Близнецы

Бэкхен еще сонный разлепляет веки, и чувствует как снизу до его обоняния доносятся запахи вкусного бабуленого завтрака. Он переворачивается на живот, утыкаясь лицом в подушку, и потягивается все еще немного сонный, зевая. У бабушки он любил спать, если только у них не было вот таких ранних подъемов как прошлым утром, это было совсем по-другому нежели в городе. В Сеуле ночная жизнь Бена сбивала ему график, что он не редко путал день с ночью, а здесь у бабули особо не забалуешь. Она ложилась рано, и хоть не ругала уже взрослых внуков за позднее возвращение домой, но смотрела так, что те и сами больше не хотели задерживаться до поздна. Бэкхен окончательно просыпается через десять минут, окидывает комнату взглядом, понимая, что брата уже давно нет, а его кровать идеально заправлена. Бен предполагает, что он внизу с Бабулей. Приходится встать, когда зов голодного желудка становится все громче, а в городе он спокойно это время может жить на одном кофе. Бэкхен спускается вниз, проходит мимо соблазнительных ароматов в ванную, чтобы привести себя в порядок. Уже более свежий, он идет на кухню завтракать, но там лишь одна бабушка крутится у плиты. — Доброе утро, ба, а где мелкий? — спрашивает Бэкхен, принимаясь помогать сервировать стол. — Хенни ушел к морю, скоро должен вернуться, — отвечает Мунен, чмокая внука в макушку. Для этого Бэкхену даже со своими сто семьюдесять тремя приходится наклоняться или присаживаться. — Зачем ему в такую рань и к морю? — удивляется Бэкхен. Его брат хоть и был ранней пташкой, но особой романтики и любви к морю не испытывал, чтобы встречать там рассветы. Или же он его не так хорошо знает? — Бэкки, ты время видел? — смеется женщина. — Неа, но я выспался, — довольно улыбается. И правда, он совсем забыл о времени. Здесь жизнь текла размеренней, совсем некуда было торопиться, спешить, опаздывать. Это не Сеул, где все постоянно бегут, никого не замечая. И снова Бен ловит себя на мысли, что сравнивает эти два места. Он хлопает себя по домашним штанам и понимает — вместе со временем он забыл даже о телефоне, что было вообще ему не свойственно. А когда он последний раз проверял отчеты по работе? Видимо, это место, действительно, дарило ему покой и умиротворение, что вся городская суета просто улетучивалась. Бэкхен встает из-за стола, говоря бабуле, что скоро вернётся и поднимается наверх. Телефон не находится на привычном месте — под подушкой, и Бэкхен начинает нервничать. Потерял? Чтобы восстановить все контакты уйдет очень много времени, да и слишком, слишком много в этом телефоне личного. Бен вспоминает, что не доставал его с прошлого вечера и решает поискать в карманах одежды. Телефон находится в кармане куртки, он все также на беззвучном. Как только дисплей включается, Бен видит пару писем на рабочей почте, сообщения от Минхо, несколько от знакомых, и множество пропущенных вызовов и сообщений от Доёна. Бэкхен вздыхает и трет переносицу. Этот настырный ребенок, как же теперь ему от него избавиться? Сообщения остаются непрочитанными. Бэкхен обещал сам себе оставить все дела в городе, сюда они с братом приехали навестить бабушку и отдохнуть. Бен еще приехал разобраться в себе и, наверное, для этого нужно еще было поговорить с Шихеном. Его пробивает на смех, чертов засранец, не мог выбрать другую профессию, нет же, психологом захотел стать. Бэкхену было тяжело из-за этого. Он не мог понять и различить, где заканчивается братская поддержка и начинается врачебный анализ. Для него все было одинаково. Или же Бэкхену лишь так казалось? Он слышит как внизу хлопает дверь — Шихен вернулся, и оставляет телефон наверху. Если бы на работе что-то случилось, вызовов было бы гораздо больше, а все остальные дела смогут подождать. Бэкхен снова сладко потягивается, чувствуя, как приятно растягиваются мышцы, и улыбается. У него очень большие планы на этот день. Из кухни уже доносятся бодрые голоса брата и бабушки, разговаривающих о чем-то. Кажется они вспоминали что-то или же договаривались? Бэкхен слушая это, вспоминал, как еще в школьные годы, после ночных вылазок с Паком просыпался к обеду, и спускаясь, также слышал разговоры Шихена с бабулей. Тогда они оба любили причитать на него за то, что день с ночью попутал. А Бэкхен это сделал образом и делом своей