Другая ночь

Содержание главы целиком соответствует названию. Предупреждаю, как честный человек.

«В царстве Зазеркалии ангелы грешат, С Авелями Каины пьют на брудершафт, Трусу ставят памятник, судят храбреца, Честный ждет на паперти грош от подлеца…» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. Песня «Рыцарь Ланселот». Автор стихов — Валерий Ананьин).

Ближе к вечеру в дом Мироновых пришла Валя. Мария Тимофеевна приняла ее сперва настороженно. Опасаясь новых покушений на дочь, она теперь дула даже на воду. Однако, увидев, что Пушкин охотно общается с гостьей, трется о ее ноги, и не прочь погоняться за шнурком, которым Валю тут же снабдила Анна, старшая амазонка успокоилась. Немного пообщавшись с девушками, она решилась оставить их наедине — ведь наверняка же им захочется о чем-то своем, девичьем посекретничать. Аннушка и так буквально заперта в доме последнее время. При характере дочери — это может привезти Бог весть к чему! Пусть уж так выпустит энергию. А она, мама, тут рядом побудет, в смежной комнате. Над статьей подумает. О врачебных вопросах, например. О девушках на медицинском поприще… Но враг мимо не пройдет! … Пушкин весело играл с Валей, не шипел, и не пытался укусить. Нет, в том, что Валя — хорошая, Анна никогда не сомневалась. Кроме Александра Францевича, сестра Крушинникова была единственным человеком, который спокойно принял странное положение доктора Мироновой после «Привета» и дуэли. Не пыталась выведать подробности, не бросала многозначительных взглядов, не держалась так, точно опасается чем-то заразиться от согрешившей коллеги. Напротив, очень спокойно и естественно девушка проявила к Анне еще большую теплоту. А ведь Тень, во время своего царствования, помнится, особой лаской Валю не баловала, избрав подругой и кумиром Полину Аникееву. — Валя, — Анна решилась наконец задать мучивший ее вопрос, — скажите, почему вы… остались на моей стороне? Тогда, осенью… И после. Я очень благодарна вам, и никогда не забуду этого! Но все-таки — почему? Вы всегда казались мне такой серьезной, строгой даже … Я помню, вы сказали как-то, что не боитесь каркающих ворон, но ведь и у вас нет никакой защиты от сплетен. А из-за меня ваша репутация тоже оказалась под ударом. Девушка нахмурилась — не сердито, а скорее, озадаченно. Подняла взгляд от игравшего со шнурком котенка, и посмотрела на Анну. Круглое, разрумянившееся после прогулки по морозу лицо Вали стало вдруг очень печальным и взрослым. — Моя мама переехала сюда из-под Ярославля, — ровным голосом заговорила она, — когда вышла замуж за отца. А бабушка осталась там — в родной деревне. Навещала нас, конечно, привозила гостинцы. Любила — и маму, и нас с Лешкой. Но когда я подросла, бабушка стала ворчать, что мама дает мне много воли. И гуляю я одна, и с мальчиками дружу. Что уже почти невеста, — Валя фыркнула против воли, — а держать себя не умею, далеко ли до беды. И решила мне сама объяснить, на примере… Как в жизни бывает. Анна ощутила холодок. Нет, не потусторонний. Понятно было и без дара, что сейчас прозвучит нечто очень невеселое. Валя помолчала, кусая губы, а потом заговорила короткими фразами: — Жила-была семья. Крестьяне. Хозяйство большое, несколько детей. И сыновья, и дочери. И вот старшая дочь полюбила парня. И он ее. Посватался. А родители — отказали *. — Почему? — вскинулась Анна. — Он им бедным показался, — ответила Валя, — сказали, что крестьянин из него плохой. Он и правда, служил, а не на земле работал. Грамотный был… Занятие им непонятное, и жалование маленькое. И девушку выдали замуж за одного вдовца. Она плакала, но согласилась. И парень покорился. Анна вспыхнула от гнева — не то на суровых родителей, не то на робкого жениха. — Но это не самое … страшное, — продолжала Валя, — бабушка сказала, свадьба богатая была. Шумная. А на следующий день муж привез девушку обратно. Вернул. Сказала, что она… порченая. И уехал. — То есть, она и ее прежний жених, — ахнула Анна. — Да, — быстро кивнула Валя, — и никто бы ничего не узнал, если бы их обвенчали. А так… Уже не скроешь, конечно. Вся деревня узнала. Дегтем ворота вымазали. В окно … стишки грубые кричали. И на всю семью — позор. Не только ей, и сестрам стало невозможно из дому выйти. Зубоскалят, пальцем показывают. — А ее жених? — с ужасом спросила Анна, — он не пытался… увезти ее? — А он по-прежнему — тихо жил да служил, — сердито ответила Валя, — бабушка говорила, что он тоже только по закону хотел, чтобы в семье своим стать. А против