Комплекс неполноценности

— Чуя, ты идёшь? Голос Тачихары окликает парнишку, желая ускорить его, но Накахара будто намеренно игнорирует его присутствие и смотрит куда-то перед собой — тот самый новенький из их класса, который всё время молчит. Чуя почти и не помнит, чтобы он общался с кем-то, заводил друзей или отвечал на чьи-то вопросы, чаще всего он отнекивался, отворачивал голову, чопорно что-то фыркал и уходил. Причина такого поведения была непонятна: он презирает всех, не любит общаться с другими детьми или попросту не умеет? Чуя даже не догадывался, но одно знал точно: этот парень слишком печален и вечно одинок. — Чуя, — Мичизо хватает друга за локоть и сразу же разворачивает к себе, — пойдём! Мне надо успеть домой пораньше. — Но тот мальчик… — Он ни с кем не разговаривает, забей на него. В младшей школе Чуя никогда не сталкивался с какими-то странностями, хоть он и был ребёнком довольно-таки активным — все, кто знали Накахару, любили его, с первых минут знакомства он покорял чужие сердца, надолго врезался в память и с лёгкостью выстраивал мосты коммуникации с другими. В классе всем нравилось общаться с ним, Накахара всегда был главой любой компании и часто собирал всех вместе, как лидер. После школы его часто ждали на детской площадке, чтобы покататься на велосипедах, роликах или просто побегать, ведь Чуя самый шустрый, самый сильный и ловкий — с ним было интересно, весело, и рыжий быстро привык к этому вниманию, оказываемому ему практически со всех сторон. К счастью, это никак не сказывалось на учёбе — у Чуи и без того всё выходило отлично, а в случае чего любой одноклассник мог подсказать ему. В размеренной жизни активного ребёнка появились странности в тот момент, когда в их классе появился он. Дазай Осаму — скромный, тихий мальчик с каштановыми волосами и пронзительным взглядом, что всегда ходил в бинтах, разбивал коленки об асфальт, носил пластыри на лице и вечно молчал. Он единственный, кто не желал общаться с Чуей, да и вообще ни с кем. В первый день он лишь тихо, неуверенно поздоровался со всеми и прошёл на своё место — почему-то он появился так внезапно в середине учебного года второго класса. Чуе казалось, что он слишком высокомерен: смотрит на других надменно, при разговоре отворачивается, а слыша вопросы, лишь закатывает глаза и уходит, либо утыкается носом в книгу и ничего не говорит. С ним невозможно было познакомиться, и первичный интерес быстро пропал — новенькие часто бывают странными, Накахара это понял с годами, но, несмотря на это, желание встретиться с этим мальчиком после школы всё ещё присутствовало. Чуя увидел его на улице только один раз. Это были первые тёплые дни мая в лучах уходящего солнца, застилающего своей предзакатной краснотой детскую площадку, где и находился Дазай. Он был, как всегда, один, катался на качели и смотрел в пол, но в его лице было то, что не давало Накахаре покоя с первого дня, как они встретились. Дазай был самым грустным ребёнком из всех знакомых Чуи, и ему всегда хотелось узнать почему. Почему он всё время опускает глаза и почти никогда не улыбается, вечно падает на асфальте и отворачивается, когда с ним говорят. Накахара никогда не подходил к нему, чтобы пообщаться, но что-то внутри подсказывало ему, что его не ждут. Дазай не горел желанием разговаривать с кем-либо из их класса, и, если бы Чуя был особенным, Осаму, наверное, дал бы знать. Но это словно стучаться в закрытые двери, поэтому Чуя не решился в тот раз. Он молча провожал его взглядом, когда за Дазаем пришла какая-то девочка чуть выше его ростом, взяла за руку и увела с площадки, держа в другой руке пакет с продуктами. Она общалась с ним совершенно спокойно, будто он её понимал и слышал, а Дазай молча смотрел на неё, порой совершал странные жесты руками, но по-прежнему ничего не говорил. В тот день, когда Чуя всё же принял решение подойти и поговорить с ним, Дазая в школе не обнаружил. Его парта была пуста, а учительница ничего не сказала по этому поводу. После Накахара спрашивал у одноклассников, куда он мог пропасть, но каждый говорил что-то своё: переехал, перевёлся, уехал из страны — и ничего конкретного, ведь друзьями в этом классе Дазай так и не обзавёлся. Для Чуи он стал чем-то странным, необычным. Загадочный, молчаливый мальчик, который презрительно смотрел на всех людей вокруг. И который оказался одним из самых интересных воспоминаний в его жизни.

