. Да и не хотела. Сколько можно? Зачем и почему, умирая от жажды, они должны глотать живую воду урывками? Кому становится лучше от их одиночества? Видимо, Яков ощущал то же самое. Он говорил о деле, ловко демонстрировал эффект движения с помощью стопки снимков, даже иронично улыбался, поясняя свою версию событий. А глаза все равно были тоскливые. И голодные. Умница Антон Андреевич почувствовал что-то. С преувеличенной озабоченностью собрал какие-то бумаги со стола, взял фотографию супруги Тимофеева, и объявил, глядя в сторону, что нужно все-таки отправить запрос в кафешантан «Черная роза»… — «Чайная роза» — поправил Яков. Господи, он еще такие мелочи замечать может! Едва за Антоном Андреевичем закрылась дверь, Анна рванулась вперед. Кажется, сделала один-единственный шаг — и тут же оказалась в объятиях Якова. И оба они выдохнули одновременно, точно много часов этого сделать не могли. И тут же дышать вновь сделалось невероятно тяжело. Ее руки обвили шею Якова, его ладони легли на ее затылок. Шаль соскользнула на плечи, а потом и вовсе невесомой белой птицей опустилась на пол. Закружилась голова, и Анна пошатнулась. Но он удержал ее, остановив падение. Чуть отстранился, с тревогой заглядывая в глаза. — Анна Викторовна, вы обедали сегодня? — услышала она сквозь гул в ушах, с трудом понимая смысл сказанного. — Н-нет, — отвечает Анна, — было много больных, а потом я… сразу сюда. Заметив на его лице недовольство, переходит в наступление: — А вы? Замер. Задумался. Ну конечно, и сам не помнит, когда и что ел в последний раз! Впрочем, она тоже хороша — не догадалась хоть пирожков купить, на базаре. — Думаю, горячий чай нам обоим не помешает, — с кривой улыбкой сообщает сыщик, — с пирожками. Анна смотрит с веселым недоумением, точно ей пообещали фокус. И Штольман целиком оправдывает ожидания. Усаживает ее на стул, поднимает и подает шаль… А затем из ящика стола Коробейникова извлекает довольно объемистый сверток. — Антон Андреевич еще утром принес, — поясняет Штольман, — а мы про них забыли. Угощайтесь. Чай нам сейчас дежурный организует. … Крепкий чай золотился в стакане горячим закатным солнцем. Которого Анна давно уже не видела — все снег, снег… Но сейчас ее ладоням стало тепло. Сердцу — тоже. И дело тут не только в чае. И даже не в пирожках с капустой, вкусных, между прочим. Интересно, у нее самой такие могут получиться? Какие странные мысли в голову лезут. Но, наверное, это было бы здорово, испечь пирожки и принести сюда, для ее вечно голодного сыщика. Да, нужно будет обязательно подумать над этим вопросом! А сыщик сидел напротив, и смотрел на Анну столь внимательно, что она смутилась. Вот совсем не изящно она сейчас выглядит! Волосы под шалью растрепались, пока она неслась к участку, а без зеркала их разве пригладишь как следует? Да еще пирожок в руке, а вместо салфетки — просто чистый лист бумаги. И несколько крошек уже упало на колени… Яков-то свой пирог уже съел, и кажется, ни кусочка не обронил. А теперь ею… любуется. Ох, было бы чем любоваться! Анна, вздохнув, отводит глаза, и окидывает взглядом кабинет. Все-таки жаль, что здесь многое переделали. Раньше было гораздо уютнее. Зато раньше они почти никогда так спокойно тут за чаем не сидели. Мчались расследовать новое дело. Спорили. А то и вовсе — ссорились. Как же это было глупо. Сколько времени потеряно зря, потрачено на никчемные препирательства. Ладно, пусть кабинет стал другим. Главное, что они с Яковом опять здесь, рядом. И очередное расследование имеется. Со странностями, как обычно. Почему дух женщины предпочел явиться на фотографии, пытаясь столь странным способом указать на что-то? — Яков Платонович, а как вы догадались, что фигура призрака будет двигаться, если карточки быстро перелистать? — спросила Анна. — Кинетоскоп Эдисона действует по этому принципу, — улыбнулся Штольман, — быстрая смена тридцати-сорока кадров за секунду создает иллюзию движения. Аппарат