***
Как же он любит спать! На самом деле причинно-следственные связи его любви крылись в его работе, которая Джисону нравилась лишь в те моменты, когда богатенькие и подвыпившие посетители начинали себя занимательно вести, пускаясь в откровения. Несколько интересных историй он уже опубликовал, не называя громких имён, но делая жирные намёки на личности про которых писал. Тихие скандалы, как сам Хан их называл. Впрочем, ничего криминального. А несчастные жертвы его «пера» думают и гадают, как же так случилось, что их тайны не такими уж и сокрытыми оказались? На самом деле за раскрытые секреты лишь пальчиком его обладателя пожурить можно, для материала общественной порки либо не откровенничали с новым барменом, либо лишь какие-то полугрешники. По крайней мере, Джисон считал всё собранное лишь усладой его внутреннего хулигана, который по-детски пакостит. Но если бы гости клуба Намджун-щи знали откуда растут не выдуманные истории о них, то непременно не сносить головы в первую очередь хозяину Art. Джисону он нравится, но старые привычки — поделиться новостью со всеми — порой рвутся огласить семейные дрязги некогда гениального репера. Хан держится, убеждая себя в том, что терпение вознаграждается. Да и босса ему всё же жалко, который по-человечески относится к «Кан Кёнсу». А вот из-за чего, а точнее — кого, он полюбил сон, оказался очень редким гостем. Ким-хренприкопаешься-Тэхён заходит не так часто, как хотелось бы Джисону. Уже и думать начинает, что зря затеял игры в бармена. Из того, что есть на богатого наследника, можно сделать вывод, что ближе Пак Чимина для того никого нет. То есть направо и налево в клубе все твердят, что Ким Тэхён и Пак Чимин неразлучные кореша. Что может связывать знаменитого айдола и богатого наследника? Тэхён не из тех, кто занимается вложением средств в звёзд, которые сегодня сияют, а завтра позабыты. Карьера слишком скоротечна и такая инвестиция вряд ли бы привлекла кого-то из семьи Ким. Максимум заключить рекламный контракт, но Чимин ни с одной компанией в конгломерате не сотрудничает. Совершенно разные пути, но точка пересечения — клуб Art. У Тэхёна могут быть свои причуды, является ли одной из них Пак Чимин? Только нужны железобетонные доказательства, потому что одно дело — предполагать, а другое — знать наверняка. Джисон гуру приукрашивания, а не мастер откровенной клеветы. Раньше мог бы, сейчас уже нет. Но старший брат нетерпелив, вечно подгоняет младшего члена семьи Хан. Джисон его предупреждал, что с потолка ничего в печати не окажется. Но Дон У слишком нервный в последнее время: у него компания, словно песок, просачивается между пальцами. Прокурор Мин так вгрызся, что к моменту суда над отцом Джисона предоставит дело с требованием наказания в тысячу лет. Если У-хён прав, и это дело рук Тэхёна, то Ким очень жестокий человек. Его отец не святой и заслуживает кары, но только ли его Тэхён без жалости сбросил? Простые работники, честные трудяги — виноваты ли они? Принц не замечает пролитую кровь простолюдинов до тех пор, пока та не окажется у его ног. Но у Тэхёна всё прекрасно, судя по последним данным. Готовится принять конгломерат в свои руки, ходит на светские рауты с красавицей женой… В общем, всё у того лучше не бывает. Джисон слишком переоценил значение пресловутой компашки из Art для Ким Тэхёна. В прочем, он ещё и склоняется к тому, что звёзды так сошлись. Тэхён принимает в управление огромную империю, ему некогда тусоваться, а выход свет своего рода та же работа. И у его приятелей совсем не радужные события происходят. Один случай с Мин Юнги чего стоит. И ведь вот же — кто-то разнёс слух, что его Ан Лиён заказала, в обиде