De libertate.

      Утро понедельника по всем канонам было ни дать ни взять мерзопакостным. Мало того, что вместо бабьего лета — пробирающая до самых косточек холодом осень, так ещё и дождь льёт как из ведра, хлещет по бугристому асфальту и барабанит по грязному стеклу.       Каждая капля для Олега — как бой курантов для Золушки. Приближение неизбежного пиздеца.       Он легонько стукнулся лбом о злополучное стекло. Мотнул головой, пытаясь отогнать дремоту и сосредоточиться на плывущих за окном серых декорациях. Не то чтобы было интересно — но район всё-таки новый, а ориентироваться будет надо. Благо старенькая лада, плывущая со скоростью улитки по накопившимся в дорожных ямах лужам, до сих пор не развалилась прямо на ходу и даже за своими грязными стёклами позволяла разглядеть окрестности. Та тётка из социальной службы, вроде, вскользь подметила, что где-то здесь должна была быть Пятёрочка. Не то чтобы у Олега были деньги. Смятая двухсотка в кармане джинс — вот и всё его наследство, не считая дорожной сумки с чемоданом в багажнике и потрёпанного жизнью рюкзака на коленях.       Такси свернуло с трассы и въехало во дворы. Панельные пяти- и девятиэтажки, которые ничем особо одна от другой не отличались, оградили Олежкин взор от всего остального мира. Краем глаза на первом этаже одного из домов он и правда заметил вывеску Пятёрочки. Прикинул цену за проезд — вполне могло хватить на самое дешманское пивко по акции со сдачи. Но это потом. Всё, всё потом.       — Приехали, — прокряхтел таксист и, чертыхаясь, вылез из машины. Просеменил трусцой к багажнику, Олег — следом. Вытащил пожитки, расплатился с мужичком той самой двухсоткой и получил сдачу в виде горсти монет. Да, должно было хватить на пиво.       Такси развернулось и, обрызгав грязью и без того не блещущие чистотой ботинки Олега, уехало восвояси. Парень остался в полном одиночестве — под проливным дождём, с «приданым» в охапку и мелочью в кармане. Перед ним — огромные серые ступеньки, ведущие ко входу в серое здание, которое внешне ни на грамм не соответствовало своему названию: выгоревшей вывеске «детский дом РАДУГА» прямо над парадной дверью.       Олег тяжело вздохнул, собрал остатки своего равнодушия и кое-как, стараясь не поскользнуться, вместе со всеми своими вещами поднялся по ступеням. У входа его, естественно, никто не ждал. Носком он небрежно толкнул деревянную дверь, та со скрипом отворилась, пропуская парня в щёлочку света за собой. Пустой коридор выглядел мрачно и неприветливо и вёл только в одну сторону — прямо. Туда-то Олег и направился, оставляя после себя влажные следы на ковре непонятного цвета. Ужасно хотелось умыться и завернуться в одеяло, но парень понимал, что до этого ему ещё далеко. Сначала нужно было… как бы это сказать… освоиться. В конце коридора оказался поворот. За ним — дверь. Дальше — лестница. Пораскинув мозгами с пару секунд, Олег принял решение дальше пока не двигаться и не блуждать просто так с горой вещей в надежде на непонятно что. Поэтому он поставил сумки на пол, зачем-то прокашлялся и, сжав мокрые пальцы в кулак, робко постучал. Когда ответа не последовало, постучался немного увереннее. В третий раз постучался громко. На четвёртый просто вошёл. За дверью Олега ждала, очевидно, приёмная — небольшая светлая комнатка с двумя диванчиками у стен. Из неё ещё куда-то вела дверь поменьше. Преисполненный решимостью достучаться хоть до кого-нибудь парень двинулся напролом. К сожалению, без стука.       Сидевшая за столом женщина вздрогнула от неожиданности и оторвала глаза от разложенных перед ней бумаг.       — Стучать не учили? Чего тебе?       Олег тихо фыркнул, закатывая глаза.       — Я стучал. Вы не слышали.       — И? — женщина явно не была настроена к долгим разговорам и желала поскорее избавиться от незваного гостя в кабинете, чтобы вернуться к своим бумагам и тишине. Конечно, вряд ли она помнила всех детдомовцев в лицо. Но чтобы совсем не догадываться… Или у них тут каждый день по десятку новых ребят к ряду?       — Я Олег. Олег Волков. Вас должны были предупредить, из этой… опеки. Социальная служба защиты, вроде, так оно называется…       — Ой, Олежка, солнышко! — Она тут же переменилась в лице, сменив гнев на милость, и встала из-за стола. На деле она оказалась ниже Олега на целую голову и раза так в полтора его шире. — Здравствуй, да, предупреждали. А вещи твои…?       — Оставил в коридоре.       — Добрался сюда как, нормально? А то погода ужасная, в общем, как ты себя чувствуешь?       «Хуёво», — мысленно ответил Олег, резонно не произнося это вслух. А как ещё он мог себя чувствовать? Какое имеет значение, что за последнюю неделю он ни слезинки не проронил? Не показатель это. А может, он просто хотел заставить всех вокруг думать, что ему норм. Может, так ему самому легче в это верить. К чему вообще такие дурацкие вопросы? «Как ты себя чувствуешь?» Как ребёнок, потерявший всё за какие-то выходные. Да, семнадцатилетний, но ребёнок. Оставшийся без родителей, без дома, без своей жизни. Как тот, у кого в ушах застыла дурацкая фраза «Будь сильным» — её считал своим долгом сказать каждый, кто с ним встречался. Врачи в городской больнице, уже бывшие учителя и одноклассники, какие-то знакомые, которых Олег видел впервые в жизни на похоронах. Будь сильным. А у него что, блядь, есть выбор?!       — Нормально. Нормально я себя чувствую, — парень вежливо кивнул, пропуская женщину вперёд и выходя за ней следом в коридор, к своим несчастным пожиткам. — А вас, простите, как звать?       — Анна Петровна. — Мелкими шажками она направилась к лестнице. — Я заведующая детским домом «Радуга». Теперь это и твой дом тоже. Да, всего на один год. Но, пожалуйста, относись к своему новому дому и к тем, кто в нем живёт, с уважением. Ты уже взрослый парень. Не думаю, что ты нуждаешься в нравоучениях. Просто веди себя хорошо. Мы с тобой договорились? И ещё, в школу сегодня идти тебе нет смысла. Ты переоформлен в районную, будешь учиться как и раньше, по той же программе, со своими сверстниками. Они все сейчас на занятиях, поэтому здесь пока пустовато. — Они остановились на четвёртом этаже. Снова длинный коридор, на этот раз — с дверьми по обе свои стороны. Десять или двенадцать, не меньше. — Твоя комната четыреста четвёртая. Твой сосед тоже выпускается в этом году. Познакомитесь, когда он вернётся. А пока — разбирай вещи и осваивайся. Столовая на втором этаже. Обед в четыре, ужин в восемь. Свет выключается в одиннадцать. Вопросы?       Вопросов у Олега не было.       Он вошёл в комнату, разочарованно обнаружив, что санузла к ней не прилагается. Половина его новой жилплощади была завалена барахлом. Спортивные шмотки, гантели в углу, смятое одеяло, на котором валялась такая же смятая футболка. На столе громоздился высыхающий фикус, пара грязных чашек и несколько тетрадей с учебниками вперемешку. На стенах — один несчастный плакат с Леди Гагой.       — М-да, — заключил Олег, ставя сумки на свободную половину и садясь на край своей новой кровати, заправленной чистым постельным бельём. Правда, оно пахло хлоркой и дешёвым стиральным порошком, но спасибо и на этом.       Надо было с дороги переодеться — одежда, в которой он сюда добирался, промокла насквозь, хоть и пробыл он под дождём всего несколько минут. Медленно Олег стянул с плеч чёрную кожаную куртку и повесил на изголовье. Джинсы отправились на еле тёплую батарею, ботинки вытерлись влажной салфеткой и были отставлены в угол. Футболка отправилась на свободный стул. Оставшись в одних трусах, Олег принялся вытаскивать из сумки и чемодана остальные вещи и тоже распихивать по углам. К счастью, в шкафу оказалась пара свободных полок.       «Как странно, — подумал он, — вся моя прошлая жизнь вместилась в рюкзак и дорожный чемодан. Денег осталось только на пиво. Сказка, бля, просто сказка…»       Дождь так и не прекратился. Казалось, даже припустился ещё сильнее, стуча по стеклу ещё громче. В комнате было холодно, но, несмотря на это, Олег всё равно приоткрыл форточку и закурил. Предпоследняя. Потом придётся стрелять — в школе или у соседей. Конечно, он мог бы порыться в вещах своего «сокамерника» сейчас, пока его здесь не было, но не стал. Начинать знакомство с кражи — такое себе. Социальную адаптацию никто не отменял. Естественно, Олегу, в случае чего, хватит сил дать отпор тем, кто возомнит о себе слишком много или вякнет в его сторону то, что Волкову не понравится. Но уж лучше не наживать себе врагов. Хотя бы без повода, и хотя бы первое время.       