жизни. — Снова меня обсуждаете? — заходит на кухню с улыбкой. Бэкхен садится рядом с братом и ловит его вопросительный взгляд. — Что? Я уже пол часа как встал, это ты тут где-то шляешься. — Бэкки, — укоризненно начинает Мунен. — Прости, бабуль, не удержался. Так каким ветром тебя понесло к морю в такую рань? — А все тебе расскажи. Я же не спрашивал, что ты там забыл вчера вечером, — привычно начинает пререкаться Шихен. — Мальчики! — прикрикивает на обоих Мунен, что те вздрагивают, вспоминая, где находятся. Оба тут же опускают головы под суровым взглядом бабушки, как два нашкодивших щенка. Они совершенно забыли, что при ней нужно играть двух послушных братишек, которые практически не ссорятся, а не показызать их обычное утро в Сеуле, когда пререкания идут вместо «доброго утра». — Прости, бабуль, — все так же в унисон. Хоть что-то у них получалось делать слажено. — Ешьте, а то завтрак стынет, — коротко. — Приятного аппетита, — желает Шихен, а Бэкхен к нему подключается, но уже слишком поздно. Завтрак был подпорчен, как и утро. Шихен настаивает, что они все сами уберут со стола и бабуля может идти отдыхать. Мунен не сопротивляется, она уходит на улицу, оставляя внуков одних. Сердце чувствует, что с ее мальчиками не все так просто, но видимо, они еще не готовы об этом говорить. Она видит, что ее озорные мальчишки, уже давно не так дружны друг с другом, как раньше. Нужно было это дело срочно исправлять. Мунен всегда хотела, чтобы ее мальчики были поддержкой и опорой друг для друга. Ее время не вечно, и придет момент, когда они останутся совсем одни. Им совершенно нельзя терять связь. Только они могут так сильно чувствовать друг друга и защитить. Только они. — Ну что, договорился? — шипит Бэкхен на брата, подглядывая во двор за бабулей. — Ты же первый начал! — возмущается Шихен такой наглости, пока намывает тарелки. — Ой перестань, забыли, — решает прекратить этот бесполезный спор Бэкхен. Ему совершенно не хотелось портить себе весь оставшийся день. — Так что ты делал на море? — Думал. Это не только твое место силы. Оно и мне помогает в трудную минуту, — спокойно выдает младший. Он домывает последнюю тарелку и выключает воду. — Доволен? Я уталил твой интерес? Бекхен не находит чего ответить. Кажется в своих метаниях, он совершенно забыл, что все произошедшее касается и его брата тоже. А как себя чувствует Шихен в этой ситуации? Больно ли ему? Растерян ли он также, как сам Бэкхен? Чертовы Паки, ни минуты покоя от них! — Давай съездим к родителям. Мы давно не появлялись у них вместе. Ммм? Шихен замирает с полотенцем в руках и удивлённо смотрит на брата. Бэкхен закатывает глаза на это и продолжает ждать ответа. Кажется, пришло время, начать им разговарить. Нормально. Так измотанные и потерявшиеся в громадном Сеуле, они совершенно забыли, что находятся ближе друг к другу чем думают. — Кажется, дом тебе идет на пользу, — изрекает Шихен. И с минуту подумав, отвечает. — Я согласен. Бэкхен не знает как расценивать слова брата, но решает, что он прав. Дом идет им обоим на пользу, где, как не здесь приводить свои мысли и жизнь в порядок. — Отлично, тогда пойдем собираться, — счастливо кивает Бэкхен и уходит наверх, оставляя все такого же недоумевающего Шихена на кухне. Путь выходит недолгим, парни едут молча. Говорить особо было не о чем, или же не находилось подходящих слов для начала разговора. Бэкхен изредка поглядывал на сосредоточенного брата, который явно что-то прокручивал в своей голове, судя по стучащим по дверце пальцам. — Слушай… — начинает Бэкхен. — Ммм? — Ты прости меня за утро. Шихен переводит удивлённый взгляд на брата, не понимая, послышалось ли ему это или же нет. С самого их приезда Бекхена будто подменили, или же наоборот этот настоящий? — Что, прости? — Да ладно, ты все слышал. Просто мне надоело, мы с тобой вечно ругаемся, давай хотя бы здесь не будем, на радость бабуле и родителям. — Это ты мне сейчас говоришь? Бэкхен, я и в Сеуле с тобой не хотел особо ругаться, ты первый от меня отстранился. В голосе Шихена проскальзывают нотки обиды. Ведь, действительно, он никогда не понимал, почему они не могут поговорить нормально с братом. Сначала его язвительность обижала, затем утомляла, а потом Шихен и вовсе перестал на нее реагировать, изредка тоже отвечая на колкости. Проще