***

— Ты взял с собой бенто? — голос мамы раздаётся неприятной трелью в коридоре, пока Накахара наскоро натягивает кеды на ноги, — ты снова решил надеть эти штаны? Сколько можно позорить меня? — Я опаздываю, — рычит Накахара, в спешке застёгивая куртку, — я куплю себе поесть. — Я просто так готовила? В руки впихивают бенто, и Чуя бесится. Так проходит вся его жизнь. Ни шагу не ступить самостоятельно, носи это, ешь это, не дружи с теми, не занимайся этим, мы всё сделаем и решим вместо тебя — а коль что-то не нравится, то ты неблагодарный сын, просто мудак, и плати за себя сам, раз такой умный. Чуя уже закипал от ненависти к своим родителям — да, он ненавидел их и уже давно перестал чувствовать вину за это, потому что ему не нужны были их деньги. Ему нужна была любовь. С момента юности, когда Накахара стал обзаводиться минимумом самостоятельности, он попал под пресс. Этот пресс выковал в нём чёрствый, твёрдый характер, но точно так же и новые психические травмы — казалось, он в этом доме в роли домашнего животного: тупого, несамостоятельного и полностью зависимого. Только животных хотя бы любят, а его точно нет, и это было железобетонным фактом, кто бы что ни пытался рассказать ему. У Чуи было сильное желание сделать что-то им назло: отрастить длинные волосы, намеренно надеть эти ужасные обтягивающие джинсы, которые ненавидит мама, начать встречаться с той, которую они просто не выносят, напиться и прийти домой часа в два ночи — настолько хотелось получить собственную жизнь в своё распоряжение и хоть немного отдохнуть от них. В голове всё время вертелись проклятия и сдерживаемая агрессия, скандалы могли кончаться чем угодно: истериками, слезами, криками, злостью — но никогда Чуя не мог добиться своего. Во-первых, банально страшно. В семнадцать лет у него нет совершенно ничего — может ли он как-то выжить без их помощи? Во-вторых, пока он не стоит на своих ногах и зависит от них, он всего лишь мальчик для битья и своего мнения не имеет. Именно поэтому они отказались оплачивать ему общежитие. Чтобы Чуя находился рядом с ними и его было легче контролировать, чтобы он не делал «глупостей» — то есть не жил полной жизнью, о которой мечтает. Он чувствует себя будто запертым в клетке — как же ему это надоело. — Я выкину это на улице, — угрожает Чуя, когда открывает двери. — Только попробуй! — Я не попробую, я сделаю. Виновником всех ссор всегда оказывался Чуя — да и не только ссор, вообще всех бед мира, потому что его очень легко обвинить в том, чего не было или что вообще совершилось по воле случая без его участия. Накахара так ненавидел из-за них всё вокруг: себя, школу, знакомых и их самих в первую очередь. Силы на жизнь поедались вечной болью и обидой, хотелось перестать общаться со всеми и просто испариться — лишь бы больше не испытывать ничего, связанного со своей жизнью, она плавно превращалась в ад. Ежедневное давление становилось всё сильнее с каждым годом, связывая по рукам и ногам. Чуе казалось, что до восемнадцати он просто не доживёт такими темпами и просто что-то с собой сделает. Он выбегает из дома, захлопывая двери, желая всё же выкинуть этот чёртов бенто по дороге, но сдерживается. В голове моментально рождается план и куча деталей того, как он съедет от них и первые несколько месяцев будет банально ничего не делать: есть, спать, жить в своё удовольствие и гулять не до десяти, а намного-намного дольше. Ему точно нужен долгий отдых от своей семьи. «Требуется официант, график 2/2, можно студентам…» — глаза быстро пробегаются по зарплате, условиях работы, зоне ответственности, всё кажется просто идеальным — даже малое расстояние от университета, ехать всего десять минут. Накахара уже давно хотел найти работу — проблема была в возрасте и сильном страхе. Если на мать ему было плевать, то от одной мысли перечить отцу становилось не по себе — они могли часто ругаться с ним, но обычно