Другая ночь

«Мы в еде неприхотливы, Что дадите — то съедим, Восстановим справедливость: Тех и этих — потребим!» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. «Песенка Людоедов». Автор песен — поэт Валерий Ананьин.).

В последнюю ночь под крышей дома Мироновых Штольман заснул очень поздно. Вернее было бы даже сказать — рано. Ходики, на которые он взглянул перед тем, как все-таки провалился в сон, показывали без четверти четыре. Сыщик вновь и вновь обдумывал полученные сведения, перебирал в памяти тех, кто мог точить на него настолько острый зуб, чтобы замахнуться на масштабную теневую интригу. Но ни к каким определенным выводам прийти пока так и не смог. Если смотреть по хронологии, первая атака произошла в Затонске, еще зимой 1890-го года, и жертвой ее стал Антон Андреевич. Почему не Анна? Вероятно, потому, что она уже уехала добиваться справедливости в Петербург, вместе с дядей. Виктора Ивановича в то время так просто в лоб было не взять. А вот уставший, замотанный, вынужденный в одиночку тащить и новые расследования, и разбирательства с делом об исчезновении начальника, Коробейников, потерявший друзей, оказался, увы, легкой добычей. Но каким образом врагу удалось подтолкнуть молодого сыщика к вызову Тени, пусть и сделанному в горько-ироничном тоне? Петр Иванович знал, что это возможно. Ему рассказали о подобном методе. Анна и сам Штольман получили … импульс уже изнутри, через выпущенную на волю Мироновым мистическую дрянь. Кто же напомнил Антону Андреевичу сюжет сказки Андерсена? Без толку гадать. Нужно будет спросить его об этом завтра. Вернее, уже сегодня. По каким-то причинам «инфекция», как довольно точно выразилась Анна Викторовна, далее Коробейникова зимой и весной не пошла. Сомневаться в дружбе настоящего Антона не приходится, но, видимо, ее оказалось недостаточно для планов врага. Или сыграла роль географическая отдаленность Затонска от Петербурга? Но вот Виктор Иванович вызвал Тень, когда Анна и вовсе находилась в Париже! Правда, он мог перед этим встречаться с уже «зараженным» братом… Мда, если о Теневом мороке думать, как о заразной болезни, материалистическая часть сознания мучается и раздражается не так сильно. Очень хорошую формулировку нашла Анна. Ею и будем пользоваться. Вернемся в 1890-й год. Враг провоцирует Петра Миронова вызвать Тень, с которой тот, разумеется, не справляется. Почти сразу «болезнь» настигает Анну, которая и так находилась на грани нервного срыва, судя по ее воспоминаниям. Далее, через их общие чувства и мысли, подспудное желание обратиться к Тени приходит уже к Штольману. Присовокупившись к горячечному бреду, который облегчил задачу. После этого — невесть кем позволенная встреча с Нежинской, ее ни в какие ворота не лезущая просьба о браке, куцые, обрывочные, малопонятные сведения о сыне. Выкладывая ему всю эту мешанину родом из дурного романа, знала ли бывшая фрейлина, что говорит не со Штольманом, а с его Тенью? Неужели верила, что сам сыщик может согласиться на столь глупый, бесчестный и по сути — никому не нужный выход, как брак с ней? На этом воспоминании мозг окончательно отказался анализировать чтобы то ни было, и Штольман все-таки заснул. … А утром, даже не открывая глаз, понял, что не один. Кто-то тихо дышал рядом, тепло и осторожно касался руки. Явно не Пушкин. Штольман невольно улыбнулся, и повернул голову. Анна, одетая в домашнее платье, лежала прямо поверх одеяла, как-то неловко свернувшись клубочком. Судя по всему, замерзла, но покидать из-за этого место не захотела. Штольман аккуратно высвободил ладонь из-под ее пальцев, сел, и потянул откинутое в изножье покрывало. Набросил его на Анну, которая, не просыпаясь, благодарно вздохнула. Он покачал головой, пригладил ее бунтующие кудряшки, разметавшиеся вокруг лица. Вспомнил, как она лежала так же на его больничной койке, сраженная выходкой