Другие

У человека напротив были рога. Не рожки вроде козлиных, а длинные костяные наросты, похожие на крупные изломанные ветви. Черные, как вымазанные углем, гладкие, с мелкими сизыми пятнами у основания и клубами дыма на кончиках. Это все, что Киря успел рассмотреть за секунду перед паникой. Да что ж за день. Заваленный матан, проебанная зарядка для телефона, а теперь это! Киря сразу подорвался на выход – к черту треню, один раз в жизни можно и опоздать – но… - Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Уралмаш». Поздно. Пришлось плюхнуться обратно на сиденье. Грациозно не вышло. Киря запнулся, ругнулся, завалился на спящую рядом старушенцию – она проснулась и вмазала ему, метко целясь под ребра. У бабки оказался отличный хук слева. Киря сгорбился, стараясь отдышаться, прижал к животу пакет с бутсами и формой. Татуировки под футболкой горели. Тихо, тихо. Кипиш прекращай. Еще заметит. Киря уставился в телефон. Бездумно прокрутил фотки чьей-то тусы в ленте, проверил сообщения, натужно позевал – всем телом рисовал непринужденность. Но чужие рога не отпускали, так и тыкали фантомно в темечко. Сердце билось где-то под языком, пот противно холодил под футболкой. Выждав, пока хватило терпения, Киря осторожно поднял взгляд. Молодой мужик напротив сидел спокойно и расслабленно, расставив длинные ноги, и тоже пялился в мобилу. Одет был обычной офисной сошкой: светлые начищенные ботиночки, брючки, синяя рубашка, белый свитерок – пушистый, даже глазам мягко. На лицо смазливый, ресницы и брови черные, а на макушке блондин. Подстрижен коротко, по линеечке, и только надо лбом взъерошено. Ну это потому что оттуда торчали, невидимые никому, кроме Кири, нехилые такие рожищи, а в них кусками паутины клубилась голодная темень. Киря с трудом сглотнул. Рогатые – самая мразь. Трехглазые только шепчут ересь всякую – голова поболит и отпустит. Чешуйчатые могут полапать, от них потом аллергия, удушье и пальцы немеют, как от холода. Кое-кто, вроде шатунов с белыми глазами, может присосаться так, что потом весь день ходишь как зомби, Киря однажды чудом в дурку не загремел: когда баба Ида вызвала скорую, он все плел про белоглазых монстров, только Жека и спас. Сказал, что пьяный. Но все эти уроды – цветочки по сравнению с Рогатыми. Рогатые – настоящие маньяки. От них нужно бежать не оглядываясь, и главное – никогда, ни за что не давать им понять, что ты их видишь. А Киря прямо сейчас, обмирая, чувствовал, как на него спокойно смотрят глянцевые, по-оленьи раскосые глаза. Большие и темные, залитые чернилами, без зрачка и радужки. «Ну здравствуй…» Зад прилип к сидению, голову сдавило. Будто еще немного, и он забрызжет вагон своими мозгами. Блядь. - Двери открываются, станция «Уралмаш»… Киря метнулся на выход. Он вылетел на платформу, врезаясь в толпу, прижимая к груди пакет с мячом и бутсами, как ребенка. Толкнул кого-то, грохнулся сам, проехался боком по плитке. Подскочил, задыхаясь, захромал к эскалатору. Быстрее, шевелись, ну. В затылок кто-то дышал, Киря слышал. Побежал снова. С перепугу не заметил знак «ремонт», перемахнул полосатую ленту, проскакал по замершим ступеням эскалатора. Едва не ухнул в дыру в настиле. Черт, еще немного - и переломал бы ноги, смотреть надо. Да когда тут, шаги за спиной совсем близко. Настоящие или с перепугу? Киря неуклюже перескочил черноту, запутался кроссовкой в запрещающей ленте, дернул. Вырвался на свободу. Дыши, дыши, оторвался. Точно? Черт, что это за место? Хрен знает куда забежал. Темно, сыро, под