Как бы там ни было, весной у Олега выпуск, в конце лета ему восемнадцать, осенью он идёт на все четыре стороны. Год — всего ничего. Пережить, переждать, перетерпеть. Сдать по-божески Единый Государственный и зачислиться в какой-нибудь более-менее приличный университет. Да раз плюнуть! Справится. Конечно, он со всем справится.       Сигарета была благополучно выкурена. Ещё каких-либо занятий у Олега на сегодня пока не предвиделось.       Раз делать всё равно нечего, а в здании — ну, или, по крайней мере, на этаже — пока что относительно безлюдно, то сейчас вполне можно было бы пройтись и разведать обстановку — рассудил Олег, натягивая на задницу спортивки. Ему было бы неплохо, как минимум, туалет найти, потому что все мы люди и не без потребностей.       Не обнаружив и намёка на ванную комнату у себя на этаже, парень вспомнил, что столовая находится на втором. Почему там же должен быть и санузел, он объяснить не смог даже сам себе — это было просто как пальцем в небо, спонтанное допущение. Которое, к его волчьему счастью, оказалось верным.       Правда, туалетом в обычном культурном представлении это обшарпанное от пола до потолка и пропитанное сыростью помещение назвать было ой как тяжело. Полумрак, всюду ржавчина и облупленная краска. Мерзко.       «Надеюсь, тут хоть есть туалетная бумага — не рукой же мне подтираться», — подумал Олег, с отвращением оглядываясь по сторонам. Направо были душевые, налево не было видно ничего. Выбор пал на неизвестность.       Завернув за угол, Волков и правда наткнулся на умывальники и, к своему удивлению, на силуэт, согнувшийся в три погибели около самой последней раковины.       Присмотревшись, парень различил в потёмках хрупкое создание в фиолетовом растянутом свитерке, тщательно вымывающее под краном копну длинных огненно-рыжих волос.       — Эй, девчуль, — Олег присвистнул, подходя поближе и подключая всё свое обаяние, которое только сумел из себя достать, — это мужской, между прочим. Дверь перепутала?       — Отъебись, а? — послышался из-под мокрых волос хоть и довольно высокий, однако вполне себе пацанячий голос.       — Сорян, — чуть не прыснул со смеху Волков. Он правда не ожидал. Хотя какое ему дело? Все люди разные, фриков тоже хватает… Этот небось и без Олега по шее получает регулярно. Хтонь патлатая.       У него в прошлой школе тоже такие были. Их обычно пиздили. За косяки, конечно, не просто так. Если просто — то по мелочи: тетрадку с домашкой спрятать, подножку в коридоре подставить, огрызнуться как-нибудь… Волков там был одним из вот таких вот задир. Ну а что? Нужно отстаивать свое положение в социуме. Всем же известно: подростки — самые жестокие люди в мире, и среди них действует одно-единственное правило, которое Олег за свою недолгую жизнь усвоил как нельзя лучше: или нагибаешь ты, или нагибают тебя.       Он не был тем, кому доставляло удовольствие мучить невинных и слабых. Но он ни за что не позволил бы кому-нибудь издеваться над собой, так что если цена этому — чья-то свобода и спокойствие, то пускай. Себя Олег Волков всегда ставил на первое место.       Вернувшись в свою комнату, парень обнаружил, что окно так и не закрыл.       — Грех добру пропадать. — Пожал плечами, снова подошёл к форточке, достал последнюю сигарету. Затянулся. Интересно, а та бестия рыжеволосая курит? Было бы неплохо. Он, конечно, колючий — характер и за мокрыми патлами видно — но ради сиг можно и потерпеть. Особенно, если хорошие курит. Парламент там, ротманс… Господь завещал делиться. А раз завещал — значит и рыжик поделится, куда он денется.       С улицы повеяло последождевой прохладой. Сигарета была благополучно выкурена, бычок потушен о подоконник и там же и оставлен. Олег вытянул голую руку и просунул в форточку. На ладонь ему упало несколько стекающих с крыши капель. Небо из серого медленно растягивалось, кое-где даже проступали маленькие пёрышки-облака.       Как же всё это было… угнетающе. Каждый сантиметр проклятой серости. Олегу казалось, что он попал в лабиринт, где каждый поворот похож на предыдущий, а тот — на следующий. Лабиринт из серых больничных палат, в каждой из которых кто-то приглушённо бубнит о хуёвости русской медицины и извиняется. Лабиринт из серых лестничных площадок в подъезде, где… был, да, уже разве что был дом семьи Волковых, теперь же — пустующая квартира, забота риелторов. Лабиринт из серых дорог, сплетающихся в автостраду, из серых дворов, из серых домов, из серых деревьев. Всё серо. Паршиво. Олегу казалось, что и он тоже посерел. Серый волк.       