Чуя старался не провоцировать конфликт, что было глупо. Он никогда не начинал его первым, он просто занимался своей повседневной жизнью и делал то, что хотел, — ладно, то, что было можно, — и каждый раз у них была причина докопаться до него. Чуя ума не мог приложить, как донести до них предложение, что он хочет попробовать пожить отдельно. Как вариант, нужно постараться как-то мягко объяснить родителям, что так для всех будет лучше, что ему уже пора вести собственную жизнь, что он будет привыкать заботиться о себе самостоятельно, даже если это будет тяжело и Накахара первое время будет сжигать все продукты, потому что не умеет готовить. С другой стороны, стоит искать какой-то обходной путь в объяснениях, какие-то стоящие аргументы, которые тяжело было бы отбить фирменным «ты неблагодарный». К тому же он совершенно ничего не знает о самостоятельности, его никогда не учили быть таковым, но Чуя надеялся, что это окажется легче, чем он думает, хотя сложности определённо будут — тем не менее он уже всё решил. Для него точно будет лучше быть одному, проблема состояла лишь в деньгах, и это по-прежнему единственное, чем его могут задавить родители. Чуя и сам это понимал. — Доброе утро! — рядом внезапно оказывается Ацуши, пока Накахара медленно идёт по коридору, забивая на карте то место, где находится кафе, в которое он хочет устроиться, — я купил новую настолку, попробуем сегодня? — Привет. Извини, наверное, не успею, я буду занят, — Чуя отвечает глухо и равнодушно, сосредотачиваясь на адресе и утренней ссоре. Но всё же ради друга он отрывается от телефона, кладя его в карман. — Чем? — Иду на собеседование. Не могу больше жить с родаками, — чуть более тихо он шипит, — заебало. — Оу, что-то случилось? — взгляд блондина показался Накахаре очень сочувствующим, и это позабавило — выглядит как бедный котёнок. Однако, несмотря на то, что Накаджима его лучший друг, Чуе было сложно говорить ему правду и открываться. Банально стыдно. — Нет, всё нормально. Просто решил не дожидаться окончания университета и съехать пораньше. Отчасти это было так, но Чуя очень привык разбираться с собственными проблемами самостоятельно, не посвящая в них посторонних, к тому же не хотел расстраивать Ацуши правдой о вечных ссорах и прочих сложностях, которые возникают в его отношениях с родителями. Этим не принято делиться со всеми, а вечные жалобы очень портят дружбу, внушая чувство беспомощности обоим. Он вообще не хотел кому-либо рассказывать об этом — толку мало, а впечатление остаётся, будто Накахара показал себя не с лучшей стороны. Хотя он всегда себя так чувствовал, как будто обманывает кого-то, и как только все узнают, насколько он ничтожен, то сразу же перестанут с ним общаться — а пока все его достижения всего лишь везение и воля случая. Если его родители ненавидят, видимо, у них есть на это причина, и вряд ли приятно дружить с человеком, у которого не всё в порядке. Чуя ненавидел быть проблемным, поэтому тщательно держал в тайне всё происходящее. — И далеко ты будешь? — тут же спрашивает Ацуши. Он давно заметил, что у Чуи что-то случилось, но тот ни за что не признается, что ему нужна помощь. — Не переживай, дружить мы точно не перестанем. Ацуши действительно беспокоился, что они станут меньше общаться, по большей части их связывало в детстве именно то, что они живут практически по соседству, идти в гости недолго. Хотя сдружились они именно в университете, и очень не хотелось бы терять эту связь. Чуе удавалось подбирать нужные слова. Он обладал неплохими навыками коммуникации, пускай и казался многим людям крайне резким и грубым, но легко заводил друзей и всегда был желанным гостем и собеседником — Накахара достаточно эрудирован и может выслушать, с ним несложно найти общий язык, если не шутить на тему роста и вести себя адекватно. Чуя сам не понимал, почему так легко сходится с другими и привлекает внимание, он