Скрябина и таинственным успокоительным от доктора Милца. А он смотрел на нее и боялся вздохнуть, настолько невероятным казалось присутствие любимой женщины, ее доверие и нежность. Анне снилось тогда что-то хорошее. Пробудившись, она сказала, что видела, как они вместе в лесу едят ягоды. Ежевику… Интересно, есть ли хоть какая-то возможность раздобыть сейчас ежевику? Длинные ресницы дрогнули. Анна открыла глаза и улыбнулась. — И что же вы тут делаете, Анна Викторовна? — спросил он. — Пришла проведать пациента, — с самым невинным видом пояснила она, — и осталась подежурить до утра. На всякий случай. — Мы, кажется, постановили, что я поправился? — Это вы так решили, — несколько сердито напомнила Анна, — в одиночку! Она села, и вдруг резко наклонилась вперед, охнув, и прижав руки к груди. И тут же замерла, напряженно вглядываясь в стену. — Аня?! Штольман быстро придвинулся к ней, и обхватил за плечи. — Это Вернер, — выдохнула Анна, вздрогнув, — прокурор… — Что ему нужно? — неприветливо отозвался сыщик. — Зоя… С ней опять что-то не в порядке… — она устало прикрыла глаза, — да что я говорю, что с ней сейчас может быть в порядке! Я совсем забыла про девочку. А ведь ей было так плохо… — Можно подумать, вам эти дни было очень хорошо! — возмутился Штольман, бросив гневный взгляд туда, где, к сожалению, он сам не мог увидеть дух неугомонного прокурора. — Он меня и не тревожил, — Анна положила руку на его рефлекторно сжавшийся кулак, — и никто другой тоже. Но раз Вернер явился теперь, значит и правда, нужна моя помощь. Сыщик молчал. Она повернулась к нему, глядя серьезно и упрямо. — Не беспокойтесь, Яков Платонович… я попрошу папу сопровождать меня. Как хорошо, что приступ дурноты совпал с появлением духа. Только еще одной тревоги за нее Штольману сейчас и не хватало! Он же молча покатал желваки на щеках, понимая, что условный отдых завершился во всех смыслах. — Я сам сопровожу вас сегодня, Анна Викторовна, — сказал Штольман, — в конце концов, расследование смерти прокурора еще не закончено, и задать некоторые вопросы будет очень кстати. *** Неожиданный визит сыщика и барышни Мироновой не вызвал у хозяйки дома никакого удивления, или тем паче, недовольства. — Анна Викторовна, как же хорошо, что вы пришли! — искренне произнесла явно встревоженная Ольга Матвеевна, — я знаю, вы сами недавно пережили … такой ужас, и не хотела вас беспокоить. Но видите ли… Зоя… — Что с ней? — тихо и участливо спросила Анна. Вдова помолчала, стараясь взять себя в руки, и подобрать точные слова. — После нашей последней с вами встречи она, казалось, пришла в себя, — сказала Ольга Матвеевна, — мы с ней часто говорили об отце, вспоминали… Зоя плакала, потом успокаивалась. Музыкой занималась, я не стала запрещать. Видно, что ей легче становилось, точно она… выплескивала что-то. Анна грустно кивнула. Ей было хорошо известно, как это — рыдать через музыку, выдыхая боль… — Похороны, — голос женщины чуть дрогнул, — мы пережили. Спасибо Николаю Васильевичу, он так нам помог! И вот Зоя… — Что же еще произошло? — быстро задал вопрос Штольман, — когда поведение вашей дочери изменилось? — Вчера, — ответила госпожа Вернер, — Зоя впервые за эти дни решилась зайти в кабинет отца. А там как раз был господин Коробейников. Он опять хотел осмотреть комнату, и расспросить о визите… Клюева. И Зоя призналась, что была здесь, когда Андрей Петрович беседовал с отцом, и все-все готова рассказать, если это поможет. Правда, оказалось, что сообщить ей особенно нечего. Она тогда ворвалась в кабинет, думая, что Лев Львович один, и увидев гостя, смутилась и растерялась. И убежала почти сразу. Но… — Антон Андреевич ведь не напугал ее? — спросила Анна. — Нет-нет, он был очень осторожен и деликатен, — тут же возразила Ольга Матвеевна, — да и разговор получился короткий. Затем господин Коробейников ушел, я его