ногами окурки. Шагов не слышно. Небольшой карман, можно шмыгнуть. Тут безлюдно, тихо. Тссс. Киря сложился пополам, уставил руки в колени. Мышцы мелко дрожали. По затылку текло, с кончика носа капал пот. Кожа на животе под татуировками пылала. Когда он начал видеть всех этих Других – глазастых, чешуйчатых, рогатых? Да хрен знает. Может, с рождения, а может, с того дня, как в девятом классе навернулся с крыши отцовского гаража и пропорол себе живот куском арматуры. Да, пожалуй, тогда все и началось – во всяком случае, татуировки на месте шрамов появились как раз после падения. Киря вернулся тогда из больницы после сотрясения и двух дней бессознанки, посмотрел в зеркало – е-мое, это еще что за народное творчество? Чей прикол? Пытался отмыть - не получилось. Тогда начал гуглить, что за знаки, но ничего вразумительного не откопал. А уже через пару дней стал свидетелем безумной картины: гопник проходил мимо здоровенного мужика, вдруг положил руки ему на плечи, что-то резко шепнул и с силой вдохнул, как будто высосал воздух. Мужик зашатался, побледнел, схватился за сердце – а окружающим хоть бы что, будто не замечали. Киря не смог пройти, прикрикнул: «Эй, ты чего, отпусти!». Гопник обернулся, и страшно стало до усрачки: во лбу у него был лишний глаз, больной, маленький и опухший, а рот разевался крокодилий – от уха до уха. Урод цыкнул, толкнул мужика на дорогу и бросился на Кирю, жадно протягивая лапу. Глаза горели, чернота срывалась с языка, на жилистой шее бултыхалась цепочка с погнутым крестиком. Киря закричал, метнулся к ларькам, прошмыгнул по знакомым закоулкам, оторвался. Но спасения не было. Он теперь повсюду видел других. Других. В магазине, в метро, на лавочке у подъезда. Вроде обычные – тетки, дядьки, малышня – но какая-нибудь дьявольщина обязательно проступит. И еще чернота – у кого в глазах, у кого вокруг головы, у кого из пасти. Киря тогда знатно струхнул: вспомнил ведь, ему эти уроды снились с самого детства. И трехглазые, и многорукие, и с паутиной вместо лица, и с рогами – только теперь увидел по-настоящему. И почувствовал мороз, бессилие, тягучую, смертную темень. И голод. Сытые они не лезли, жили простой человеческой жизнью, а вот голодные не стеснялись, жрали энергию – кто-то пару глотков, оставляя после себя головную боль, а кто-то мог высасывать до капли. «Зачем вы сюда приперлись?» - рявкнул он как-то на Жеку. «Приперлись? Дебил, мы всегда тут были…» В тот день Киря убежал домой, забился под одеяло и потом много лет делал вид, что ничего не видит. Опускал взгляд, прятался, проходил мимо, когда кого-то жрали, и только по ночам, на самой грани сна, обводил пальцем знаки вокруг пупка. Теплые, выпуклые, они успокаивали и будто защищали. Так он и жил до самого выпускного, а потом… А потом на первом курсе появился Жека и… - Пшшш-сссс… – где-то вдалеке выдохнул поезд. Киря вздрогнул. Он все еще стоял в темноте, хватая ртом воздух, и мало что слышал кроме - бух-бух-бух – крови за ушами. Валить. Надо валить, мало ли кто его здесь унюхает. Нюх у Других – собакам на зависть. Киря сплюнул горячую вязкую слюну, и как раз в этот момент в поле зрения шагнули светлые начищенные ботинки. Киря дернулся, выпрямляясь. «Никогда не говори с ними». - Охуел? – Киря метнул взгляд вверх, на отростки, не мог не глянуть. Рогатый прищурился. - Значит, действительно видишь? – не особо спрашивал. Утверждал. И вдруг зубасто улыбнулся. – Нравлюсь? Горло сдавило, перед глазами заплясали искры. Шею прихватило льдом, желудок