Другая ночь

Спасибо ЕГТ (Елене) и Jelizawietе. Благодаря их консультациям, автор выяснила, что показанный в кино взрыв произойти не мог никак*. В следствии чего способ убийства акушерки изменен. Использование молока (только настоящего) мне показалось весьма символичным, потому его я оставила. За медицинские консультации спасибо Sowyatschokу

«Никак не укротить господ учёных Беда от их голов разгорячённых. Порой такое выдумают, чтобы Избавить мир от подлости и злобы!» (Из сценария мюзикла «Тень». «Ваш случай нетипичный…» Песня Доктора. Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Покидая вместе с сыщиками дом Вернеров, Анна даже не задумалась о том, куда они направляются. Шла себе под руку со Штольманом, и вовсе не удивилась, когда впереди возник полицейский участок. — Снова хотите запереть меня в кабинете? — спросила она, искоса поглядев на Якова. Он только усмехнулся, и знакомо поднял бровь: — А это поможет? — Очень ненадолго, — призналась Анна. — Именно, — сыщик сделал вид, будто что-то прикидывает в уме, — ровно до того момента, пока вы не откроете окно. Хотя зимой сделать это будет несколько сложнее… Анны фыркнула, вспомнив свой героический побег из участка, и крепче ухватилась за локоть упрямца, который когда-то понадеялся, что подобная мера подействует. Упрямец посмотрел на нее и сделался серьезным. — Анна Викторовна, я хочу, чтобы вы взглянули на одну вещь. … Первое, что она увидела в кабинете, была клетка с Цезарем. Мышонок опять выставил между прутьев розовый нос, и активно шевелил усами. — Ой, — Анна замерла у стены от неожиданности. — Не бойтесь, Анна Викторовна, он не выскочит, — протиснулся мимо нее Коробейников, — и вообще, он безобидный и довольно славный! — Я и не боюсь, — почти честно ответила Анна, осторожно приближаясь к клетке, — пока училась, с мышами частенько дело приходилось иметь. Я просто забыла, что у вас теперь тоже есть питомец. Коробейников засмущался, вытащил из кармана кусочек булки, и принялся угощать зверя. Мышиные усы заходили ходуном. — Анна, — окликнул девушку Штольман. Вздрогнув, она обернулась. Сыщик стоял возле своего стола, где на листе бумаги лежала граммофонная пластинка. Присмотревшись, Анна поняла, что черный диск был разбит, а ныне — аккуратно составлен из обломков, точно мозаика. — Она похожа на ту, которой пытались воздействовать на вас? — спросил сыщик. Закусив губу, Анна впилась глазами в этикетку. Потертая, какая-то сизая, явно утратившая свой первоначальный цвет от частых прикосновений. Слова невозможно разобрать, как и на той, гипнотической записи. Но она ли это? — Я… не могу быть уверена, — тихо ответила Анна, — кажется, там этикетка была точно содрана, а здесь скорее захватана, и от этого полустерта. — Хорошо, — Штольман осторожно приподнял пустую папку, — а эта? Анна открылась вторая пластинка, собранная из кусочков. На ней наклейка с названием тоже имела вид блеклый и нечитаемый. Но не слишком знакомый. — Если бы мы могли их послушать, — беспомощно выдохнула Анна, и непроизвольно шагнула ближе к Якову. — Безусловно, — кивнул сыщик, — мы это сделаем, чтобы знать точно. — Но разве сам звук еще возможно восстановить? — удивился Коробейников, глядя на бесчисленные линии разломов, из-за которых пластинки напоминали паутину. — Вполне, — пожал плечами Штольман, — долго они после этого не прослужат, но хотя бы на один раз должно будет хватить. — Вы хотите их склеить? — спросила Анна, тоже с трудом представлявшая себе процесс воскрешения столь сильно искалеченной вещи. — Нет, — улыбнулся Яков, — переверну пластинки так, чтобы сторона с записью была внизу. А с изнанки слегка расплавлю шеллак рядом с трещинами нагретой иголкой, или гвоздем**. Звуковые дорожки это никак не заденет, и мелодия останется. Анна с восхищением посмотрела на своего сыщика. Как много он знает и умеет! Интересно, Штольман сам придумал