Разные

Реджина в сотый раз поправляет шарф и идеально очерчивает контур губ, стоя перед зеркалом. Сидни суетится, мешается под ногами, предлагая постоянно свою помощь абсолютно во всем. — Угомонись уже, — фыркает Миллс и последний раз красуется перед зеркалом, приосаниваясь. — Мисс Реджина очень красива, мисс Реджина шикарная женщина… — бормочет эльф, прижимая большие уши к голове по привычке. Она хлопает дверью перед его носом и вдыхает полной грудью, оказавшись на свежем воздухе. Ее новый старый дом располагается в шаговой доступности от Хогсмида, так что она лишь раз в жизни прокатилась на Хогвартс-экспрессе на первом курсе по настоянию отца. Генри Миллс всегда очень ценил мелочи, моменты жизни, которые другие бы прожили и забыли, а он мог вспоминать и лелеять самые обыденные вещи, вроде чтения на ночь вслух сказок Барда Биддля маленькой Реджине или прогулок в лесу. Он любил часами возиться со своим садом, не подпуская даже самого профессионального садовника к своему детищу, а именно так он относился ко всему, сотворенному своими руками. Кора всегда считала странным его привычку не использовать магию в повседневной жизни и ела приготовленную его руками шарлотку по пятницам с кислой миной, мол он мог поручить домовику готовку, а сам заняться более полезными делами. Реджина же всегда ждала пятницу, предвкушая самый вкусный ужин на всем белом свете. Воспоминания об отце сопровождаются щемящим чувством тоски в области сердца, хоть и прошло уже пять лет с момента его смерти от драконьей оспы. Или всего пять лет, поправляет себя мысленно Реджина. Она печально оглядывает его любимый сад, его обожаемую яблоню, давно грустно осунувшуюся и увядшую. «Я все сделаю правильно, папа», — Миллс кивает сама себе, запахивая пальто, и съеживается от холода. — «Я восстановлю твой сад, обязательно». Она смаргивает слезы и ступает по усыпанной гравием дорожке за воротами, всматриваясь вдаль, где уже виднеется разноцветная крыша «Сладкого королевства». Сегодня воскресенье, и снующая толпа веселых школьников, радующаяся возможности отвлечься от учебы и насладиться вдоволь леденцами и сливочным пивом, оставляющим смешливые молочные усы над губами, уже успела заполнить Хогсмид и буквально вдохнуть в него жизнь. Именно по выходным эта деревушка выглядит особенно живой, будто рада встрече с юными волшебниками, пышущими магией, рада отвлечься наконец от ночных посетителей кабаков, неблагодарных и разочаровавшихся во взрослой жизни. Реджина останавливается возле «Трех метел», украдкой разглядывая посетителей, укутанных в форменные шарфы своих факультетов, и не смеет заходить, считая себя явно лишней. Дети и подростки громко о чем-то переговариваются, обсуждают все на свете: неуклюжие третьекурсники постоянно озираются вокруг, стараясь приметить незнакомые места с яркими вывесками, выпускники, уже нарочито серьезные, но с виду такие же безалаберные, как и младшие, обсуждают квиддич и задирают девчонок, некоторые из которых стреляют в ответ глазками, а другие — отмахиваются, предпочитая обсудить с подружками гораздо более важные вещи (вроде тряпок на выпускной или планы на Рождество и Хэллоуин). Парочки, явно смущенные обществом друг друга и неловко держащиеся за руки, семенят в кафе мадам Паддифут или сворачивают на более нелюдимые тропинки, чтобы наконец остаться наедине. — Не думал вас здесь встретить, — раздается над ухом, и Реджина вздрагивает, оборачиваясь. Закатывает глаза. — Да вы что! — она раздраженно хмурит брови, скрещивая руки на груди в защитной позе. — Учитывая ваше знание, что я живу неподалеку. Робин улыбается, демонстрируя ямочки, и нахально оглядывает ее с ног до головы. — Вы не кажетесь человеком, любящим проводить время в «Трех метлах» в компании пубертатных подростков. — Вы тоже, — парирует Миллс и тут же переводит стрелки, — так что вы здесь делаете? Преследуете меня? Локсли явно забавляется и поднимает руку, показывая пакет с мармеладными червячками. — Мой сын обожает эту гадость. Конечно, давать двухгодовалому ребенку такие сладости — явно неправильно, но мы с ним сговорились на том, что в воскресенье он может наслаждаться этим сахарным безумием, после горохового супа, естественно. К тому же, леди из «Сладкого королевства» ручается, что в ее сладостях только натуральные ингридиенты… Он говорит и говорит много, но в голове у Реджины сейчас только одно — у него есть сын. Кто вообще доверил этому негодяю ребенка? — И ваша жена позволяет вам так безалаберно относиться к сыну? — Моя жена… — он явно заминается, и в глазах его на мгновение появляется такая невыносимая тоска, что Миллс уже жалеет, что не прикусила свой длинный язык и сморозила глупость, — она умерла при родах. Они