Другая ночь

«Тот, к кому обращаюсь, — всего лишь моя тень, Но другого посыльного где мне теперь взять, Ты ведь ходишь за мной как привязанный весь день — Я хочу эти узы на час один развязать…» (Из сценария мюзикла «Тень» Песня «Неужели это не выдумка и не сон…». Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Когда Анна и Петр Иванович возвратились после неожиданной поездки на вокзал, дом встретил их тишиной. Старшие Мироновы, видимо, еще спали. Только Домна уже хлопотала в кухне, да Пушкин поедал утреннюю порцию сметаны. Впрочем, ранним пташкам в завтраке тоже отказано не было, и последующие полчаса дядя и племянница провели в гостиной за кофе и горячими творожниками. Анне спать не хотелось вовсе, настроение было бодрое, хотя при том — не слишком веселое. Когда Яков уезжает, ей всегда становится тревожно, и, если нет возможности отвлечь себя каким-то полезным делом, можно просто сойти с ума. Ярославль, где должен находится Скрябин… Затем — Петербург… Петербург уже отнял у нее однажды Штольмана, спрятал в холодных казематах, вытянул из них обоих силы и желание жить, отдал во власть Теней. Как не опасаться ей нынче этого города, равнодушного, роскошного, расчетливого? Она пробыла там несколько месяцев, и очень остро ощутила, что не нужна. Никому не нужна. И ее любимый человек, попавший в беду — не нужен. Те люди, которые могли, да что там — по долгу службы обязаны были что-то сделать, пожимали плечами, морщились, отвечали пустыми, ничего не значащими словами. Только Наталья Павловна, по своей доброте, заинтересовалась провинциальной барышней. Но в итоге решила, что для Анны будет лучше оставить поиски и покинуть столицу. Тень легко поддалась на эти уговоры и посулы. Сама Анна не уехала бы ни за что! Баронесса, кончено, действовала из благих побуждений, думая дать юной протеже новую цель в жизни. Может быть, Наталья Павловна все-таки узнала, где находится Штольман, и посчитала, что не стоит Анне цепляться за того, кого считают врагом Отечества? Или Наталье Павловне намекнули там, в высших сферах, насколько опасно мешаться в это дело? И через отъезд в Париж баронесса пыталась обезопасить девушку? Высшие сферы… Огромные залы и таинственные кабинеты, где бесконечные интриги, со скуки ли, ради выгоды, плетутся день и ночь, замаскированные напускной любезностью. Анна прошла по самому краю этой пропасти, и то, едва не потеряла себя. А ведь ей не нужны и неинтересны все блага, которые мог дать этот мир. Даже тогда, пять лет назад она не была столь наивна, чтобы радостно ухватиться за предложение Варфоломеева. И дело вовсе не в том, что исчез ее дар — она все равно отказалась бы. А если бы ей сказали, что согласие — цена жизни и свободы Штольмана? Тогда Анне пришлось бы ответить «да», не утрать она своих способностей медиума. А это значит — тюрьма, пусть богатая и просторная. Только бы не вывела их судьба к этим страшным вершинам теперь! Все равно, что выпадет им со Штольманом в итоге, Затонск, или Петербург, Париж или Камчатка, но пусть они окажутся подальше от трона. Пусть просто смогут делать свое дело — помогать людям. Обычным людям, которым так трудно добиться справедливости. Потому что там, наверху, и Анну и Якова опять легко столкнут под вращающиеся колеса неотвратимого механизма интересов иного порядка. Или просто чьей-то зависти. Слишком они неудобные, Штольманы. Не могут долго играть по светским правилам. И не хотят. А ведь она подумала сейчас не только о предках Якова, но и о себе. Так легко и естественно причислив себя к этой фамилии. Яков так и не рассказал ей полностью, что же произошло в декабре 1889-го года. Только признался еще в больнице, что уничтожил сбереженную ею папку, потому что ее содержимое крайне опасно, и может стоить