этот способ, или вычитал о нем где-то? Ведь музыкальные записи вошли в обиход совсем недавно… Сердца вдруг коснулся тревожный холодок. — Яков Платонович, а откуда у вас эти пластинки? — Из дома господина Клюева, — коротко пояснил Штольман. И в тот же миг испугался — так резко побледнела Анна. Кажется, и дышать перестала. — Я спрашивал его о прокуроре Вернере, — сказал сыщик, глядя прямо в ее потемневшие глаза, и осторожно беря за руку, — ведь они общались в тот день. Ничего больше сказано не было. С губ Анны сорвался долгий, дрожащий вздох. Она пошатнулась, и тут же стиснула ладони сыщика, который помог ей устоять на месте. — А… пластинки? — спросила Анна. — Клюев при мне бросил их на пол, сказав, что избавляется от хлама, — ответил Штольман, — ну а его слуга после нашей беседы помог заполучить обломки. Будем надеяться, что эта… мозаика собрана верно. — И все-таки, не нужно было вам туда ходить! — с детской горячностью восклицает Анна. — Вы сегодня тоже забыли о безопасности, — напоминает он. — Со мною был городовой! — парирует она, и вдруг сникает, — а еще… я просто не могу ни о чем другом думать, когда зовут на помощь… Я должна понимаете? Анна отворачивается. Отходит к окну. И добавляет — медленно, горько, с искренним отвращением: — Она… Тень часто отказывала. Кричала, злилась… Вдруг я снова превращусь в нее, если… Штольман приближается к ней. Осторожно касается напряженных плеч. Антон Андреевич, шумно вздохнув, подхватывает клетку с Цезарем, идет к дверям. На пороге вдруг останавливается и с глубоким убеждением произносит: — Никогда вы сами такой не станете, Анна Викторовна! Никогда! И тут же выскальзывает прочь. Анна быстро оборачивается, обнимает Якова, легко касается его волос. Шепчет: — Я тебя совсем замучила. — Ну что вы, Аня… — тихо говорят ей куда-то в макушку. Как тепло. Хорошо и спокойно. И почему она так расстроилась? Штольман умеет держать себя в руках. Вот — поговорил с Клюевым, но никакой новой дуэли не случилось. Хотя Андрей Петрович наверняка не обошелся без обидных намеков. Пусть Клюев думает — да и говорит о ней все, что захочет. Анна уже устала объяснять ему, что в случившемся нет ничьей вины. Главное, что Яков любит и принимает ее со всеми дУхами и неприятностями, которые она горазда устраивать и себе, и ему. Никак у Анны без этого пока не получается. И не получится, наверное … Тревожные мысли уходят, остаются только уютные и нежные. За ухо ей опять заправляют локон. Дыхание обжигает висок и щеку. Еще немножко вот так постоять… Потом Яков должен будет вернуться к расследованию. А ее ждет ночное дежурство в больнице. Какой все-таки молодец Антон Андреевич! … Коробейников замер у двери в кабинет, готовый остановить любого, кто захочет войти — хоть полицмейстера, хоть губернатора! Скажет, что Анна Викторовна вызывает духов, и мешать ей никак нельзя. А потом, если что, всегда можно объяснить, что дух не пожелал явиться. — Верно ведь? — обратился он к Цезарю. Питомец сжевал еще один кусочек булки и согласно пискнул. *** Дежурство проходило спокойно, и Анне даже удалось задремать прямо за столом. Но вдруг по нервам ударил жалобный детский плач, и она вскочила с места, готовая бежать на выручку. Но перед глазами опять стоял призрак певицы в алом платье. Только теперь не было слышно оперных арий. Рыдал ребенок — а может быть, и не один, и Анна чувствовала, что звук этот идет именно из ее видения. — Спаси его… — снова умоляюще шепнула женщина. — Ребенка? — спросила Анна. Певица печально покачала головой: — Спаси Андре… — Он мне не верит, — попыталась объяснить Анна, — скажи, что ему грозит? — Это не он… не он! — Я не понимаю… Видение расплывалось, двоилось в глазах. Потом исчезло. Только плач, казалось, продолжал звучать, заставляя сердце сжиматься. Вспомнилась Раймонда с девочкой… Испуганная темноволосая незнакомка, обнимавшая сына. Покинутый