свернулся, как штопором ткнули. Вот урод. - Да пошел ты, - Киря с замахом шабаркнул по смазливой роже пакетом с мячом и бутсами. Вряд ли гаду было больно, но рога продырявили пластик, и пакет повис, заслоняя обзор. Киря бросился наутек. Егорыч был бы доволен, он сейчас наверняка показал свое лучшее время. На треню не пошел – что там делать без формы? За бутсы, оставленные врагу, было особенно обидно. Полгода грузил для них коробки в «Магните» – все насмарку. Домой добирался долго, путал следы. Вряд ли Рогатый следил, случайно ведь столкнулись, почувствовал угрозу – или любопытство, или голод, что они там чувствуют, – вот и прилип. Но пару кварталов Киря вокруг дома все же намотал. Так вернее. Баба Ида, конечно, боевая старушенция, у нее вся подъездная гопота в баночку окурки тушит, но от рогатой мразоты даже ей не отбиться. Пусть живет и не знает, какая хрень вокруг творится. Наконец добрался до дома. Ключ лязгнул в замочной скважине, застрял. Киря поднажал плечом. Открылось. Квартира встретила запахом жареного лука и въедливой мазью от артрита. Чага, что ли. - Ба-а-аб, я дома. Вообще баба Ида – не родная, а двоюродная. Но пока мать толкала шмотки в столице, а батя, и так не особо частый гость, несколько лет назад отчалил «без до свиданья», именно баба Ида учила Кирю кататься на велике, плевать через дырку в зубах и собирать из мусора магнитолу. Так что с бабулей Кире повезло. И хотя последние пару лет она сдала – плохо ходила, шаркая стертыми тапками, разводила зеленую хрень в горшках по стенам и вязала половики из пластиковых пакетов, но снайперским взглядом все еще стреляла без промаха, да и парой слов умела вставить мозги на место. - Ба-а-б? Шорох кресла. Шлеп-шлеп, тапки по коврику из пластиковых пакетов. Скрип-скрип – по половицам. - Уже? Руки мой давай. Оладушки будешь? - Буду. Киря пошел в ванную, по пути привычно чиркнул макушкой по одному из горшков, подвешенных под потолком. Там уже колыхались целые джунгли. - Ай, баб, опять крапива твоя… - Каланхоэ, Кирюша, – баба Ида вышла в коридор. Сгорбленная, совсем седая, закутанная в серую шаль на груди крест-накрест. - Как тренировка? - Отменилась. - А без Жени почему? Черт, со всей этой паникой Киря совсем забыл про Жеку. Он порылся в тумбочке под зеркалом, выудил старую полудохлую зарядку, обглоданную у штепселя до оголенных проводов, аккуратно врубил телефон. Шесть пропущенных. И лаконично-угрожающее: «Зайду». - Жека попозже придет. - Ну я тогда на троих нажарю, - баба Ида зашаркала на кухню. - На троих? – Киря на секунду завис, вычисляя нехитрую математику. - Ну да, - дзынь-дзынь миски. Пшшш вода. Тсссс чайник. – Там, в комнате. Гости к тебе. В районе копчика похолодело. Что еще за хрень? - Кто? – Киря примерился опасливым взглядом к швабре в углу. А потом спохватился: - Серый, что ли? - Серый или белый, я не знаю. Мальчик из института. Сказал, подождет. - Значит, Серый, - стало как-то легче. Но швабру Киря на всякий пожарный взял. Скажет, полы мыть капец как надо. Вообще, это очень похоже на Серого, припереться в самый неподходящий момент. Киря, конечно, давно обещал ему дать порубиться в винтажный «Фоллаут» на новоустановленном убунту, но почему именно сегодня? Всю малину испортил. Киря уже представлял, как расскажет Жеке о встрече в метро, и как у того загорятся глаза: вдолбить рогатому по морде это тебе не пиратскую винду взламывать. Потом бы они зарубились до вечера во что-нибудь эпичное, сбегали бы за пивом, а когда совсем стемнеет, по-пацански