жизни множеству людей. Значит, туда этой папке и дорога! А расспрашивать подробно Анне было … страшно. Не из-за государственных секретов. А из-за самого сыщика. Ведь Штольмана предали. Забыли. Не стали разбираться ни в чем. Вряд ли так уж легко потерять арестованного и заключенного в Петропавловку человека. Поэтому, не надо им наверх. Не надо… Впрочем, она не должна решать этот вопрос за двоих. Вдруг Штольман оценивает ситуацию как-то иначе? — Аннетт, ты можешь сейчас пообещать мне одну вещь? — вопросил вдруг дядюшка, положив салфетку. Анна помедлила мгновение, пока картинки прошлого и возможного будущего не уступили место мирному натюрморту с блестящим кофейником и фарфоровыми чашками. — Смотря какую, — осторожно ответила она. — В ближайшие несколько часов не срываться куда-то, тем более в одиночку, — пояснил дядя, — все-таки изучение книг требует некоторой… сосредоточенности. Особенно, если пытаешься переводить вычитанные сведения на суконный язык материализма. Сия работа поручена мне, я намерен сделать все наилучшим образом! Но при этом я должен быть уверен, что ты находишься в полной… — Безопасности, — со вздохом произнесла Анна набившее оскомину слово. Правда, теперь оно не вызывало такого негодования, как раньше. Особой симпатии, впрочем, тоже. Скорее — печальное понимание. — Да, Аннушка, — дядя серьезно посмотрел ей в глаза, — я понимаю, что духи могут явиться, не спрашивая, но очень прошу, не следуй за ними без меня. — Я ведь позвала тебя сегодня с собой, — напомнила Анна, — хотя будить было очень жаль. — Видимо, мне трудно привыкнуть к твоему благоразумию, — усмехнулся Петр Иванович, — все равно жду подвоха. И думаю — а к чему бы это Аннетт такая смирная? Ой, не к добру! Вспомнив об оной из причин своей временной условной кротости, Анна слегка смутилась. — На тебя не угодишь! Она встала, обошла стол, и наклонившись, приобняла дядю за плечи. — Обещаю, что никуда одна не пойду, — чмокнула в щеку, и добавила совсем другим тоном, — и кстати, ты был совершенно прав. Без бороды и усов ты намного красивее! *** Книгу господина Аникеева дядюшка опять забрал к себе, но Анна еще вчера, слушая его цитаты с комментариями, успела сделать конспективные записи. И сейчас, устроившись за столом в своей комнате, перечитывала собранные автором сведения. Многие из них были противоречивы, и, как верно заметил Яков, плохо подходили к их собственной истории теневого плена. Например, вот это утверждение, бытующее, если она верно записала, у якутов: «Чула — двойник человека, который возникает и растет по мере его жизни. Чула человека зависит от нравственного облика того, чьим двойником явлется. У человека гневливого, раздражительного, завистливого чула черное, мало любящее своего хозяина. У человека светлого чула светлое, защищающее своего хозяина…» * И дело вовсе не в том, что имя двойника здесь не «дьула», а «чула». А в том, что он может быть светлым. Защитником. Впрочем, дядя говорил, что так считали и многие другие народы. Может быть, здесь все-таки имеется в виду иная часть души, в более привычном понимании. Та, что вбирает в себя совесть и честь человека, и тем самым и правда защищает от падения? «Чула способно отделяться от человека и даже двигаться впереди него. В этом случае оно получает название сюр. Бывает так, что человек говорит кому-то, что он его только что видел. На что ему могут ответить: «Ты видел мой сюр». Хорошо, Анна не может оценить за себя со стороны, но кажется, никогда она не была злой и завистливой. А уж сказать нечто подобное про Штольмана, Антона Андреевича, или папу — вообще немыслимо! Однако, их Двойники-Тени оказались сосредоточением недостатков, различных, но одинаково неприятных и чужеродных. Волю получили паразиты, а не