матерью Володя, — разменная монета в опасной игре. Осиротевшая Зоя… Почему из-за того, что творят взрослые, так часто страдают дети?! Они ведь рождаются на свет, чтобы их любили… *** Смерть акушерки, Акулины Коростелевой, легко могли бы списать на несчастный случай. Однако городовые, уже успевшие после возвращения настоящих сыщиков не единожды получить разнос за невнимание и лень, решили перестраховаться. Поэтому поздним утром в домик на Фруктовой был вызван Антон Андреевич. И не напрасно. Женщина лежала на полу, одетая в ночную рубашку и теплый халат. Руки ее были прижаты к горлу, съехавший чепец мешал рассмотреть лицо. Рядом — лужица засохшей уже рвоты. Антон окинул взглядом маленькую светлую комнату. Судя по всему, хозяйке стало плохо после завтрака. На столе стоял кофейник, пустая, невымытая пока чашка, и бутылка с молоком — пустая наполовину. На расписном блюде скучали крошки, оставшиеся от какой-то выпечки. — Ох, беда, беда, — причитала соседка, обнаружившая тело, — ведь здоровая была, никогда ни на что не жаловалась. В любое время позови — придет, все сделает… Скольких детишек приняла, не счесть! И моих троих тоже. Неужель убили? — Ну, если она не жаловалась — это не значит, что не болела, — возразил Антон Андреевич, — откуда вы знаете, что именно убийство произошло? — А я не знаю, батюшка, — поджала губы соседка, — я по-доз-ре-ваю. У нас, вон, в городе последнее время то голову отрубят, то фотографию с мертвыми спалят, то аж прокурора взорвут. Тут, сами понимаете, мысли всякие в голову лезут. Вы уж проверьте, коли служба ваша такая. — Как вы в дом вошли? — спросил сыщик, — дверь не заперта была? — Не заперта, — кивнула женщина, — Акулина частенько закрыть ее забывала по утрам, когда молоко с крыльца-то забирала. И сегодня вижу — все нараспашку. Я и вошла, говорю: «Опять вы, Акулина Порфирьевна, за кофием утренним-то слишком задумались!» А она уже все… — Из того, что на виду, ничего не пропало? — поинтересовался Антон Андреевич. — Нет, батюшка, — внимательно оглядевшись, ответила соседка, — а если спрятано что у нее было, так про то я не знаю. Сыщик подошел к столу. Если акушерка отравилась, — а рвота указывает именно на это, — то вероятнее всего тем, что успела съесть, или выпить сегодня. Кофе, выпечка, молоко. Молоко принесли утром, около восьми часов. Хозяйка взяла его, и забыла закрыть дверь. Антон нахмурился, осторожно взял в руки бутылку, понюхал… Никакого странного запаха не уловил, но увидел, что ко дну приклеена какая-то плотная бумажка. Когда сыщик довольно легко отделил ее от стекла, перед ним оказалась карточка с буквами «Г.М.». Бдительность соседки и опасения городовых не подвели. Акушерка была убита, и преступление это как-то связано с гибелью прокурора Вернера. Значит, необходимо вскрытие. И анализ того, что осталось от завтрака Акулины Порфирьевны. Недопитое молоко вызывало у Антона особые подозрения. ____________________________ * Реакция негашеной извести с водой начинается, как только вода попадает на известь, после чего бомба и взрывается. О бутылочных бомбочках из негашеной извести — https://fis.wikireading.ru/h4eC0xPOXo ** «Как старый меломан, могу раскрыть страшную тайну ремонта старых патефонных и грамофонных пластинок от дедов. Для воссоединения разрозненных частей потребуется идеально ровная поверхность и несколько старых патефонных иголок или маленький гвоздик. Для начала аккуратно складываем на ровной поверхности все части, затем, нагревая иголку огне, точечно свариваем по ломаному шву куски пластинки. Вся хитрость заключается в том, что сваривается только поверхность, где нет звуковой дорожки, т.е. возле яблочка и самый край…»© Взято с форума, где обсуждалась тема реставрации старых пластинок — https://forum.ww2.ru/index.php?showtopic=1304868 Если у специалистов есть уточнения, или дополнения — пишите. Продолжение следует.