совершенно не старался ради этого. — Ладно, удачи тебе. Выходя из университета, Чуя думал о том, как будет жить один. Просыпаться в тишине, обставлять помещение по собственному вкусу, ложиться во сколько пожелает, а не во сколько скажут, засыпать в одиночестве и есть что он хочет и где хочет. Хоть Накахара и имел собственное пространство, свою комнату, он никогда не чувствовал её прямо-таки «своей»: ничего менять не разрешалось, на стены вешать тоже, «двери никогда не закрывай, вдруг нам что-то понадобится, запираться будешь у себя дома», «поздно не ложись», «в гости никого нельзя». Всё, что Чуя сейчас мог испытывать, — это злость. Прошла пора той сильной обиды и ноющей боли в груди от одиночества и жестокости. Даже если друзей было много, у Чуи не было никого «по-настоящему», он чувствовал себя одиноким и знал, что в случае беды ему опереться не на кого, родители ему никогда не помогут. Разве что сделают хуже, а никого, кроме них, у Накахары не было — не всегда друзьями удаётся закрыть дыру в сердце или залатать рану нелюбви. Да, Чуя понимает эту жестокость, хоть и не научился с ней справляться. Но чтобы не отчаиваться, приходится злиться сильнее. Кафе действительно оказалось очень близко, Накахара дошёл минут за пять, даже не заметив дороги за размышлениями. Он открывает дверь с типичным звуком колокольчика и проходит внутрь: здесь приятно пахло кофе и какой-то выпечкой, лёгкое освещение по всему помещению и простой минималистичный стиль в интерьере. Одним словом, достаточно уютно, и людей не так много. Первым делом Накахара подошёл к барной стойке, где бариста делал какой-то заказ, пользуясь кофемашиной. — Здравствуйте! Я по объявлению, вам вроде бы требовался… Чуя не успевает договорить фразу, не веря своим глазам. Он замирает на месте, когда видит знакомое лицо: светлая кожа, круглые щёки, вьющиеся тёмные волосы и карие глаза — так блестят в недоумении, хлопая ресницами на таком же по-прежнему надменном и высокомерном лице. Не проходит и пары секунд, как самое яркое воспоминание из детства прилетает в голову со скоростью звука. — Дазай? Ничего себе ты шпалой вырос, — сперва Накахара самую малость хмурится. Да, ведь все в детстве были уверены, что именно Чуя будет высоким и крепким. Он много занимался спортом и был почти сильнее всех в классе, в том числе и сильнее Дазая, но ему так не повезло проиграть в эту лотерею генетики, — мы же раньше учились вместе, помнишь? Но в ответ парень лишь поднимает бровь и невольно хмурится. Чуя будто и вовсе забыл о том, что всё детство он ни с кем не разговаривал. И затем в голове внезапно всплывает осознание этого факта, но Накахара думал, что с возрастом это должно было пройти… то есть он искренне считал, что Дазай был замкнутым и неразговорчивым ребёнком, поэтому не хотел ни с кем дружить. — Забыл, что ли? — Эй, что тебе надо от моего брата? — от такого строгого тона Накахара аж дёргается — в мгновение ока рядом оказывается девушка низкого роста с яркими фиолетовыми глазами и тёмным каре. Она складывает руки на груди и смотрит на Накахару с таким настроем, что по ней точно можно было сказать: её стоит опасаться. И, судя по фартуку, она тоже работает здесь, видимо, она сестра Дазая? — Ничего, — тут же отвечает Накахара, — я просто… — взгляд Чуи падает ниже, и внезапно для себя на барной стойке он видит небольшую надпись, — я просто поздоровался. Мы с Дазаем раньше учились в одной школе. — А? Ты его бывший одноклассник? — она заметно расслабляется и тут же опускает руки. Чуе это показалось странным, она часто так бросается на людей? — Да. Мы с этой шпалой учились в младшей школе. Совершенно не думал, что здесь встретимся, — Чуя слабо вздыхает и поворачивает голову к барной стойке, но Дазая возле неё уже не оказывается, — я хотел поговорить с ним. — Поговорить? — она удивляется, снова подпирая ладонью локоть другой руки, а затем иронично