стоят, избегая взгляда друг друга и тупо уставившись в пол. Реджине внезапно кажется сейчас самым интересным занятием разглядывать собственные сапоги с красивыми металлическими застежками. — Соболезную, — глухо раздаются ненужные слова из ее рта, но она просто напросто не знает, что еще сказать в такой нелепой ситуации. — Да… спасибо, — ему тоже наверняка все это кажется самым глупым диалогом двух взрослых самостоятельных людей. Наверняка он уже наслушался этих сухих «соболезную» и был сыт ими по горло. Теперь Реджина переминается с ноги на ногу, оглядываясь на злополучные «Три метлы» и все еще не решаясь заглянуть ему в глаза. «Сюр», — думает она. — «Какой все это сюр, хуже некуда». Считает секунды, которые теперь текут слишком медленно, будто у кого-то там сверху сломались часы, и теперь все жалкие людишки на всем белом свете должны вот так тупо стоять друг перед другом и не понимать, что происходит и почему все возможные слова застряли в горле. — Я уже смирился с этим, — заговаривает Робин, и Реджина устало прикрывает глаза, прекрасно понимая, сколько лжи самому себе в этих нескольких словах, — хотя с этим нельзя смириться, но я продолжаю жить только ради Роланда. — Роланд. Красивое имя, — она выдает первое, что пришло в голову, не подумав, и мысленно стучит себе по голове. Что с ней не так? Ее отец точно подобрал бы нужные слова. Он умел говорить то, что вертелось на языке, но не собиралось в стройный поток слов. Умел говорить то, что нужно услышать людям, потерявшим своих любимых. Она уверена, он владел каким-то секретом, не ведомым всем остальным, и, конечно же, поделился бы с ней, если бы смог. «Реджина, ты прежде всего человек. Не волшебница, не лучшая ученица на курсе, не дочь, которая потакает во всем матери. Ты можешь испытывать эмоции и можешь ошибаться. Это твой путь, и все зависит только от тебя», — он улыбался тепло и по-отчески приобнимал ее за плечи, пока она содрогалась в рыданиях после ссоры с мамой из-за ее вступления в сборную Слизерина по квиддичу. Тогда квиддич был главной мечтой, а мама — главным авторитетом, выражающим все свое презрение к этой плебейской игре. И, казалось, ничего больше в жизни не может быть хуже, но потом у нее отняли Даниеля и отца. Именно отняли, ведь вместе с ними у Реджины не осталось в сердце больше ничего родного, теплого, тех людей, ради которых она готова на все, которые всегда встретят ее с улыбкой и примут ее такую, какая она есть, со всеми недостатками и поспешными решениями. А теперь перед ней стоит он. Человек, потерявший свою любовь. Человек, который не имел возможности утонуть в своем горе, вдоволь прочувствовать свою утрату, ведь остался с ребенком на руках, ради которого стоит сразу мыслить трезво, переступить через себя и жить дальше. У него не было права на ошибку. А она говорит ему жалкое «соболезную» и что-то про имя сына! Реджине хочется исчезнуть, испариться прямо сейчас и больше никогда не существовать. — Не хотите пропустить по бокальчику пива или еще чего? Роланд сейчас с моим лучшим другом, нянька из него никудышный, да и вообще он безответственный шалопай, так что думаю, лишний час с ребенком пойдет ему только на пользу. Кофе не предлагаю, прошу прощения, не в настроении. Миллс наконец смотрит ему в глаза и поражается его самообладанию. Он вновь улыбается, вновь синие радужки наполнены озорством, и только руки, спрятанные в карманы, выдают немного его скованность. Она возвращает на лицо выражение «загадочной стервы», как сказала бы ее единственная подруга Тинкер Белл, и кривит накрашенные губы. — Вы предлагаете мне зайти в мерзкий паб «Кабанья голова» и в час дня выпить с вами пива? Робин хохочет, и Реджина едва сдерживается, чтобы не сорвать с себя пренебрежительную маску. — Предлагаю перейти на «ты». И мерзкую «Кабанью голову» тоже предлагаю. Там подают вкусные хлебцы с чесноком, они перекрывают кислый вкус второсортного темного пива. Миллс не выдерживает и выдает что-то на подобие улыбки, сверкая темными глазами. Локсли подставляет локоть, и она охотно берет его под руку. Чем черт не шутит. — Более ужасной идеи в жизни не слышала и вонять чесноком не собираюсь. Надеюсь, Локсли, в твоем пабе найдется бокал красного вина. — Реджина, твои вкусы слишком ожидаемы, но думаю, я добуду бокал вина для дамы. Реджина хмыкает и поражается самой себе. Еще вчера она вряд ли бы согласилась на такое предложение, но сейчас в ее голове возникает конкретный образ. «Живи, Реджина. Живи, а не стремись быть идеальной картинкой», — неуловимый силуэт отца проносится в мыслях быстро и так же быстро испаряется, а Реджина, под руку с симпатичным незнакомцем отцом-одиночкой, открывает впервые двери «Кабаньей головы».