пойти — испугался. Его и не тронул никто. А вот девушку… Валя опять дернула шнурок, который крепко стискивала побелевшим пальцами. Пушкин храбро вгрызся в игрушку, но на него сейчас никто не обратил внимания. — А девушку отец и браться стали бить, — резко сказала Валя, — каждый день. Сильно. Несколько недель. Перестали, только когда у нее кровь горлом пошла. Им ведь того и нужно было. Чтобы умерла — вроде как сама по себе. — И никто никуда не сообщил? — почти закричала Анна, — это же убийство! — Нет, — вздохнула Валя, — понимаете, Анна Викторовна, никто так не думал. Все, все считали, что ее семья права. Что девушка преступница. Грешница, которая заслужила наказание. Что отец и братья так смывают позор. Да что там! Девушка и сама так думала. Когда умирала — просила у родных прощения. Бабушке ее мать рассказывала… потом… Анну затрясло. — И мать тоже ее не защитила?! — Она не могла бить дочь — это да. Уходила, плакала. Парню тому, бывшему жениху, деньги было принесла, чтобы он побег все-таки устроил. А он опять… — Валя дернула уголком губ, — не решился. И все. Не стало девушки. Точно и не жила такая никогда … Анна обхватила себя руками, чувствуя, что все существо заполняется болью. А она-то думала, что ей приходится нелегко! Куда там… Оказывается, «камни» могут быть настоящие. Или кулаки. От самых близких людей. И трусость — от «соучастника преступления». — Анна Викторовна, простите, — Валя осторожно погладила ее по плечу, — я напугала вас. Мне самой об этом говорить тяжело. И иногда так хочется, чтобы еще кто-то знал про эту девушку! И пожалел. Я долго просто сама не своя была после этой истории. Только выводы сделала совсем не такие, на которые бабушка надеялась. — Что же вы решили, Валя? — спросила Анна, догадываясь, что услышит в ответ. — Прежде всего — никогда и ни за что никого не гнать. И не травить. Заступаться, — горячо ответила девушка, — я немного могу, но … Человек должен знать, что он не один. Когда все это случилось, осенью, мне было так страшно за вас. И так обидно, что люди кинулись осуждать, смеяться, сплетничать. Я хотела вам показать, что для меня вы — как прежде. Даже лучше! — Спасибо вам, Валечка, — выдохнула Анна, — вы не представляете, как это много — то, что вы сделали! Она крепко сжала Валину ладонь, моргнула сердито, пытаясь отогнать слезы. «А ведь Аристократ задумал для нас с Яковом что-то подобное, — подумала Анна, — ему — пулю. Смерть, или вечное чувство вины, а мне — холод и общее осуждение. Пусть не побои, но грязные слова, насмешки, нежелание общаться. И все это было, было… Елена Васильевна, которая не ответила на мое приветствие. Жена генерала Левашова, не желавшая, чтобы я осквернила их дом. Марфа Кайсарова… И потом сплетням не давали замолкнуть. За мной и Штольманом следили. Шушукались, когда мы вернулись вдвоем поздним вечером из «Монплезира» … А тот снежок, возле книжного магазина? Сама Полина бросила его, или подговорила кого-то?» Боль в душе не утихала, но в ней, словно в темной мутной воде что-то тускло поблескивало, постепенно всплывая на поверхность, и приобретая странно-знакомые черты. «Князь Мещерский, только приехав, очень быстро узнал обо мне, и оскорбил прямо на улице. Сплетники знали, что мы с Яковом вместе провели ночь после того жуткого «венчания», и доложили об этом отцу, а его Тень ринулась мстить мне и маме… Полина выкрала мои стихи, и в нужный момент отправила в газету, чтобы город снова заговорил о нас…» Наш враг очень силен, сказала Раймонда. Он хочет доказать, что идти некуда — только во Тьму. Никто не поможет, не поддержит, а значит, надо использовать право сильного. Быть не жертвой, но хищником. Тем, кто бьет сам. «Ту девушку били, чтобы довести до смерти… Безжалостно. По плану. Нас тоже били — в душу. Чтобы мы перестали верить, любить. И существовать…» — Как жестоко… *** Как и предполагал Штольман, высокие чиновники мгновенно открестились от Полины, готовые считать ее хоть сообщником гипнотизера и его шпионкой, хоть самим Крутиным во плоти. Сведения о ней ему передали весьма охотно, но они оказались очень скудными. Хорошо, что сыщик в первую очередь зашел в Географическое общество, и смог побеседовать с Ламанским! Потому что получить нужную подробную информацию официально оказалось куда сложнее. Мистический кружок любительницы древних шаманских практик удостоился всего лишь несколько строк, с пояснением, что политические вопросы молодежь не обсуждала, а значит, и опасности подобное объединение представлять