представили публике в позапрошлом году*. Вы не слышали об этом? Лицо Анны словно погасло. Она медленно покачала головой. — Я тогда жила в Париже. Из того, что там происходило, я помню только учебу. А больше — почти ничего. Все остальное делала Тень, а мне… мне было все равно. — Простите, — он сжал ее пальцы, поднес их к губам, — я не хотел напоминать вам. — Ничего страшного, — она попыталась улыбнуться, — нельзя же совсем выбросить этот кусок жизни. Каким бы он не был. Просто я мало что могу о нем рассказать. — И не надо, — выпускать ее ладонь Штольман, кажется, не собирался, — мы говорили о кинетоскопе. Судя по всему, посетивший вас дух сведущ в подобных новинках. — Неудивительно, если при жизни она имела какое-то отношение к фотографу… — вздохнула Анна, — но все равно не понимаю, почему ее призрак не явился мне обычным способом, и не объяснил, чего хочет. Бровь Штольмана знакомо приподнялась. — Насколько я помню, Анна Викторовна, даже обычный способ не мешает духам превратить свое сообщение в шараду. Нет, чтобы четкий рапорт подать о происшествии. Впрочем, наш Рябко в этом отношении вполне себе… дух. Она взглянула на сыщика несколько сердито, — не всерьез, конечно. Да и возразить было нечего. Сколько времени понадобилось, чтобы понять слова Раймонды! И то, видимо, не до конца, раз последовательница катар продолжает сниться Анне. А в последний раз ее «перебили» две какие-то незнакомые дамы. — Ой! — Анна осторожно высвободила руку, и схватила со стола верхнюю фотографию, — я вспомнила! Она же приходила ко мне! Но ничего не успела показать, потому что ей мешала другая женщина. Они чуть ли не драку устроили, отталкивая друг друга. И вот, чтобы все-таки сообщить мне что-то, одна из них вспомнила о кинетоскопе. И проявилась на снимках. — И как выглядела та дама, которая мешала? — спросил Штольман. Анна задумалась. — Одета и причесана почти так же, как и первая. Но… — она осмотрела стол, — ах да, Антон Андреевич унес. Мне кажется, другой дамой была госпожа Тимофеева. Шттольман кивнул, точно сказанное подтверждало его собственные мысли. — Два трупа, — повторил он, — два снимка. Два характера. И два женских призрака. Как вы считаете, доктор Милц сможет установить по этим фотографиям, кому принадлежат тела? — Думаю, да, — Анна снова обхватила ладонями стакан с еще неостывшим чаем, — по лицевым костям. — В любом случае, нужно будет завтра осмотреть ателье Тимофеева, и поискать другие снимки. Возможно, на каких-то будут и интересующие нас дамы. — Я с вами, — тут же заявила Анна, — хорошо? Доктор Мезенцев завтра выходит на дежурство, и Александр Францевич дал мне выходной. — Зачем вам это, Анна Викторовна? — нахмурился Штольман. Она чуть склонила голову, укоряя взглядом за недогадливость: — Ну вы же знаете, что призраки особенно охотно идут на контакт рядом с тем местом, где умерли! — Женщины погибли в лаборатории, — напомнил сыщик, — которой больше нет. — Зато именно в ателье сделаны фотографии, на которых проявился дух. И указывает он на что-то в том самом помещении! К тому же, — добавила она, — если я буду с вами, то со мной ничего не случится. Кажется, последний довод подействовал сильнее всего. — А в противном случае, вы найдете способ отправиться туда самостоятельно? Или будете сбивать с пути Антона Андреевича? Анна покаянно вздохнула. — И что мне с вами делать, Анна Викторовна? Она встала. Штольман тоже поднялся и опять близко-близко увидел ее лицо и синий взгляд, в котором промелькнуло известное лукавство. — Вы не так давно уже это спрашивали. В больнице. Помните? И что я вам ответила? «Поцелуйте меня. Ведь именно вы, и именно меня после возвращения еще ни разу не целовали…» Мда, с того дня прошло уже много времени. Но просьба Анны Викторовны менее важной и нужной вовсе не стала. И не выполнить ее невозможно. — Надеюсь, Антон Андреевич еще отправляет запрос… Вдох. Выдох. Тихий смешок ему куда-то в шею. Теплые