Другая ночь

«На стрекозиную беду В соседнем маленьком пруду Жила форель большая. Не уставая повторять: — Не стоит голову терять, — Стрекоз живьем глотая…» (Песня Юлии Джули «Стрекоза» из спектакля «Тень, исполняет Елена Маланчук. Автор стихов неизвестен.)

Анна, присевавшая на подлокотник кресла, сдавлено охнула. Отвернувшись от страницы из дневника Петра Миронова, Штольман встретил ее напряженный взгляд, полный боли. Взял за руку. — Вас ведь не было на том приеме, Аня? Она только покачала головой. Осторожно высвободила пальцы, соскользнула с кресла. Медленно прошла по комнате, и замерла около окна, вцепившись в верхнюю пуговицу на вороте платья. — Нет, — ответила Анна, — я не в состоянии была посещать вечера и приемы. Дядя говорил, что это может помочь, и что мы идем туда не ради развлечений. Чтобы узнать… Найти нужных людей… Я попыталась, но… Оба раза он увозил меня домой раньше срока совершенно больную. Мне было легче ходить по этим проклятым кабинетам, а не вот это все… Она взмахнула руками, очерчивая в воздухе нечто аморфное и текучее. — Там, у чиновников, меня встречали холодно и сухо, это было… плохо, но понятно. Потому что случилась беда, и мне казалось, что весь мир стал таким — неуютным, суровым. А на вечерах играла музыка, горели свечи, все вокруг были столь приветливы и милы, а я… А мне хотелось не то закричать, не то бросить что-то, разбить… Я знала, что люди ни в чем не виноваты, садилась в уголок, и просто молчала, молчала. И все это начинало уплывать, звуки путались, уходили, а мне начинало чудиться, что я вот-вот услышу вас… Он решительно отложил бумаги, и шагнул к Анне. Бережно развернул к себе, заглянул в лицо Она попыталась улыбнуться, но тонкая мокрая дорожка на щеке выдала ее. — Поэтому дядя ходил без меня, — тихо продолжала Анна, — но — безрезультатно. Как я тогда думала… — тут же поправилась она. Штольман потянул ее к креслу, и снова усадил рядом с собой. — Да, оказывается, результаты были, — он накрыл ладонью ее руку, — и совершено не те, на которые рассчитывал Петр Иванович. Сыщик опять положил на колени недочитанные страницы дневника. Анна придвинулась ближе, наклонила голову, вчитываясь в летящие, не слишком аккуратные строчки. Штольман тоже постарался сосредоточиться на записях младшего брата Миронова. Выяснилось, что Петро Иванович далеко не сразу решился применить полученные знания. Прошло несколько дней после встречи с незнакомцем, полные метаний и сомнений. Страстное желание помочь племяннице, надежда напрямую прикоснуться к мистике — все это боролось с внутренним голосом самого Миронова, на удивление разумным, но слишком слабым. Шансов на победу в этом поединке у него практически не было… «И все-таки, словно что-то останавливает меня. Почему? Я — и вдруг не справлюсь с собственной Тенью! Тот господин сказал, что ошибка героя сказки — излишняя обходительность и дружелюбие. Но Тень — не живое существо, она суть воплощение наших стремлений, которые, увы, ограничены нашим же физическим несовершенством. И если отпустить их, задав верное направление, они достигнут цели, и вернутся к хозяину, без которого жизнь самой Тени невозможна. Нужно представить себя дрессировщиком, показать зверю, кто тут главный. Не тираня, но и не заискивая. Неужели же я, не чуждый арене цирка*, знающий, что скрыто за обращенным к хищнику «Алле», не сумею приструнить Тень! Невероятно, но я боюсь. Вернее, чувствую некий запрет. Откуда? Почему? Чушь! Если это шанс помочь Штольману, в чьей невиновности я убежден, если это возможность вернуть радость в жизнь Аннушки, какое право я имея отступать?! Рассказать Аннетт? Ни в коем случае! Она и так измучена неизвестностью, незачем тревожить ее тем, что пока не слишком ясно мне самому. Вот когда у меня будут новости о ее ненаглядном сыщике! Что же, решено. Я позову Тень, и велю ей узнать, где находится наш господин Штольман…» Анна вдруг выхватила у него последний листок, впилась глазами в дату, еще раз перечитала про себя запись. И тихо произнесла бесцветным голосом: — Дядя решился на призыв как раз накануне