усмехается, — малыш, Дазай не разговаривает. Он глухой. Чуя замирает на месте, тут же выгибая одну бровь в недоумении, переводя взгляд то на барную стойку, то на девушку, не понимая до конца. Однако всё моментально становится ясно: Дазай не разговаривал всё детство не потому, что презирал всех, а потому, что попросту не мог этого сделать. И как же Накахара не понял этого? Да, та девочка на детской площадке, видимо, и была его сестрой. — Я не знал, — признаётся Накахара, — мы просто никогда не общались с ним. — Ну, это понятно. Как тебя зовут? — она уверенно протягивает руку, и Чую это выбивает из колеи: впервые с таким жестом к нему обращается девушка, — Акико Йосано. — Чуя Накахара. Я видел ваше объявление в Интернете, — парень сразу же начинает с важного и жмёт ей руку, — вы искали официанта. — О, да. Точно. Я буду очень рада, если ты будешь у нас работать, всё же со знакомыми намного легче сработаться, чем с посторонними. Тем более Дазаю, — она впервые мило улыбается и разворачивается на месте, чтобы позвать парня за собой, — пойдём. Накахара задумывается над её словами, пропуская мимо ушей практически всё, что она говорила после. Что значит работать со знакомыми проще? Это из-за Дазая? Возможно, он действительно испытывает трудности, хотя по нему так и не скажешь — если бы это было слишком сложно, Осаму бы вряд ли стоял у барной стойки и работал с посетителями одним из первых. Теперь стало дико интересно, как он это делает, он ведь никого не слышит и, наверное, не понимает. Накахара проходит за девушкой в сторону кухни и служебных помещений, осматриваясь по сторонам. Из головы теперь не выйдет тот факт, что Осаму не может говорить. Чуя плохо знал его, ведь они по сути никогда не пересекались даже в школе, были знакомы друг с другом скорее заочно, чем лично, но рыжий очень часто засматривался на него на уроках или на улице. Совершенно случайно и без задней мысли — исключительно из любопытства и мелкого эстетического удовольствия. Просто Дазай всегда был очень красивым. «Скорее, смазливым», — мысленно поправляет себя Накахара, но сразу же отгоняет эту мысль. Он мог различать внешность парней, и так умеют не все. Осаму был словно с обложки какого-то журнала, мило поправлял волосы, сосредоточенно хмурил брови или мотал ногами в ожидании сестры, а эта лёгкая надменность ему была абсолютно точно к лицу. Как они будут общаться? Походу, Йосано знает язык жестов, и это, честно сказать, необычно — насколько жестовый язык может быть более ёмким, чем вербальный? — В общем, о работе ты читал, у нас не особо много народу, но в выходные и летом посетителей достаточно, чтобы я не справлялась в одиночку, — говорит Йосано, устраивая небольшую экскурсию, — вот здесь кухня, сюда относить заказы. В подсобке можешь оставить свои вещи, у тебя будет два перерыва на обед, еда за наш счёт, и, если тебе нужно, можно оставаться, на втором этаже есть свободная комната. У тебя уже был опыт работы официантом? — Да, иногда подрабатывал летом. — Отлично, я думаю, у тебя всё получится. Как ни странно, у Чуи было много вопросов, но все они были совершенно не касающиеся работы. Накахаре больше было интересно, почему они переехали, как давно Дазай работает, как общается? Вываливать всё это разом слишком бестактно, поэтому Накахара молчит, с усилием подавляя любопытство. — Когда ты готов выйти? — спрашивает Йосано, когда они уже были снова в общем зале. — Да хоть завтра, но… — отвечает рыжий, а потом невольно цепляется взглядом за проходящего мимо брюнета, что оказался снова у стойки бариста, протирая чашки, — как я буду общаться с Дазаем? Я не знаю языка жестов. — Вам и не придётся разговаривать, твоя область работы не связана с ним. Дазай делает кофе и сам принимает заказы, — отвечает Акико, замечая заинтересованность рыжего. Они отходят немного в сторону, но взгляд всё равно был направлен на Осаму, — извини, что