девушка, и сама пропала. Ну как не поверить? Кто хочет тот поверит, ещё и других убедит. Если бы Джисон был легковнушаемым, то запросто поверил бы, но такая чушь его скорее позабавила. Мин Юнги порицания заслуживает, и только из-за чувства вины перед Ли Минхо Джисон пропускает все слова в сторону репера мимо ушей. Но он попытался в один из своих выходных проследить за Чонгуком, чтобы найти Ан Лиён и хоть как-то разобраться для себя в случившемся, но ни черта у него не вышло: Джисон просто-напросто заснул в машине, пока ожидал спортсмена на парковке за зданием точжана. Прикрыл глаза, а когда открыл, сумерки уже опустились на город, и машина Чона отсутствовала. Джисон собой был так недоволен, будто он все навыки растерял, хуже неопытного юнца. Карикатура, причём неудачная, самого себя. Может, ему вообще стоит на всё забить, послать Ханов и просто жить?.. Кстати, он так и не рассказал психу-братцу о том, кто такой Чонгук. А Дон Ю слюной исходит в своей злобе, ждёт момента, когда землю под ногами Чон Чонгука расколет и низвергнет того прямиком в Ад. Ну или как минимум выкинет на помойку, как выкинули Дон Ю, который так и так собирался завершать карьеру через пару лет. Но не дали достойно уйти, его репутацию запятнали, пусть и доказать ничего не могут, лишь пустые слова. Его имя вычеркнуто и стёрто: ни сборной, ни Куккивон не нужна такая анти-реклама. Отмахнувшись от Хан Дон Ю, они уняли шум в свою сторону. Белые и пушистые, а не «удобно недоглядели и удачно глаза закрывали, потому что преступник из богатой семьи». Да, общественное мнение многих с небес на землю спускает. И Дон Ю не прочь отправить Чонгука на одну лавочку с собой. Только, когда отец этим занимался ещё что-то могло выйти, а Дон Ю без папочки непременно накосячит. Но Джисон вмешиваться не будет, за что и получал по рёбрам, когда Ю-хён хотел использовать его, как палача, а Джисон отказался. Не, ну правда, псих реально думал, что Джисон ему будет помогать? Он только в одном ему может помочь — сдохнуть. Но это как-нибудь потом, а пока он будет отсыпаться после нелёгкой смены.***
— Харин, я думаю, ты действуешь неправильно, — Джин пытается вразумить сестру, в очередной и, как себе клянётся, точно последний раз. — Неправильно действовал он, а я лишь подыгрываю. И до конца пойду, чтобы мозги у него на место встали! — Ким зла: на брата, на мужа, да даже на себя. — Он хотел развод на своих условиях, он его получил, а бумаги эти, — девушка рвёт листы, — пойдут в утиль. Теперь по-моему разводиться будем, и я уж точно не спущу глаз с документов. Всё зарегистрирую, и ты мне поможешь его проучить. — Отняв у него Art? — ох, не нравиться затея сестры. Она палку перегнёт и тогда не проучит, а похоронит. — Имею полное право! Иное имущество пусть себе оставит, хотя, что там останется? — она мстительно хохочет. — Идиот! Дурак! Сил моих нет! Пропадёт без меня, будто не знает этого. Выдумщик! Выходила за умного, а бумаги мне подсунул — дурак! Кретин полный… Вот как он без меня вообще сможет клубом заниматься? Просрёт всё. Долбанный Ким Намджун! — Есть шанс всё… — Захлопнись, оппа! — в лицо Сокджина летит порванная бумага. — Уезжай в Сеул, всё подготовь. Тебе тут не в радость находиться и общаться с нашим отцом, вот я тебя и отпускаю, к тому же твой отчим тебя ждёт. — Впаяв чувство вины… — Но это так и есть! — Харин сама не своя, присаживается на диван и начинает грызть ноготь на большом пальце. — Меня одни идиоты окружают. Вот умер бы ты, если бы Намджун о тебе знал? И я дура, что потакала тебе. Теперь будешь долг мне отдавать так, как я скажу. Не хочет он в Сеул, пусть и общество отца тяготит, но и надежду переубедить сестру потерял уже. Харин упряма, а когда ещё и обижена, то дальше своего носа не видит. Он безусловно будет на её стороне — она его семья, но за Намджуна ему тоже обидно. И виноват он. Поджав губы уходит, оставляя Харин одну, а та, поняв, что Сокджин ушёл, позволяет слезам скатиться по щекам. — Чёртов Намджун, чёртов Сокджин, — шипит она и плакать сильнее начинает, закрывая лицо ладонями.***