бы друг другу отдрочили. Если бы Жека совсем разомлел, потом полежали бы и пососались. Жека, когда разомлеет, охрененно сосется. И энергию умеет брать нежно, совсем по чуть-чуть, так, что голова приятно пустеет – и ты в невесомости. Делиться с ним не жалко. Киря вздохнул и открыл дверь в комнату. - Так, Серый, давай по-быстрому. У меня пара часов, а там… Он запнулся, застыл. На старом компьютерном стуле с отломанной ручкой вальяжно сидел Рогатый. - Ну здравствуй. Да что ж за день такой! От досады Киря не успел испугаться, а только разозлился. - Ах ты, – рявкнул он и со всей силы двинул вперед шваброй. Рогатый уклонился, Киря промазал. Боднул еще, ударил. Поломоечный таран во что-то ткнулся. Раздался хруст. Рогов? Нет, похоже, швабры. - Гад! Киря замахнулся деревянным обломком, но Рогатого перед ним уже не оказалось. Урод умудрился подобраться из-за спины и сцапал за горло. Жестко. Перед глазами потемнело. Киря захрипел. Стало тесно в теле, хоть выпрыгивай. Он попытался пнуть, заехать куда-нибудь в мягкое локтем, но Рогатый держал. Только шипел и плевался в ухо. И вдруг - брям-брям-брям – шаги в коридоре. Жека вечно забывал снять кеды. - Капец, Киря, слышал бы ты, как Егорыч ругался… - Жека дернул дверь, застыл. Зарычал. Клыки обнажились. В руке нарисовалась Кирина гантель. – Отпусти, говнюк! - Ближе шагнешь – сломаю ему шею, - шикнул Рогатый. Пальцы сжали сильнее. Стало очень тихо. Только дыхание: хриплое у Кири, рычащее у Жеки, мягкое у Рогатого. И тут: - Оладушки готовы. Кирюша, мальчики, вы идете? В висках нехорошо забухало, Киря напрягся. - Бабу Иду не трогай, - предупредил он сквозь зубы, правда вышло жалко, а не грозно. Рогатый мрачно фыркнул. - Жучку свою успокой – не трону. - Жека… - просипел Киря, отчаянно пытаясь сглотнуть. Сплюнув мрачный матюк, Жека опустил гантель. - Вот так-то. – Рогатый ослабил хватку. – А теперь мы сядем и побеседуем. Прикрой дверь, псина. Все было какой-то параллельной реальностью. Киря как из аквариума смотрел: вот он садится на кровать, вот Жека отходит к двери, а вот на компьютерный стул с отломанной ручкой, как на трон, садится Рогатый. Открывает зубастый рот вроде как в улыбке. - Может, наконец познакомимся? Кирилл… Киря сжал кулаки. Не случайная, значит, встреча. Поджидал, козел, высматривал. Зачем? Он метнул взгляд на Жеку, но тот молчал, и только верхняя губа то и дело вздергивалась, обнажая клыки. Значит, переговоры придется вести самому. - Какого хуя тебе надо? - верх дипломатии. Рогатый поднял бровь, пошуровал под столом и протянул дырявый пакет. Внутри проглядывала форма и бутсы. - Это, кажется, твое? Бред какой-то. Киря даже проморгался. Не может быть, чтобы Другой вот так сидел и мило базарил у него в комнате. Другие – подонки, звери, убийцы. Жека не в счет. Жека – свой, Жека – нормальный пацан, Жека получше многих людишек. А этот? - Ну отдал, теперь что? - Теперь пообщаемся, – Рогатый устроился удобнее, положил руку на единственный подлокотник. - О чем? – О твоем отце. - Батя? – Киря чуть не упал с кровати. – При чем тут батя и… ваши? Рогатый хмыкнул. - Ты в самом деле ничего не знаешь? Может, так даже и лучше. – Он покачался на стуле – влево-вправо, вжик-вжик, скрип-скрип. Стоп. – Тебе важно знать вот что: твой отец убил того, кого не следовало убивать, и украл то, что не следовало трогать. Теперь его ищут такие силы, с которыми охотнику не справиться, даже его уровня. А тебе тем более. Кирю начало потряхивать. Бредятина хуже, чем на матане. - Убил? Охотнику? Ты