было разговаривать с Бэкхеном на его языке, или же совсем не замечать его иголок. — Прости, — еле слышно произносит Бэкхен. Он сегодня явно в ударе, сам от себя такого не ожидая. — Бэкхен, скажи мне честно, ты чем-то болен? Или может тебя хотят убить? На последних словах Бэкхен немного вздрагивает, и тут же берет себя в руки, что Шихен не успевает этого заметить. — С чего ты взял? — Ну, смотри, — выставляет руку вперед младший, готовясь загибать пальцы. — Ты неожиданно сорвался к бабуле, и меня зачем-то потащил с собой. — Брось, я уже объяснял, зачем это сделал, — отмахивается Бэкхен. — Сейчас мы едем к родителям, опять же ни с того ни с сего, — продолжает допытываться Шихен, не спуская теперь уже внимательного взгляда с брата. Он знал любое его движение, привычку и мимику, чтобы понять, где, что и как испытывает брат. — Потому что мы давно у них не были. Вдвоем, — уже с нажимом говорит Бэк, начиная закипать. — Ты передо мной извинился! — прибивает третьим аргументом Шихен. — Блять, Шихен, хочешь заберу свои слова назад? — не выдерживает Бэкхен. — Я просто заебался, давай хотя бы у бабушки побудем хорошими и любящими друг друга братьями. Я многого не прошу. Они подъезжают к нужному месту, и Бэкхен резко тормозит. Парковка в этот день практически пустая, поэтому он не особо заботится о том, как ставит машину и выходит из нее, не дожидаясь брата. Чертовски сильно хочется закурить, но сигареты остались в машине или даже дома, он не помнит. Бэкхен сам не знает зачем все это делает. Ему просто хочется. Цель — приехать к бабушке, была, а все остальное диктует ему сердце. Дома все кажется совершенно по-другому, будто не было этих недопониманий в Сеуле, не было той жизни, Доена, признания Чанелю, его отлета. Казалось, что все это не настоящее, что вот они сейчас снова в школе, отправились навестить родителей, а затем приедут и пойдут с Паками к морю или отправятся шляться по городу. Но это был лишь мираж. В реальности, у Бэкхена были большие проблемы на работе, недопонимания с Доеном и полная задница в отношениях с Пак Чанелем. Единственное, что ему хотелось, это умиротворения, побыть хоть немного в месте, которое дарит покой и тепло, в месте, где о тебе заботятся. Тогда, сидя на берегу, Бэкхен понимал, что нужно что-то в этой жизни менять, начать что-то делать, и в первую очередь ему нужно было изменить отношения с братом, но как показала практика несколько лет полного игнорирования друг друга просто так не сотрешь. Шихен следит за метаниями Бэкхена из машины, пытаясь понять, что все это только что было. У Бэкхена наблюдались не самые хорошие признаки, и Шихен всячески не хотел допустить запущения той ситуации, которая вырисовывалась, но и понять брата он тоже не мог. Он так ненавидел это чувство, когда в борьбу вступали долг и эмоции. С одной стороны он должен был поступить как врач и пойти на поводу у Бэкхена, чтобы тот сам все ему выложил. А с другой, хотелось побыть таким же вредным и упрямым, и не давать старшему того, что он хочет. Когда Шихен понимает, что засиживается слишком долго, и Бэкхен тоже практически не двигается, застыв на месте, он все же решает выйти ему навстречу. Может быть из этого что-то да получится. Дверца машины нарочито громко хлопает, приводя обоих в чувства, и Бэкхен оборачивается на звук. Шихен показывает ему, что готов идти дальше. Машина ставится на сигнализацию, и парни идут вглубь кладбища. Колумбарий, где стоят урны с прахом их родителей находятся чуть дальше могил. Им приходится пройти некоторое расстояние в тишине. Раньше это все очень сильно давило и пугало. В детстве, мальчишками, они ходили сюда только в присутствии бабушки, а повзрослев стали приезжать и одни. Сейчас это место навевало лишь тоску. Они практически уже не помнили родителей. Человеческая память странная штука, она стирала все самое ценое и дорогое. Мамину теплую улыбку, мягкий голос, что пел колыбельные по вечерам, теперь они слышали все это еще отдаленней, и папины добрые глаза и сильные руки, что подкидывали до самых небес и звонкого смеха. Они были слишком маленькими, чтобы хорошо запомнить родителей. Или же, как теперь мог понимать Шихен, детская психика просто скрыла для них болезненный воспоминания, оставив лишь осколки чего-то счастливого и родного. Колумбарий