защитники и покровители. Почему? Может быть, алтайцы умели держать такие Тени в подчинении, но если они обретали свободу, то справиться с ними мог уже только шаман? Может быть, «узут» — это именно вырвавшаяся на волю Тень? Злой дух, темный близнец, который несет опасность? Подчинить его может только шаман — а если еще и создать? То есть — дорастить Тень до настоящего Двойника, неотличимого от человека? Кого можно считать шаманом, только ли медиума, как говорил дядюшка? У Полины были способности, и возможно, не только к гипнозу. Она приняла участие в обряде, и лишилась души, которую заменила Тень. Близкий родственник Полины занимался алтайскими верованиями, и она могла знать от него даже то, что не попало в книги. Жаль, что несчастный дух госпожи Аникеевой с таким трудом идет на контакт. Анна выпрямилась, вздохнула глубоко, настраиваясь и собираясь с силами. Яков уехал, чтобы вести свою часть расследования. Ну что же, а она поможет ему, даже оставшись дома. Своим даром. И когда сыщик вернется, они опять сложат картинку из разных кусочков. И теперь уже не будет вопросов «Как вам это удается, Анна Викторовна?», а если и будут, то скорее в шутку. Нет, Штольман, вероятнее всего рассердится. Никак ему не доказать, что разговоры с духами не влияют на ее здоровье. Слабость и боль проходят быстро и почти без следа. А полученные сведение гораздо важнее. Дяде же она пообещала никуда не ходить одна, а вот запрета на спиритические сеансы никто не озвучивал. — Дух Полины Аникеевой, явись! От напряжения зазвенело в ушах. Госпожа Аникеева то ли не хотела отзываться, то ли не имела сил. Анна чувствовала ее присутствие, скользящее, смутное, но увидеть — не могла. Многочисленные призывы оставались без ответа. И тогда она назвала имя другой женщины, которая уже не раз приходила на помощь: — Раймонда… Марти… Перед глазами мелькнуло уже знакомое лицо, строгое и печальное. А потом взгляду Анны открылась комната, более всего похожая на кабинет. Огромный массивный стол весь завален книгами и рукописными страницами. Мужчина лет сорока, с округлым мягким лицом, и темными, изрядно поседевшими волосами, пытается навести здесь порядок, раскладывая стопками бумаги и печатные издания. Не отвлекаясь от своего занятия, он рассказывает что-то девочке-подростку, которая стоит тут же, и буквально прожигает его взглядом черных глаз, одновременно мрачных и восхищенных. — Папа, а для чего же нужен Двойник? — У шаманов много обязанностей, Поля. В любой культуре, хочу тебе напомнить. Их избранность — это не только почет, но и тяжкая ноша. Не все рады тому, что получают такие способности по наследству **. И Двойник становится помощником. Считается, что шаман не сам, лично отправляется в подземный мир, или на небо — это делает его «ула». — Значит, объединившись с Двойником, шаман становится сильнее? — уточняет девочка. — Они видят это так. И по-своему правы, конечно. Две сущности, владеющими способностями… Умеющие разделяться. Таким образом, они могут сделать многое. Но шаман должен держать Двойника под строгим контролем. — А если шаман умрет? — девочка бледнеет от волнения, ожидая ответа. — Большинство народов считает, что Двойник не сходит в царство мертвых. Он остается на Земле, чтобы передать дар следующему шаману***. — Получается, что шаман не умирает по-настоящему… — медленно повторяет юная Полина, — он остается жить всегда — в своем Двойнике. Ученый с некоторым удивлением смотрит на дочь. — Почему тебя это столь сильно волнует? Полина странно улыбается. Глаза широко распахнуты, в них горит болезненный, жадный, лихорадочный огонь. — Если бы вы были шаманом, то никогда не умерли бы. Ваш Двойник пришел бы ко мне — отдать по наследству дар. И мы с вами уже никогда бы не разлучались. И