Минами чувствует себя подавленно: мало того, что Тэхён очень сильно отчитал её вчера вечером, так ещё и не завтрак не остался, хотя они завтракали вместе всегда в последнее время. Муж словно присматривался к своей жене, был участливым и интересовался Минами. А её поведение на вечеринке будто бы перечеркнуло всё. Он был так недоволен ею, что Хатори пришлось защищать себя, она даже не знала, что может так сделать, а именно упрекнуть Тэхёна в том, что это он должен извиняться перед Чимином за всю ту неловкую ситуацию, в которой они оказались. И то, «неловкая» — мягко сказано. Ситуация ужасная, и Минами невольно поступила отвратительно, пожелав выступление Пак Чимина на свадьбе. Но что она тогда могла поделать? Тэхён ей не сообщил, кто тот для него, а Минами из тех, кто не упустила шанса получить живое исполнение любимой песни от звезды в знаменательный для себя день. И вот она высказала Тэхёну, что он может на неё злиться за то, что попросила, но не за то, что кто-то мог увидеть её унизительный поклон перед айдолом. На смеси корейского и японского она указывала на его ошибки, а Ким в ответ лишь одно твердил: «Много ты понимаешь». Может, и понимает она немногое, но одно ей ясно — Тэхён мог не выполнять её просьбу, но этого он даже слышать не хотел. Тэхён не хотел слышать своё сердце, ему действительно важнее компания. Он сблизился с отцом, это радует, но и печалит — делами компании свою боль не заглушить. А отец будто бы расцвёл и, когда смотрел на сына, не мог сдержать улыбки в своих счастливых глазах. Однажды Минами даже подумала, что тот просто счастлив в скором времени покинуть пост председателя, передав его сыну. Но правда такова, что Тэхён, который существует сейчас, председателю милее. Её муж сосредоточен на том, что хочет от него глава семьи. — Они что, поссорились? — закончив завтрак, Минами решила сама отнести поднос с грязной посудой, не тревожа прислугу, и вот, замерев у дверного проёма на кухню, подслушивает разговор двух женщин, которые её не видят. — Да как-будто до этого ворковали. Господин её терпит. Брак — фальшь, бизнес-сделка. Старший господин её лишь для одного привёл в эту семью, но, видимо, просчитался. — Да что ты такое говоришь? Хозяин относится к ней хорошо. — Они вчера на этом её языке ругались, и не сказать, что прям хорошо относится. Наверное, довела она его, а он еле сдержался, чтобы не прибить её. В любом случае, как только родит, сразу избавятся, отправят домой. — Прекрати придумывать. — Я-то? Моя родная сестра в их родовом замке работает, всяко слышала, и как председатель невесту выбирал, тоже. Так вот, тихая, незаметная, но красивая и без влияния в этой стране, но подходящая по статусу и полезная для компании. Эта японка идеально вписывалась, поэтому за её родителей и взялись. Но вот чего не знает её семейка, так это то, что председателю она будет уже не нужна, как только родится ребёнок. — Так Ким Тэхён вскоре станет председателем, — посмеивается женщина помладше. — Ой, дура. Пока отец его жив и здоров, Тэхён лишь формально будет занимать эту должность, считай маркетинговый ход — идеальная картинка. Долго будет он фиктивным председателем, а главенство в семье и подавно ему лишь после смерти отца перейдёт. Так что, эту госпожу привезли к нам на пару