веет ничем иным как холодом. Ровные ряды витрин с урнами, фотографиями и различными вещами покойных. Бэкхен и Шихен два нерадивых сына, даже не надели костюмов, чтобы почтить память родных, и ничего с собой не принесли. Ничего и не нужно. Они знали, что достаточно лишь того, что они пришли вместе. С одной из витрин им улыбались молодая женщина с длинными черными локонами и глазами полумесяцами, и мужчина с шоколадными глазами и квадратной улыбкой. — Мам, пап, ваши несносные мальчишки пришли вас навестить. На этот раз вместе, — кланяется Бэкхен с улыбкой, едва тронувшей уголочки губ. — Мы скучаем, — повторяет за братом Шихен. А больше говорить и не нужно. Шихен смотрит на улыбающихся родителей и, наконец, понимает, что Бэкхен прав. Их ссоры и недомолвки так ничтожны. Ему так сильно не хватает этой братской поддержки, порой даже больше него самого рассудительного Бэкхена, который всегда знал, как поддержать. Ему давно этого не хватало, но обида душила сильнее, она сковывала все тело и заставляла отстраниться, стать холодным и неприступным. Сейчас же, стоя здесь, напротив праха родителей, Шихен понимал — роднее брата у него никого больше нет и не будет, что бы там между ними не случилось. Бэкхен был в своих мыслях. Он впервые за долгое время ощущал лёгкость. Будто мама окутывает его своими объятиями так, что все невзгоды уходят сами сабой, а сомнения развеиваются. Он вновь чувствовал себя тем самым озорным мальчишкой, который ни дня не мог провести без приключений. Тогда в детстве проблемы казались, концом света, но при этом всегда решались сами собой, потому что рядом был он. Рядом был тот человек, что сейчас так же стоит по правую руку от него и думает о своем. Шихен всегда был опорой для него, спасителем и голосом разума. Не было таких проблем, с которыми он бы не помог справиться. Они вылезали из них вместе. И ему этого не хватало. Сейчас все эти обиды, выглядели настолько детскими, что как раз будучи детьми, они были гораздо взрослее, чем сейчас. Бэкхен нуждался в брате очень сильно, скучал по нему, но сам себя боялся в этом признаться. Сейчас, стоя перед родителями, они понимали одну простую истину, которую забыли и игнорировали столько лет — они братья, и только они есть друг у друга. Вышли из колумбария они все так же молча. Говорить не хотелось. Нужно было привести мысли в порядок, уложить тот ураган эмоций, что так неожиданно поднялся в груди. Было неловко идти навстречу первыми и стараться как-то открыться. Для них это было непривычно и далеко, поэтому нужно было начинать с малого. Оказавшись дома, парни обнаруживают, что во дворе бабули стало как-то слишком шумно. Они непонимающе переглядываются, пока идут ко входу. На большом квадратном столе сидят три фигуры, в одной из которых они узнают бабушку, а приблизившись, и старших Паков. Они сидят в перчатках рядом с большими тазами наполнеными капустой и чему-то громко смеются. — Кимчи?! — в один голос отзываются парни. — О, мальчики, вы вернулись, проходите скорей, будете нам помогать, — Мунен чуть привстает подзывая внуков к себе. — Мальчики, как приятно вас видеть, где пропадали? — поворачивается к ним лицом Наре. Чанель так сильно похож на мать, с этими большими глазами и чуть торчащими ушками. Он был словно мужской копией своей матери, только крупнее в несколько раз. Ростом они с Сехуном в отца. — Здравствуйте, тетя, дядя. — Мы были у родителей. Так давно не навещали, что даже стыдно. — Это правильно, родителей не надо забывать, — кивает одобрительно Джунхек. — Ба, а вы не поздно решили делать кимчи? Кажется, его делают в августе — сентябре, уже ноябрь, — задумывается Шихен. Признаться честно, он сто лет не делал кимчи. Они с Бекхеном привозили его по очереди в контейнерах, а чтобы как-то заморочиться и помочь бабуле — дело не доходило. Становится стыдно. — Еще не поздно, к тому же я в этом году сделала не так много, а сейчас боюсь, что не хватит, поэтому позвала Наре и Джунхека мне помочь. И вы давайте присоединяйтесь, — подзывает она рукой парней. Бекхен с Шихеном переглядываются, пожимают плечами, и садятся по обе стороны от бабушки, надевая резиновые перчатки. Как только аромат смеси жгучей перцовой пасты и овощей доходит до рецепторов, начинает зудеть в носу и пощипывать глаза. — Ну вот, сейчас дело