не могло. О кровавых ритуалах и оргиях речь тоже не шла, литература использовалась самая что ни на есть разрешенная и допущенная цензурой. Правда, участникам на всякий случай было сделано предупреждение, после чего сборища стали проходить все реже, пока не прекратились. Или их перенесли в другое место, надежно сокрытое от властей? Не под крылышко ли заинтересованного Аристократа? Возможно, в это время меняется и тематическая направленность кружка, и к алтайским верованиям начинаю приплетать лжекатарские воззрения? Или это случается позже, а для экспериментов используют любые подходящие обряды и заклинания? Сыщик продолжал мысленно называть врага Аристократом, чтобы не подгонять задачу под заготовленный ответ. Догадки могут помочь. И все-таки, не факт, что имя преступника окажется тем самым. Хотя такой результат был бы как нельзя более логичен. И невероятен. А вот выяснить несколько имен тех, кто интересовался «вопросами этнографии» Алтая в трактовке госпожи Аникеевой Штольману удалось. Увы, за прошедшее время следы большинства затерялись, что немудрено. Молодежь выросла, остепенилась, оставив экзотическое, щекочущее нервы увлечение. Многие покинули столицу, получив службу, или став семейными людьми. Но одну свидетельницу и почти подругу юных лет Полины сыщик разыскал в тот же день. Юлия Андреевна Звягина служила гувернанткой. Само упоминание о госпоже Аникеевой перепугало ее чуть не до обморока. Хотя визит сыщика, кажется вовсе даму не удивил, она быстро вышла в переднюю, едва не опередив прислугу. Разговаривали они в пустующей классной комнате, так как мать семейства вместе с детьми находилась в гостях. — Только, умоляю вас, не нужно, чтобы кто-то об этом знал! — бросив панический взгляд в сторону незапертой двери, и сложив руки на груди, заговорила Юлия Андреевна, — я все это давно оставила, и даже думать не хочу… — Вы можете объяснить мое появление любыми семейными обстоятельствами, — спокойно сказал Штольман, — если вы действительно давно не имели дела с Пелагеей Ивановной и ее … научными и не научными изысканиями, вряд ли вам что-то может грозить со стороны закона. Но мне необходимы подробности вашего общения с ней. Лицо Юлии Андреевны нельзя было назвать красивым, но оно было крайне подвижным и выразительным. Ранние морщинки залегли под глазами, протянулись от уголков носа к губам. Испуг, облегчение, новый приступ тревоги — все это отразилось в ее чертах, быстро сменяясь, точно вид облаков в ветреный день. — Мы стали… дружить еще в гимназии, — с заминкой произнесла Звягина, — не знаю, зачем я понадобилась Полине, лучше бы она и не приближалась ко мне! Впрочем, неправда, знаю, — тут же с горечью одернула она себя, — я умела кое-что. Так, немного, просто какие-то способности, которые трудно объяснить. Интуицией разве. И Полина умела. Но она была сильной, а я не могла ей полностью противостоять. Только защищаться. — Что за способности были у вас и у госпожи Аникеевой? — спросил Штольман. У Юлии Андреевны вырвался дрожащий вздох. — Я иногда понимаю, что именно произойдет в самое ближайшее время. В течении примерно пяти минут. Даже сегодня — я знала, что кто-то придет ко мне перед тем, как вы позвонили в дверь. А тогда я чувствовала, кого вызовут отвечать урок. Или что сейчас мои книги случайно столкнут на пол… Я не афишировала этого умения. Но Полина догадалась. Она была очень наблюдательной. Мало говорила, но все замечала и использовала для собственной выгоды. А ей очень нужны были люди со … странностями, да еще такие, которыми можно управлять. Полина могла. — Что именно? — настойчиво утонил сыщик. — В-внушение, — сглотнув, ответила Звягина, — гипноз… Она еще только училась его использовать, искала себе … подопытных. Необходим был довольно длительный контакт глаза в глаза, но мало кто захотел бы играть с ней в гляделки просто так! Полину не слишком любили, она всегда держала себя холодно с другими девочками. Со мной тоже никто не дружил, но просто потому что не замечали. Меня это радовало, лучше так, чем вражда и травля. Я была довольно неловка и смешна, а своих способностей просто боялась, хотя они и помогали порой избегать неприятностей. Полина все это хорошо поняла, и повела дело так, что как будто бы защищает меня, протягивает руку дружбы. Но если я ее оттолкну … — женщина вздрогнула, — меня вытащат из моего защитного кокона, и сделают настоящим посмешищем. Может быть, в это трудно поверить, но девочки-подростки бывают тоже очень… жестокими, — с