того дня, когда я встретила баронессу. А ночью сама обратилась к Тени… Он с трудом поймал ее взгляд — тоскливый, обращенный в прошлое. Уточнил: — Вы говорили, что Петр Иванович не сопровождал вас тогда? Нашел уже потом, в гостинице, когда вы упали в обморок? — Да… — почти беззвучно обронила Анна, — но какое это имеет значение? — С этими… темными астралами, кажется, любая мелочь может иметь значение! — нахмурился Штольман, — если мы за точку отчета берем опыт, который по подсказке незнакомца провел Петр Иванович, то ваше неожиданное желание пообщаться с Тенью получает новое объяснение. — Вы хотите сказать, — Анна говорила медленно, пытаясь найти в известной событийной цепочке место новым открытиям, — что именно он … открыл эту… дверь. Не сумел совладать с тем, что выпустил. А затем оно… коснулось меня, как близкого для дяди человека? — Именно так, — кивнул сыщик. Анна прижала пальцы к вискам, стараясь успокоить мысли, проносившиеся каким-то бешенным галопом. Наконец, мелькнуло сравнение, которое помогло хотя бы немного призвать разрозненные факты к порядку. — То есть, это можно сравнить с болезнью… С эпидемией. Только передается «инфекция» не через физический контакт, а через родственные связи? — она опять вцепилась в руку Штольмана, — Яков Платонович, вы были больны, но, вспомните, пожалуйста! Вы позвали свою Тень ближе к концу лета? Осенью? Он серьезно кивнул, поглаживая ее пальцы. — Я уже думал об этом. Вы правы, это был июль, либо конец августа. Но мой случай не вписывается в теорию, я же не являюсь вашим родственником. Анна резко выпрямилась и вскинула голову. Синие глаза смотрели с искренним недоумением и обидой: — А как вы думаете, кем вы еще для меня были… и есть, как не родным человеком?! Язык мой — враг мой. Вот когда он научится правильно формулировать не только протоколы следствия, но и фразы, обращенные к любимой женщине? Наверное, никогда. Остается просить прощения, и пытаться объяснить, что имелось в виду. К счастью, кресло слушком тесное, Анне при всем желании не отодвинуться. И можно легко обхватить рукой ее застывшие плечи, привлечь к себе, уткнуться в теплые волосы. Как во сне, когда ему пригрезилась ее пушистая макушка. Наяву оказавшаяся котенком. Сейчас, кстати, Пушкин спокойно лежал на кровати, то и дело поглядывая на хозяев, но не вмешиваясь их детективную беседу. Считал, что сегодня они сами во всем разберутся. Анна слегка расслабилась. Глубоко вздохнула. Но молчала, явно ожидая слов от него. — Я знаю, Аня, — негромко говорит Штольман, — для меня тоже… все так. Но если мы думаем, что эта «инфекция» передается именно через кровное родство то я, и Коробейников, кстати! Нужным критериям не соответствуем. — И как вы сами это объясните? — все еще чуточку сердито спрашивает Анна, ткнувшись лбом в узел галстука. — Думаю, дело не в кровных, вернее, не только в кровных узах, — признается сыщик, — а в том, насколько люди друг другу нужны. Их мысли, переживания, направленные на тех, кто… — Кого любят? — подхватывает Анна его речь, точно накренившееся знамя, — кого считают другом? — Да, — соглашается он, — смотрите, что получается. Целью преступника являемся мы с вами. По какой причине нам такой почет — пока не слишком ясно. Но он ненавидит нас, и желает не просто уничтожить, — взгляд сыщика становится жестким и холодным, — а причинить боль. Унизить. Заставить совершить нечто непростительное, чтобы в роли мучителей оказались так же именно мы. Но он хорошо знает нас… — И понимает, что по доброй воле мы никогда бы такое не сделали? — вновь заканчивает его мысль Анна, — поэтому пытается подтолкнуть нас к тому, чтобы мы разбудили Тени. Те отбирают у нас нашу жизнь, и ведут себя… бессовестно и бесчестно. А мы все это видим, понимаем, но ничего, ничего не можем сделать! Ее голос зазвенел от гнева — и смолк. В комнате повисла тишина. Оба на несколько минут вернулись в то страшное время, когда их руками и словами вершились подлости над самыми дорогими людьми. А они — настоящие почти никак не могли защитить друг друга. — Мяя! — очень серьезно, и как-то