Серый-серый волк.       Дверь в комнату противно скрипнула. Рефлекторно Олег обернулся. В проходе стоял и разглядывал его двухметровый, по меньшей мере, амбал — весь мокрый от дождя, взъерошенный и явно недовольный нарушением собственного личного пространства. Выглядел этот парень как последний, кто станет слушать Леди Гагу на полном серьёзе. Однако о вкусах не спорят — рассудил Олег, не горевший желанием получить по лицу сразу же, в первый день своего самостоятельного обывательства.       — Ты совсем, что ль, обалдел? — Ни вам «здрасьте», ни «добрый вечер». — Окно закрой, а то ночью от холода сдохнешь. На отоплении здесь экономят, если ты не заметил.       — Заметил. — Олег кивнул, послушно закрывая форточку.       В комнате воцарилось молчание.       Его, по всей видимости, сосед бросил рюкзак на стол, скинул огромную джинсовую куртку и тоже повесил на изголовье кровати, как и Олег свою кожанку несколько часов назад. Прошёлся вдоль комнаты, потянулся. Потом снял кроссовки, переобулся в другие, почище. Разобрал рюкзак, складывая его содержимое в общую свалку тетрадей, которых даже с наличием добавленного казалось маловато для программы одиннадцатого класса.       Хотя сам Волков был не лучше.       Всё это время он просто стоял, наблюдая своим новым… знакомым ли?       — Тебя как звать-то?       — Вот когда позовут, тогда и узнаешь. — Парень язвительно оскалился, и в его зубах Олег мельком заметил пожеванную зубочистку. — Ты чё встал как вкопанный? Расслабься, не в армии. Хотя с нашим настоящим наше будущее от неё не далеко ушло.       — А чем тебе армия не угодила?       — Да ничем. Служу великой России, так что ли? Той самой, которая нам бабло на воду и отопление жмотит? С каждым годом всё хуже, а я ещё и жопу свою должен подставлять за гроши и «спасибо»? Нет уж, увольте.       — Резонно. — Олег кивнул, присаживаясь на край своей кровати.       Ещё пара минут молчания.       — Ты из какого детдома к нам?       — В смысле?       — В смысле хули припёрся, мне и без тебя в этой конуре жилось неплохо. — Прекратив ходить по комнате взад-вперёд, парень тоже присел и снова оскалился, тяжёлым взглядом упираясь, кажется, прямо Олегу в душу.       — Типа я сам рад твоей компании.       — Ну так и вали отсюда, я не держу.       — С радостью, только соцопека эта ебучая считает, что я за год охуеть как повзрослею, а пока мне во взрослую самостоятельную жизнь — ни-ни.       — Подожди, так ты чё, совсем что ль «новенький»?       — Получается, что совсем.       Парень перестал скалиться и как-то даже помрачнел. Сцепил ладони в замок, о чём-то задумался. Спустя несколько минут медленно поднялся, в два шага оказался рядом с Олегом, глядя на него свысока, но уже без такого явного пренебрежения, и протянул ему руку.       — Вадим.       — Олег.       Рукопожатие состоялось. Всё-таки познакомились. Может быть, этот Вадим был и неплохим парнем? Выглядел явно посолиднее, чем тот рыжик из туалета. Вот с такими надо водить знакомство и, если получится, даже дружбу — решил для себя Олег.       — Ты ж в одиннадцатом? — Вадик вернулся в свою часть комнаты, укладываясь на кровать поверх мятого одеяла. Олег кивнул. — Значит, в школу завтра пойдёшь со мной. Я тебя со своими познакомлю. Тоже последний год здесь кантуются. Чёткие ребята. Ты только это, не выебывайся слишком. Как говорится, новичкам везёт, но и на это правило бывают исключения. Так что пасть зря не открывай, зубы не показывай — а то можешь ненароком без них остаться.       — Это угроза?       — Нет, дружеское предупреждение. Напутствие, если тебе угодно. Не нарывайся.       — Сам решу.       — Характерный, значит?       — А незаметно?       — Может, тебе это и к лучшему. Бесхарактерным здесь тяжело живётся. — Вадим покачал головой, отворачиваясь к стене. — Я до ужина посплю. Разбуди меня в полвосьмого, лады?       — Ага.       Олег тоже улёгся, уставившись в потолок. Нельзя было давать себе слабину. Жизнь продолжается. Он живой. И он должен сам о себе заботиться. Мог бы и вообще сам, но законодательству всралось именно вот так вот. Но Олег сильный, что ему какой-то год? Что такого страшного может произойти, когда самое страшное и так уже случилось? Всё позади. А жизнь продолжается.       Олег у себя теперь один. Ему больше некого терять.