вообще о чем? Рогатый посмотрел так, что на загривке замурашилось – и почему-то бросило в жар. А он еще потянулся, будто вот-вот вцепится в ширинку. – Подними футболку. Раздался звериный рык. - Руки убрал, - Жека прыгнул между ними. - Не надо на меня гавкать. Там знаки, - терпеливо объяснил Рогатый, - я чувствую. Но Жека не сдвинулся. - Нет ни фига в этих знаках, я проверял. - Проверял? – переспросил Киря обалдело. – Проверял?! Он вдруг с ужасом вспомнил ту ночь на первом курсе, когда они напились на тусе у Поварницыной и впервые заснули рядом. Киря как раз проснулся от того, что Жекины ладони наглаживали кожу над пряжкой. «Ты чего? – спросил тогда Киря пьяным шепотом, хотя по виноватой Жекиной роже все было ясно. – Подрочить мне, что ли, хочешь?» Жека тогда затравленно кивнул и сделал все так жадно и с придыханием, что Киря с удовольствием вернул долг, тем более что на Жекиной заднице он предательски зависал взглядом с первой тренировки. Тогда все это казалось логичным: зачем еще пацан может лапать другого около пупка? А теперь выясняется… – Ты, значит, падла, все это время проверял меня? Жека крутанулся. Вылупился испуганно: - Кирь, ты чего, я не это… проверить-то один раз надо, а потом… я же просто… я же тебя… Он еще что-то скулил, но врал, как всегда, хреново. - Ясно-понятно, - Киря поднялся. Обидно было больше, чем за бутсы. Он-то думал… а оказалось… Киря выдохнул, кивнул на дверь: - Валите оба. Никому я ничего не должен. И если батя кого-то нагрел – это тоже не моя проблема. - А вот это как раз неправда. – Рогатый подошел и встал вплотную. – Твой отец исчез, а значит, те, кому он должен, придут за тобой. Он посмотрел, не мигая, своими оленьими гляделками, еще и руку на плечо положил. Горячая. - Да что им нужно? - Чтобы это точно сказать, я должен осмотреть твои знаки… Он снова взялся за край Кириной футболки. Вот так, без предупреждения – придвинулся, скользнул ладонью по коже. Вообще не по-докторски, а как-то… лично. Тыкая черным влажным взглядом. Киря сипло выдохнул. В живот будто залетело мячом, только отозвалось не болью, а колюче-приятным жаром. Тело продрало тягучим кайфом, как перед оргазмом: уже вот-вот, уже сейчас, еще, еще так потрогай. Киря закусил изнутри щеку, чтобы вслух не брякнуть. Он обалдело глянул вниз - из-под футболки выбивались отблески бело-золотого, будто он проглотил шаровую молнию. Под кожей гуляли искры. Это-то что такое? Рогатый смотрел так же удивленно – вальяжная маска на секунду спала, губы растерянно приоткрылись. Все прекратилось, когда Жека вцепился Рогатому в руку. - Еще тронешь его, рога в жопу засуну. - Ему нужна защита, не понимаешь? - Ты тут при чем? У него есть защитник, так что свободен! - Идиот, ты представить не можешь, кто за ним охотится! - Ну кто? Кто? Дружки твои рогатые? - Отпусти его! - Это ты отпусти, сволочь! - Тупая псина! - Олень! Киря вырвался, отступил. Надоели. - Да пошли вы оба на хуй! Дверь скрипнула, затыкая всех троих. На пороге, в ароматах смородинового чая и вишневого варенья, показалась баба Ида. Взгляд у нее был непробиваемым: «Не знаю, что вы тут творите, - говорил этот взгляд, - но меня это не ебет, у меня оладушки остывают». – Быстро на кухню, – сказала она грозно. Повернулась и зашаркала обратно, явно не сомневаясь, что они послушаются. – Руки только помойте. И скажи своему другу, Кирюша, чтобы шел осторожнее. Пусть не заденет рогами мои каланхоэ. Киря так и застыл. И только через мгновение смог выкрикнуть пораженное: – Ба-а-аб?!