губы. — Мне кажется, он тоже решил пообедать. Где-нибудь в другом месте… *** Виктор Иванович старался дышать глубоко и ровно, чтобы сердце работало, как должно. Ему необходимо выжить. И выздороветь. Исправить то, что совершила Тень. Но сейчас он сам почти ничего сделать не в состоянии. — Петр, мне нужна твоя помощь. Голос звучит тихо, но достаточно твердо. Брат наклоняется ближе. В темных глазах мечется тревога. Брови нахмурены. — Я совершил чудовищную ошибку… — медленно произносит адвокат Миронов. — Ты говоришь о Лизе? — понятливо кивает брат. — Все кончено, — подтверждает Виктор Иванович, — нужно передать ей, что я не вернусь. И позаботиться… Она лишилась места, и здесь … о ней все знают. На лице Петра сменяются самые разные эмоции — сочувствие, легкая насмешка, озабоченность. И вдруг — резкое оживление, и проблеск некой идеи. Только взгляд по-прежнему мрачен. — ВиктОр, — на французский манер произносит его имя Петр, — не волнуйся. Я, кажется, знаю, как избавить тебя от этого бремени. — Я все сделаю сам, — хмурится Виктор Иванович, — когда встану. Но пока… просто скажи ей… И проследи, чтобы Лиза не… сделала чего-то… непоправимого. — О, я не думаю, что твоя… ох, прости уже не твоя, конечно, Лиза — Бедная. Топиться не побежит, поверь мне. Я таких знаю, они все одинаковы. Она ведь требованиями тебя замучила, так? «Не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою»? — Это неважно, — отрезает Виктор Иванович, — я все это начал, и отвечаю… за нее. Петр смотрит снисходительно, как на маленького. Ему явно доставляет удовольствие поучать всегда правильного и правого брата в столь щекотливом вопросе. Что он там придумал? Может быть, не стоило обращаться к нему? А к кому еще? — Она — молодая девчонка, — адвокат пытается прояснить свою позицию, чувствуя, что дышать снова становится тяжело, — если и виновата, то и вполовину не так, как я… Брат торжественно кивает, прижав руку к груди, точно дает обет. — ВиктОр, клянусь, — все будет сделано. Объясню и позабочусь. А твоя совесть останется совершенно чиста, поверь мне! Что ж, хочется верить, что так. Не терпится разорвать всю эту паутину вокруг его семьи. Но нити сплетены слишком хитро. Грубые движения могут причинить боль. И не ему, а Маше. И Аннушке. Мысли снова путаются. Веки тяжелеют. Вдох. Выдох. Хорошо, что успел поговорить с братом. Пусть хотя бы вопрос с Лизой начнет разрешаться. — Петр Иванович, — это уже любимая амазонка заняла боевой пост, — разве вы не видите, что Виктор устал. Не утомляйте его! — Конечно, Мария Тимофеевна, конечно, — отзывается брат, — все, все покидаю и не мешаю. Выздоравливай, ВиктОр! — Спасибо… Петр… Закрывается дверь. Маша садится на край постели. В глазах — тревога. И любовь. Он старается улыбнуться. И дышать — спокойно и ровно. Вдох-выдох. ________________________________ * «В целом чем больше было кадров в секунду, тем больше были плавность и качество воспроизведения, но, в свою очередь, длительность воспроизведения при этом снижалась, так как метров пленки требовалось больше. Эдисон уверял, что он «может в одной машине достичь скорости 46 кадров в секунду, но не хочет приспосабливать свое изобретение к такой скорости работы, поскольку 30 кадров в секунду вполне достаточно… … Мировая премьера кинетоскопа состоялась 9 мая 1893 года. Она задержалась из-за других дел Эдисона, а также из-за нервного срыва Диксона, вследствие которого он почти три месяца не появлялся в лаборатории. Первый показанный фильм назывался «Кузнецы», в нем три человека изображали работу в кузнице. Режиссером картины выступал Диксон, а оператором — один из его ассистентов. Фильм был снят на студии, построенной Эдисоном и названной им «Черная Мария». Это сооружение стало первой киностудией в США…» Хаен Санчес Маркос «Эдисон. Электрическое освещение [Поистине светлая идея]» Глава 6. Движущиеся картинки: кинетоскоп. https://fis.wikireading.ru/hIXvOmbq2S Продолжение следует.