пойдет быстрее, глядишь за пару часов и управимся. Работа, действительно, пошла гораздо быстрее и веселее. Джунхек травил байки, вызывая смех всей компании, и Бэкхен старался от него не отставать, рассказывая различные истории. Шихен украткой наблюдал за братом, его беспечной и такой яркой улыбкой, глазами полумесяцами как у мамы и заливистым смехом как у отца. На душе становилось теплее, внутри будто вместо серой и промозглой осени расцветала весна. Шихен совершенно забыл, что может быть настолько хорошо. За приготовлением кимчи разговоры взрослых плавно перешли в обсуждение их детей и припоминания им их прошлых заслуг. Шихен и даже Бэкхен краснели, дулись и старались возразить, про себя проклиная чертовых Паков, которые избежали этой участи. А старшим было что вспомнить. И как их вызывали в школу за сорваные уроки, и как они забирали мальчишек из полицейского участка, и как ловили их же сбежавшими из-под домашнего ареста. Бэкхен еще пытался что-то возразить, но аргументов в свою защиту было мало, Шихен же вовсе покорно молчал. Бэкхен помнил, что брат особо и не был никогда причастен к их делам, но всегда попадался вместе с ними. Шихен каждый божий раз ворчал, пытался их остановить, но покорно шел следом, попадаясь все также вместе с ними. Сехуна тогда еще не пускали с ними, страдал и отдувался только Чанель, но чем больше они попадались, тем больше был азарт придумать более коварные планы. Разговоры о детстве плавно перетекли в беседу у настоящем. Мунен и Наре обсуждали своих детей и обменивались взаимными желаниями о невестках. Бекхен при этом слове едва заметно вздрагивал, а Шихен вообще старался сделать максимально безэмоциональное лицо. — Вы только посмотрите на них, уже почти тридцать, а все без девушек. Мунен — ши, мальчики хоть раз вас знакомили со своими избранницами? — причитает Нарэ, и Бэкхен понимает, что дело пахнет жареным, но бежать совершенно некуда. — Нет, что ты, дорогая, мальчики еще не приводили никого в дом, я даже перестала на это надеяться, — огорчённо вздыхает бабушка — Вот и мои также. Я знаю, что у Чанеля много девушек, — на этих словах Бэкхен невольно кривится, что замечат только Шихен. — Но ни одной он нам так и не показал. А вот Сехун, не знаю о чем думает этот ребенок… Женщина расстроенно вздыхает и смотрит на притихших парней, что раскладывали кимчи по контейнерам, пытаясь слиться с пейзажем. — Шихенни, а как там Сехун? Почему он с вами не приехал? Мой мальчик так привязан к тебе, с детсва считал тебя примером для подражания, — Нарэ продолжает без задней мысли рассказывать об отношении Сехуна к Шихену, и только Бэкхен замечает, как в это время напрягается брат. — Помню, как ему было тяжело, когда вы в троем уехали в Сеул. Он тогда просил нас перевести его в другую школу, а когда мы отказались, то решил учиться, чтобы поступить в Сеульский. Ты уж присмотри за ним, он хоть и кажется взрослым, но все еще такой ребенок. Шихену на это ответить нечего. Он знал, со временем стал все понимать, поэтому и отдалился от Сехуна. Его пробивает на улыбку, но он старается сдержаться. Сейчас младший Пак бы надул щеки и неприменно бы стал возмущаться на сравнение себя с ребенком, родителям он это еще мог простить, но только не Бену. Когда молчание Шихена затягивается, а Наре смотрит на него немного сбитая с толку, ситуацию в свои руки берет Бэкхен. — Тетя, мелкий, учится. Я вижу его в своем клубе чаще, чем они видятся с Шихеном, — спасает ситуацию Бэкхен, и Шихен кидает ему благодарный взгляд, облегченно выдыхая. — Он закрыл успешно сессию, отмечали они у меня, так что все прошло под контролем. А не поехал он с нами потому, что у него работа. Чанель уехал, теперь нужно же как-то становиться взрослым без старшего брата. Бэкхен хмыкет, у него получается врать гораздо лучше, чем у Шихена, хотя в этой ситуаци он соврал лишь малость. Нарэ достаточно и этого, она кивает, мягко улыбаясь, прикладывает палец к губам и вспоминает, что еще хотела спросить. Ее успевает остановть Джунхек. — Милая, успокойся. Ты можешь сама позвонить нашему сыну и все у него узнать. Нечего мучить мальчиков, они же не могут знать абсолютно все, что происходит с нашими аболтусами. — Ты прав, но… — Нарэ немного сникает. — Я так по ним соскучилась. Чанель сорвался в считанные дни. Сехун