предостерегающе сказал Пушкин, внимательно глядя на своих людей. Те вздрогнули, точно стряхивая морок, но кажется, пришли в себя. — Пушкин прав, — невесело усмехается Штольман, — самобичевание делу не поможет. Итак, первым в ловушку попал Петр Иванович. Враг сыграл на его любви к вам, и всем известном интересе к мистике. А далее происходит… так сказать, цепная реакция. Тени близких людей получают некий сигнал, чувствуют возможность выбраться на волю. А мы сами, возможно, что и через воздействие преступника, доходим до такого состояния, что просим Тени о помощи. И это срабатывает, точно нужный код. Даже если он набран случайно, или в шутку. Петр Иванович. Вы. Я. — Папа, — добавляет Анна, — через дядины мысли о нем, иди же через мои. Господи, как же хорошо, что мама к Тени не обратилась! Наверное, потому что для нее тогда все это даже в шутку не могло существовать! Да уж, Тень еще и у Марии Тимофеевны — это уж вовсе лишнее. Хочется верить, что более никто в этот капкан не угодил. Но ведь все они, так странно и карикатурно изменившиеся, уже стали самими собой. Кроме, увы Петра Ивановича. — Подождите, — помрачнел Штольман, — что-то у нас не сходится. Антон Андреевич говорил, что позвал Тень вскоре после вашего отъезда. То есть — в начале весны 1890-го года. Раньше всех нас. Анна растерянно посмотрел на сыщика. — И что это значит? — Не знаю. Могу предположить, что по каким-то причинам его связь с нами оказалась недостаточной для передачи … «теневой инфекции». Поэтому воспользовались вашим дядей. — Но Антон Андреевич — настоящий друг! — тут же ринулась заступаться Анна, — я знаю, он очень переживал за вас, и за меня! И ни минуты не верил ничему дурному! Штольман чувствует, как против воли начинает улыбаться. «Барышня на колесиках», что тут скажешь! Защитить невинных от клеветы, и восстановить справедливость! — Аня, это вы перед Тенями за Коробейникова заступаетесь? — вскидывает он бровь. — Я… — она замирает на полуслове, вспыхивает, осознав абсурдность ситуации. Сердится явно на себя, но кулачок — легонько! Касается плеча сыщика. — Опять ваши шутки, Яков Платонович! Неуместные! — Виноват, — вздыхает он, и осторожно перехватывает ее кулачок. Подносит к губам. Вырывать руку Анна даже не думает. Гнев тает в ее глазах, остаются тревога и нежность. — А ведь я была права, когда говорила, что все из-за меня и моего дара, — произносит она. — Нет, — решительно прерывает ее Штольман, — это не ваши способности оживили Тени. Преступник же ненавидит нас обоих. Сложно сказать, кого больше. Его тактика — лишить жертвы всех привязанностей, убедить в том, что мир — отвратительное и грязно место, где самые близкие люди могут предать. И поэтому ваши родные попали под удар, — это льет воду на мельницу мерзавца. — Кто же он? — шепчет Анна, — кто? Светский человек, вхожий в самые высокие круги. Обладающий большим влиянием. Умеющий как-то воздействовать на людей, чтобы позже они не могли вспомнить его имя и внешность. Циничный и жестокий манипулятор, не брезгующий взаимодействовать с тьмой. Что же, у него, Штольмана, такой враг может быть. Но при чем здесь Анна? Как способ заставить страдать самого сыщика? Или негодяю все-таки нужны ее способности? Или одно другому не мешает? Он и Крутин — одно и тоже лицо? Или гипнотизер для главного преступника такая же дымовая завеса, как Клюев? Неясно, причем здесь Володя, и связанные с ним тайны. Какой смысл втягивать Анну в секту лжекатар? Слишком много в этом деле фактов, лишь отвлекающих внимание. Или заманивающих в ловушку. Нужно снова вырваться в столицу. В дневнике Петра Ивановича мелькнуло несколько имен, и, возможно, эти люди сумеют хоть что-то рассказать о незнакомце с того злополучного приема. К тому же, нельзя, чтобы в Петербурге позабыли о его праве на развод. История сына Нины тоже требует расследования. Хотя оставлять Анну, тем более сейчас, после покушения, очень и очень не хочется. _____________________________________ *См. трилогию Muxmix «Звездный воздух» («Запонка», «Гетерохромия», «Звездный воздух»). Продолжение следует.