оба получили бы бессмертие… *** Все-таки свои возможности она немного не рассчитала. Или дело в том, что дух Полины полностью бездействовал, а посредничество Раймонды хоть и помогло, но и сил от медиума потребовало немало. Часа через два, отдохнув, и немного придя в себя, Анна спустилась вниз, и замерла перед отцовским кабинетом. Несколько месяцев назад она стояла на этом месте, зная, что не войдет, и тешила себя иллюзией. Ей так нужен был отец — сильный и понимающий, но обращаться можно было только к воспоминаниям и фантазиям. Потому что Лжемиронов в те дни демонстративно вкушал новое счастье с Лизой. Анна улыбнулась, погладила ручку двери. Теперь ничего не нужно выдумывать — папа здесь. Настоящий. И сейчас она сделает то, что запрещала себе в те горькие дни — войдет в его кабинет. Нестрашно, если он пуст. Можно немного подождать, и отец появиться непременно. Он есть. И будет всегда. Даже потом, когда… Он останется рядом, по праву любви и благодарности. Разве не в этом состоит бессмертие? — Аннушка, это ты? — раздалось из кабинета, хотя Анна могла бы поклясться, что ручка под ее пальцами даже не шевельнулась, и скрипа не было. — Да! Она быстро распахивает дверь и переступает порог. Отец и правда — рядом. Можно обнять и поцеловать, что, собственно, Анна и делает. — Что, все-таки проводили с Петром твоего сыщика? — добродушно ворчит тот, — видел, как вы вернулись, в несусветную рань. Анна только кивает, не желая вдаваться в подробности. Отец становится серьезным, думая, вероятно, о возможных новостях, которые может привезти из своего путешествия Штольман. … — Раймонда, подожди! Кто наш враг? — Я не могу… Он слишком силен. Но ты знаешь его. Ты знаешь… ____________________________________________________ * Изложено по следующему источнику: «Чула — двойник человека, который возникает и растет по мере жизни человека. Чула человека зависит от самого человека. У человека гневливого, раздражительного, завистливого чула черное, мало любящее своего хозяина. У человека светлого чула светлое, защищающее своего хозяина. Чула способно отделяться от человека и даже двигаться впереди него. В этом случае оно получает название сюр. Бывает так, что человек говорит кому-то, что он его только что видел. На что ему могут ответить: «Ты видел мой сюр». (В. Байлагашев «Тэнгри — Бог тюрских народов») http://yakutiafuture.ru/2016/03/07/teng … x-narodov/ **«Шаман не принимает должности добровольно; напротив того, естественно противится волею и умом принятию, но это род инкубации, которая с детства получается от родителей, по наследству, как болезнь. Дух предка наступает, нападает, давит. Потомок, испытав периодическое нападение в течение нескольких суток или недель и зачуяв оное, скрепляется, чтобы не делать того, к чему побуждается: в свободное от припадков время не ходит туда, где камлают, не делает бубна и других принадлежностей и произвольных действий, свойственных каму. И таким образом может иногда отбиться от должности, которая по милости предка падает на него. Но это отбивание дорого стоит: избираемый делается от того или вовсе безумный или уродом или замучивается и умирает…» (Вербицкий В.И. Алтайцы. Томск. 1870) ***«После смерти последнего двойник шамана не возвращается к божеству, пославшему его зародыш, и не переселяется в «страну умерших», а остается на земле, обитая где-либо в горах, тайге и т. п., не будучи связанным с местом своего погребения. Со временем он будет определять профессиональную судьбу будущего шамана — кого-либо из своих потомков — и служить одним из его наследственных покровителей…» («Вера в двойника. Рассмотрение ортодоксальных положений алтайского шаманизма…») https://libr.link/raznyih-narodov-relig … 39575.html Продолжение следует.