звонит очень редко и то, ничего о себе не рассказывает. Я не видела своих детей уже очень давно, вот и хотела узнать у мальчиков, как они там. — Тетя, с ними все хорошо, — подключается Шихен, почувствовав общее настроение. — Пак Чанель это Пак Чанель, для нас тоже стало большим удивлением, что он вот так сорвался за границу. — Шихен невольно косит взгляд на Бэкхена, но тут же продолжает. — А Сехун… Он старается учиться. Я по себе помню, как было тяжело на этом курсе, поэтому у него сейчас совершенно нет свободного времени. Шихен ободряюще улыбается женщине, своей самой мягкой и успокаивающей улыбкой. Он понимает, что материнское сердце трудно успокоить. Пусть они с Бэкхеном и выросли под присмотром бабушки, но она и даже тетя старались заменить им маму. Поэтому их бабушка всегда считала, что у нее четыре внука, а родители паков, что у них четыре сына. И только сами дети, давно перестали быть детьми. После сытного ужина, приготовленного бабулей, когда Джунхек и Нарэ прощаются с семьей Бен, парни остаются одни. В кухне повисает тишина. В голове скопилось слишком много мыслей, но наружу вырывалась только пустота. Чувствовалось некое облегчение и успокоение после этого дня, будто некоторые винтики закрутились, и проблемы решились сами собой. Бэкхен проверяет телефон и вздыхает, что не укрывается от Шихена. — Какие-то проблемы? — интересуется он у брата. — Ши, пожалуйста, — умоляюще просит Бэкхен. — Я уже вообще ничего не могу у тебя спросить? — слишком резко отзывается Шихен, прямо как в детстве, когда Бэкхен не посвящал его в их с Чанелем тайны. Бэкхену становится некомфортно. Он не хотел портить этот день спорами и обидами. Бен садится напротив и вздыхает, откладывая телефон в сторону. Он не знает как поступить, хочется столько всего рассказать, но как-то невидимый барьер не дает словам выйти наружу. — Прости. Не хочешь говорить — не нужно. Я понимаю. Шихен встает из-за стола и собирается уходить. Он хоть и старается не показывать, но его берет жуткая обида на брата, еще с тех самых пор, когда он отдалился. Бэкхен никогда особо с ним не делился своими внутренними переживаниями, в его натуре было все держать в себе, но при этом он доверял Шихену и в самые тяжелые моменты всегда нуждался в нем. А потом все изменилось. Бэкхен закрылся от него окончательно, перестал вообще посвящать в свою жизнь и близко к себе не подпускал. — Ши… — начинает Бэкхен. Ему становится неловко и хочется удержать брата, побыть в его компании еще немного, но смеет ли он об этом просить, смеет ли он просить больше, чем сам может дать. Бэкхену тяжело, очень тяжело после стольких лет кому-то открыться, он до сих пор не понимает, как получилось все рассказать Доену. Этот мальчишка слишком сильно повлиял на него, всего за какие-то пару дней Бен ему рассказал о себе слишком многое, и это тоже пугало не на шутку. — Пойдем прогуляемся? — Бэкхен, — устало начинает Шихен. — Пожалуйста, мне нужно подышать свежим воздухом и привести свои мысли в порядок. Младщему нечем возразить, особенно когда брат так просит и так смотрит на него. — Хорошо. Я за курткой. Идти вот так вдвоем вечером по улицам своих общих воспоминаний было непривычно. Каждый закоулок таил в себе кусочки их юности. Вот там они встретились с Паками в первый раз, а за поворотом Шихен застал брата и Чанеля курящими, ох и криков тогда было. Чанель долго умолял друга ничего не рассказывать родителям, тем временем как Бэкхен сделал самый гнусный поступок, какой только мог. Он пихнул еще тлеющую сигарету Шихену меж губ, и тот случайно затянулся. Легкие обожгло горьким дымом, и он закашлялся выплевывая остатки на землю. Брат на него тогда смотрел взглядом победителя, всем видом показывая, что на Шихена теперь тоже есть компромат. Младший был обижен, Чанель в шоке, а Бэкхен доволен как мартовский кот. Правда с тех пор, Шихена тошнит от запаха сигарет. У Бэкхена они были точно такими же. Он помнит и про встречу и про сигареты и даже про то, как впервые увидел Пака, зажимающего какую-то девчонку. Тогда Бен должен был почувствовать зависть, что это не он первый научился клеить девчонок, но чувства были совершенно другими. На языке горчило, точно также как Шихену от сигарет. Пока они идут, придаваясь воспоминаниям, дорога их выводит к морю. В этом городе все