так резко встретила тебя, — внезапно начинает девушка, опираясь плечом о стену рядом, — в детстве Дазая часто обижали из-за его особенности. Я не хочу, чтобы это повторялось на работе, — она слабо усмехается, опуская глаза, когда Чуя снова смотрит на неё, — он, правда, ругается, что я слишком опекаю. Стараюсь делать это не так заметно. — Вы из-за этого переехали? — Лишь отчасти. Родители и так подумывали о смене места жительства, — она начинает крутить волосы на пальце, но менее строго от этого Йосано не выглядит, — а в Йокогаме на тот момент поблизости не было специализированных школ, поэтому, когда в обычной Дазай не справлялся, вопрос о переезде уже не стоял. Чуя не успевает ничего ответить, как рядом появляется Дазай — вы когда-то испытывали невероятное волнение вкупе с огромным удовольствием, когда просто смотрели на человека? Кажется, Накахара впервые в жизни ощутил нечто подобное, когда Осаму посмотрел на него и сразу же перевёл взгляд на сестру, подавая ей какие-то знаки жестами, — его красивые, изящные пальцы двигались в воздухе очень легко, но почему-то Накахаре казалось, что Дазай наслаждается тем, что Чуя совершенно не понимает их, но рыжего это никак не задело — их общение казалось таким живым, эмоциональным и особенным. Ему дико захотелось научиться так же. Йосано тихо хихикает и отвечает ему другими жестами, но очень быстро отвлекается на Чую. — Он так любит обсуждать кого-то, потому что нас никто не понимает, — после тихого смешка Акико переводит взгляд на Дазая — так и не сказать, что она старшая сестра, поскольку почти на одну голову была точно ниже. — Это твой бывший одноклассник Чуя, ты помнишь его? Дазай выгибает одну бровь и осматривает Накахару с ног до головы, в этот момент рыжий снова нахмурился — ему показалось или его сейчас оценивают? Нормально ли он выглядит? Он же даже не подумал одеться как-то более нарядно для собеседования, каков идиот! Осаму делает пару движений руками, после которых Йосано смеётся. — Что он сказал? — спрашивает Чуя. — Оу, ну, — перебиваясь коротким смехом, девушка старается подобрать слова, отводя взгляд в сторону, — неважно. — Скажи, — тут же требует Накахара. — Знаешь, люди, которые общаются преимущественно жестами, не дают другим людям привычные имена. Их тяжело показать руками, поэтому они заменяются другими словами, близкими по значению. Тебя он почему-то назвал «слизень». — Чего? — Накахара снова хмурится — и всё волнение как рукой сняло, — это меня так назвала эта скумбрия? — Ладно, он помнит тебя. Порой я очень рада, что Дазай не может говорить, иначе это было бы просто невыносимо. Осаму щипает её в ответ за бок, из-за чего Акико ойкает и отскакивает в сторону, а после сразу же щёлкает его по плечу. Чуя усмехается, не сразу же заметив, что Осаму понял, что она сказала, — она ведь говорила это вслух. — Это мило. — Там клиент пришёл, иди работать, бездельник, — говорит Йосано и пихает брюнета в спину, пока тот что-то отвечает ей, но она намеренно игнорирует. Видимо, им это дозволено между собой. — Что ж, я не буду отвлекать вас, — начинает Накахара, — во сколько завтра мне приходить? — В час дня начало второй смены. Я буду ждать тебя. — Спасибо. Видимо, с пар придётся убегать пораньше, но это не станет огромной проблемой, у них в университете много кто совмещает работу с учёбой, им как-то удаётся договориться с преподавателями. Покидая кафе, Чуя был в совершенно иных чувствах, ему поскорее хотелось вернуться сюда. А ещё поискать в Интернете курсы обучения языку жестов. И Накахара не сразу понял, что это значит, но каждую секунду он прогонял в голове заново, по пути улыбаясь как дурак. Он даже не заметил, что поздно пришёл домой, и стоило бы ещё позвонить Ацуши, чтобы рассказать обо всём и спросить, не слишком ли он расстроился, что сегодняшние посиделки пришлось отменить. Теперь ему стоило хорошо подготовиться к завтрашнему дню.