проводила, а, вернувшись в кабинет, увидела, что Зоя стоит возле камина, и смотрит на дровницу. Лицо побелело, глаза точно стеклянные… А когда я бросилась к ней и обняла, стала вырываться и повторять — «Я не понесу! Я не понесу!» Штольман тут же подобрался. Глаза его мрачно сверкнули. Он явно понимает, что все это значит. А вот она, Анна, пока еще не совсем. — Я с трудом успокоила ее, — продолжала госпожа Вернер, — дала лекарство, уложила в постель. Ночью сама осталась с Зоей, и слава Богу! Потому что она металась, плакала, и говорила все то же самое: «Нет, я не понесу!». Но объяснить ничего не может… Что это, Анна Викторовна? — она внимательно посмотрела на гостью, — опять шок? Бред? — Ольга Матвеевна, мне сложно сказать вот так, сразу, — покачала головой Анна, — вы позволите поговорить нам с Зоей? Если она не спит сейчас… — Да, конечно, — ни секунды не раздумывала вдова. … Зоя не спала. Сидела кровати, с книжкой в руках. Которую держала вверх ногами… — Зоюшка, посмотри кто пришел, — сказала Ольга Матвеевна, указывая на Анну. Та присела на край постели. Зоя слабо улыбнулась и протянула гостье худенькую руку. — Здравствуйте… Штольман приближаться пока не стал, наблюдая за девочкой от двери. Зоя выглядела больной и усталой, что неудивительно, после всего произошедшего. Но ее отказ нести что-то, да еще произнесенный рядом с дровницей, мог иметь куда боле страшную причину, нежели помутившееся сознание осиротевшего ребенка. Анна ласково пожала детскую ладонь. Потом коснулась запястья, проверяя пульс, но кажется, ничего угрожающего не ощутила. Бережно положила руку девочки на одеяло, поправила завернувшийся манжет ночной рубашки. — Зоя, как ты себя чувствуешь? — Слабость, — тихо ответила та, — и голова… как будто пустая. Или наоборот — полная. Но там все мысли чужие. Я их не понимаю… И я не должна их слушаться! Последние слова прозвучали куда громче. — А что они тебе говорят? — спросила Анна. Зоя стиснула край одеяла. Сглотнула. Посмотрела с немым отчаянием, словно язык отказывался ей повиноваться. — Чтобы я взяла и отнесла… Положила сверху, — все-таки сумела выговорить девочка, — но я не могу! Я не буду этого делать! Ни за что не буду! — Почему? — наклонилась к ней Анна. — Потому что там — папа, — голос Зои упал до хриплого шепота, — нельзя! Она закрыла лицо руками, и замотала головой так, что слабо заплетенные косички запрыгали по плечам. Анна быстро привлекла девочку к себе, гладя и приговаривая: — И не надо, не надо, все правильно. Умница. Ничего не надо нести… Зоя потихоньку перестала дрожать и всхлипывать. Анна помогла ей снова устроиться на подушках, укутав одеялом. Говорила она с девочкой очень спокойно, но Штольман понимал, что на самом деле тревога Анны только возросла. Как и его. Вмешиваться в разговор он не стал. Вряд ли ему измученная Зоя сумеет и захочет сказать больше, чем матери и барышне Мироновой. … — Что с ней?! — спросила Ольга Матвеевна, едва они вышли в коридор. — Мне кажется, — медленно произнесла Анна, — Зоя подверглась некоему… воздействию. — Гипноз, — почти одновременно с ней сказал Штольман, — которому ваша дочь попыталась сопротивляться. Он не стал уточнять, что судя по всему, девочке было велено подложить в дровницу полено, начиненное порохом. То самое полено, которое, взорвавшись, и убило прокурора Вернера. Каким образом Зоя поняла, что это опасно? Неужели и правда, смогла не выполнить приказ? В таком случае, гипнотизеру пришлось срочно искать ей замену. А наведенный морок мерзавец не снял. Не посчитал это важным, или специально хотел наказать непокорную? Госпожа Вернер едва заметно вздрогнула. Прикрыла на секунду глаза. — Как избавить Зою… от этого? — Доктор Мезенцев разбирается в гипнозе, — ответила Анна, — я поговорю с ним. Думаю, он сможет вывести из этого состояния Зою. ________________________________ Продолжение следует.