дороги всегда вели к нему. Вечером полный штиль, гладь моря совершенно спокойная, переливается буйством красок в лучах закатного солнца. Они доходят до булыжников неподалеку от пляжа и устраиваются у них. В этом месте они клялись друг другу. Шихен, Бэкхен и Чанель. Им тогда предстояла дорога в Сеул, учеба в университете и вступление во взрослую жизнь. Было страшно, непривычно, но они знали, что есть друг у друга. Тогда распивая бутылку соджу на троих, они клялись никогда друг друга не предавать и всегда быть рядом. Интересно, какая цена у их обещания сейчас, когда они погрязли во лжи и недоверии друг к другу? — Давненько это было, да? — начинает Бэкхен, прекрасно зная, что брат его поймёт. — Слишком много всего после этого случилось, — подытоживает Шихен. — Слишком много всего случилось за последнее время, — Бэкхен смотрит на горизонт, где солнце все больше скрывается за синевой морской глади. — Ши? — Ммм? — лениво отзывается младший. Бэкхен не знает, что дальше говорить. Ему приходит на ум так много тем, и только одной он упорно избегает, ту, что разделила их жизнь на до и после. — Бэкхен, я не буду бороться с тобой за Чанеля, не переживай, — выдыхает Шихен. Хоть его голос и звучал отстраненно, но эти слова дались ему не просто. На языке чувствовалась горечь, прямо как тогда, а все тело обуяла дикая усталость, что пришлось опереться на холодный камень. Бэкхен удивленно замирает. Он смотрит на брата так, будто он сейчас сказал самую страшную вещь. — Почему? Шихен хмыкает и переводит проницательный взгляд на старшего. Бэкхен знает, он смотрит так, когда пытается показать свое превосходство, будто знает все наперед. — А тебе хотелось бы со мной и дальше продолжать воевать? — вопросом на вопрос. — Нет, но как же твои чувства… Если это из-за меня… Шихен не дает договорить Бэкхену, громко рассмеявшись, будто брат сейчас сморозил несусветную глупость. — Бэкхен, когда тебя последний раз заботили мои чувства, скажи мне, пожалуйста? Ты столько лет относился ко мне как к пустому месту, а тут вдруг решил позаботиться о моих чувствах? — Шихен в упор смотрит на брата. — И нет, это не из-за тебя. В некоторой степени. — Тогда почему? — Бэкхен и сам не понимает, зачем продолжает задавать глупые вопросы, когда должен радоваться. Но, кажется, что от ответов Шихена, будет зависеть их мир. — Из-за самого Чанеля. И из-за своего отношения к нему, — пожимает плечами Шихен. — А что с Паком? — Бэкхен будто клещами вытаскивает информацию из брата, от чего начинает появляться раздражение, но он его усиленно давит в себе. Не хватало снова поругаться. Шихен устало вздыхает и продолжает говорить, уже смотря куда-то вдаль, сквозь горизонт. — Я признался ему, — Шихен выдерживает драматичную паузу, хотя скорее дает брату время осознать услышанное. — Когда Чанель узнал про твои чувства, Сехун решил оказать, мне медвежью услугу, или же отомстил так от обиды. В общем, не важно. Пак тогда позвал меня пообедать, я думал мы будем разговаривать про вас, а он начал про меня. — И что дальше? — Бэкхен перестает дышать в ожидании ответа. — Смысла не было увиливать, я все ему рассказал. Тогда и понял, что все бессмысленно. Он смотрел на меня с сожалением что-ли, удивлением или обидой, не знаю. Но ответных чувст в его глазах я точно не видел, да и испытывай их, он бы не пришел ко мне с этим разговором, — хмыкает Шихен. — А что ты? — Бэкхен теряется окончательно. Казалось бы он сейчас должен был радоваться, но сердце болело только сильней. Чёртов, Пак Чанель. — А я ничего, знаешь, будто гора с плеч в тот момент свалилась, и я понял, насколько эти чувства были странными и преувеличенными. Шихен переводит взгляд на брата и, видя его растерянность, улыбается. Бэкхен осмысливает все сказанное, но простая суть, которую он ему сказал между строк, так и не доходит. — Бэкхен, я понял, что мои чувства были не настолько сильными, как я считал, да, горечь все еще осталась, но она не такая сильная, какой могла бы быть. Возможно я сам придумал себе эти чувства и жил в них, путая с крепкой дружбой. Не знаю. Но мы договорились остаться друзьями, так что Пак полностью твой, — Шихен смотрит в глаза брата, и видит множество переливов чувств в глазах напротив. — Я утолил твой интерес? За этим ты позвал меня сегодня, не так ли? — Да, — на