прорвавшейся мукой призналась она. В отношении мальчиков подобное было Штольману слишком хорошо знакомо по учебе в корпусе. Именно тогда тихий домашний Яков научился драться, отчаянно и яростно **. Как проходили Анины гимназические годы? Она упоминала об отсутствии подруг, о взаимном непонимании со сверстницами. Но, к счастью, травли Анна не знала. Тогда не знала… — И вот началась моя … дружба с Полиной, — продолжала Юлия Андреевна, немного успокоившись, — порой с ней было интересно, да и я досыта наглоталась одиночества. Поэтому, а не только из-за страха, терпела так долго. Хотя и понимала, что сама для Полины — как собачка, нет, меньше. Как мышь из лаборатории. — То есть, Полина тренировала на вас свои способности к гипнозу? Но разве вы не могли воспрепятствовать этому? Ваша способность предвидеть… — Она срабатывала не всегда, — устало покачало головой Звягина, — а кроме того, Полине как раз нужно было сопротивление, но при условии, что жертва не сбежит. Соревнование, пусть и с более слабым, но не вовсе беспомощным противником. Ее охватывал азарт, ведь нужно было успеть внезапно перехватить мой взгляд, чтобы я не отвернулась, не опустила глаза. Как можно быстрее внушить то, что ей необходимо. Постепенно у Полины получалось все лучше, но и я не стояла на месте. В голосе женщины прозвучало нечто, отдаленно напоминавшее гордость. — Именно от внушения Полины я научилась немного … отстраняться. Словно не вижу и не слышу ее. Если я успевала в первые секунды поставить некую прозрачную стену между нами, внушение почти не действовало. Это раззадоривало Полину, заставляло доказывать себе, что новый барьер ей тоже по плечу. Ей очень нравилась теория о том, что у человека есть несколько душ, — добавила Звягина, — и Полина хотела сделать сильной ту часть сознания, которая потом может остаться на Земле, и воплотиться вновь. Она говорила, что так действуют алтайские шаманы, ломая сопротивление, мучая несогласных. И получают … бессмертие. — Неужели только вы были в таком положении? — нахмурился Штольман, — а другие члены кружа, который собрала потом госпожа Аникеева? — С ними ей было слишком просто и скучно, — объяснила Юлия Андреевна, — легкие победы она не брала в расчет. Полина могла каждому из посетителей кружка внушить что-то, но старалась делать это скрытно, чтобы не пошли слухи. А я — я молчала. И годилась для тренировок. Полина выискивала тех, кто тоже обладает способностями, думаю, и кружок был создан для этого. Ведь интерес к шаманству вполне закономерен для подобных людей. Но кроме меня в то время нашелся только один человек, — она вдруг покраснела слегка и отвернулась, — студент. Будущий врач… Штольман не обладал даром госпожи Звягиной, но интуиция вкупе с попыткой сопоставить факты не подвела: — Скрябин, не так ли? Краска вновь сбежала со щек Юлии Андреевны. — Да, — глухо призналась она, — Иван… Евгеньевич. Тут явно было что-то очень личное. — Он ухаживал за Полиной? — спросил Штольман. — Нет, — отвергла его предположение Юлия Андреевна, — все не так! Я была не совсем точна… В это время Полиной тоже заинтересовался кто-то. Она не открывала его имени, но из обмолвок я поняла, что человек этот богат, очень влиятелен. И немолод. Но для Полины это ничего не значило, он казался ей похожим на отца — а отца она обожала. А главное, этот человек тоже был увлечен колдовством и мистикой. Но ему нужны были конкретные результаты, и Полина очень хотела их предоставить. Иван общался с нею — и со мной, а в собрании кружка поучаствовал, кажется, всего один раз. И назвал его потом «Обществом экзальтированных идиотов». Он сам был очень сильным и волевым, говорил, не слишком подбирая слова и выражения. Я считала Ивана очень цельным и честным, пусть и грубоватым. Я так верила ему… Юлия Андреевна вдруг коротко и страшно всхлипнула без слез: — Жестоко! Как же это было жестоко… __________________________________________ *История, рассказанная Валей, на самом деле произошла в конце 19 века. Описана в воспоминаниях художника Константина Коровина «То было давно… там… в России…». Рассказ «Дом честной». https://biography.wikireading.ru/48260 ** См. Atenae повесть «Сердечное согласие» (Глава «Духи на заказ с доставкой на дом»). «- Я ненавидел корпус, — признался он, поморщившись. — Меня раздражала муштра. А я к тому же был невысокого роста и хрупкого телосложения. Мне постоянно приходилось доказывать свою силу тем, кто был действительно сильнее. И быть битым, разумеется…» Продолжение следует.