автомате отвечает все еще заторможенный Бэкхен, но затем быстро исправляется. — То есть не только. Бэкхен опирается также на камень и прикрывает глаза собираясь с мыслями. Шихен с интересом за ним набдюдает, а затем вновь переводит взгляд на море. На душе становилось легче, вода забирала все переживания и ту боль, что тлела внутри. Возможно, этот разговор должен был случиться гораздо раньше, и мог бы очень многое изменить, но ничего не бывает так, как мы хотим. — Я, правда, хотел с тобой поговорить. Хотел попросить перестать враждовать, не знаю смог бы я отказаться от Чанеля, но скорее это он отказался от меня, — хмыкает Бэкхен. Его голос звучит слишком тихо, но младший прекрасно слышит. — Я его поцеловал, но ты, наверное, и так знаешь, Сехун не умеет молчать. В тот же момент разбилось мое сердце. Говорить было больно, но Бэкхен больше не мог держать все в себе. Ему нужен был брат, его надежное плечо. Пусть даже со всеми своими врачебными замашками и заключениями, но Шихен его всегда понимал, всегда чувствовал. — Я до сих пор слышу хлопок двери в ушах в тот вечер. Он просто ушел. Кажется, брат, мы оба в пролете. И эта шпала законченый бабник, а мы два придурка, оставшиеся ни с чем. Шихен чуть улыбается, раздумывая, помучить брата или же рассказать ему все. Но Бэкхен настолько отчаялся, раз решился сдаться сам. Тот самый Бэкхен, который никогда не сдается. Младший осознает насколько сильны чувства у его брата, таких он сам точно не испытывал. — Придурок ты, точно, а еще слепой идиот. Да вы оба идиоты, — Бен не выбирает выражения, а Бэкхен смотрит на него с вызовом, готовый ощетиниться в любой момент. Он ждал поддержки, а не подтверждения своих слов. — Бэкхен, ты совсем ничего не понял из моего рассказа? Старший молчит, а Шихен уже не сдерживает смех. Ничего в этой жизни не меняется. Все осталось на своих местах. Бэкхен и Чанель все также влипают в ситуации, а Шихен продолжает их вытаскивать и все разруливать. Не думал он, что даже в отношения этих двоих придется влезать. — Бэк, он любит тебя, точно также как и ты его. Просто этот слепой придурок ничерта не понимает. А еще он оказался трусливей чем я думал, за что еще получит от меня, — цокает Бен. — Откуда ты это знаешь? Шихен смотрит на Бэкхена с самодовольным видом и улыбается во все тридцать два, чем нереально раздражает. — Потому что я вижу то, что не видите вы, да даже Сехун это видит. Бэкхен, он пришел ко мне, зная о моих чувствах. Пусть ему было и неловко, но он решил прояснить все сразу, чтобы не было недоразумений. Понимаешь? — Шихен выдерживает паузу, и когда не слышит ответа продолжает. — Боже, как тебе еще то объяснить. Он трусит говорить с тобой, он даже в другую страну из-за этого свалил, понимаешь? И все только потому, что сам себя же испугался. Да, он даже сам не понимает своих чувств, но терять тебя не хочет также сильно. — Ты снова включил врача, — язвит Бэкхен. Самозащита понимает Шихен. Потому что брату хочется верить в то, что он ему сказал. — Почему он тогда также не поговорил со мной, чтобы остаться друзьями, как с тобой? — Потому что ты заставил его задуматься. А друг ли ты ему. Бэкхен, у тебя что, совсем мозги атрофирофались. Начни думать, а. Он искал тебя перед отлетом, ждал, надеялся. Хотя должен был сам позвонить, поговорить и сделать это раньше, чем свалить, придурок чертов. — Он написал, — тихо говорит Бэкхен. Пусть в нем все еще не так много веры в слова брата, не хочется слепо надеяться, но он понимает прекрасно, что Шихен не только благодаря своей работе видит людей насквозь. Он всегда умел чувствовать и видеть то, что незаметно другим. — Ну хоть на это смелости хватило, — закатывает глаза Шихен. Они вновь замолкают. Кажется все уже решилось, но так непривычно теперь нормально разговаривать. И что дальше? Они снова братья на века? Бред. Они оба одновременно переводят взгляд друг на друга и взрываются хохотом. С плеч, наконец, спадает тяжкий груз, и становится легко, как никогда до этого. — Я скучал по тебе, честно, — начинает Бэкхен. — Ой, завались. Я уже начинаю скучать по тому колючке Бэкхену, который пускал шипы, а не сопли, — закатывает глаза Шихен. Оба снова смеются, и Бэкхен понимает, что брат скучал тоже, ведь на самом деле, это он был самой главной колючкой в их компании.