лет. Непонятно только, чего корейскому учат, всё равно без толку — говорят на японском. Минами поднос в руках сжимает. Вот оно как… Как не старайся, её всё равно вышвырнут. И правда, зачем учит язык, пытается приобщиться к похожей, но такой чужой культуре? Ей этого не нужно делать. Ничего не нужно! Просто быть куклой, нет — племенной кобылой. Она ничего лучше не находит, чем так и уйти с подносом в руках обратно в столовую, поставить его на стол и, беря телефон, позвонить дедушке, чтобы попроситься домой сейчас, пока ещё не так больно сердцу. Одна из тех женщин вскоре приходит за подносом, окидывает взглядом равнодушным угрюмую хозяйку и уходит, так и слова не проронив. Равнодушие — это страшно. Будь неприязнь, Минами бы поняла. Идеальней всего было бы дружелюбие, но кто она такая, чтобы надеяться на это? Они исполняют её прихоти, хорошо выполняют свою работу, вроде бы жаловаться не на что. Но за спиной уже сборкой её чемоданов занимаются. Тэхён тоже? Конечно, он только и ждёт момента, когда сможет избавиться от неё, чтобы не нянчиться с ней и в свет выводить, трясясь от беспокойства, что она выкинет что-то из ряда вон выходящее. Больше всех рад будет, что глаза ему мозолить перестанет. Так зачем мучиться? Она уедет, пусть и не формально, но её муж станет свободным человеком и сможет делать всё, что пожелает. Хочет айдолов — пожалуйста! И не нужно будет волноваться за то, что она будет приносить искренние, но такие не подобающие её статусу извинения. Японка перемещается в гостиную и любуется картинами Ан Лиён. Они только тут прижились, но она не оставит их Тэхёну, заберёт с собой. А что она, собственно, беспокоится? Муж против не будет, «Смерть» так вообще нелюбимая картина. Они — блажь Минами, полностью её. Из пессимистичных мыслей девушку вырывает телефонный звонок. Тэхён… Разумеется, дедушка не мог просто взять и забрать её домой, он, конечно же, позвонил Киму. И явно разговор Тэхёну не понравился, он чересчур раздражён и, как будто, против воли говорит с ней. — А зачем мне находиться в этой стране? — она и не замечает, как срывается. Японский может звучать мило, но в данном случае, язык становится угрожающим, хотя она лишь от отчаянья и раздражения меняет интонацию, а со стороны кажется, что всеми небесными карами грозит. — Чтобы «что»? Чтобы меня пичкали гормонами для искусственного оплодотворения? Потому что твоей семье нужен ребёнок, но мы оба знаем, что ни о каком естественном зачатии и речи не идёт. А когда получится, и если получится, после его появления на свет меня вышвырнут! И предлога искать не нужно — «не сошлись характерами». Так зачем? Чтобы Ким Тэхён получил желанного для председателя законного ребёнка? Чтобы у него была семья? А что мне делать? Мириться с будущей судьбой матери, которую разлучили с ребёнком? Я не хочу и не буду! Так и скажи своей семье, что не получат они от меня ничего! — Я тебя понял. Связь обрывается, он просто вешает трубку. И птичка в золотой клетке не выдерживает. Он не опроверг её слова, только молча выслушал, но ничего не сказал против них. Значит, всё правда! Причитая на японском, Минами разносит гостиную, переворачивает чуть ли не вверх дном, разбивая дорогие вазы, расшвыривая свежие цветы, предварительно вырывая из них бутоны. Никогда с ней такого не происходило, она всегда была смиренна и кротка, но сама мысль о том, что Кимы отошлют её обратно, как только она родит… Хатори Минами лучше умрёт с ребёнком в утробе, чем позволит разлучить их!***
Доберман встречает Лиён радостным лаем и вилянием обрубком хвоста. Девушка присаживается на корточки сразу же, как только Кью подбегает, чтобы погладить и приласкать узнавшего и, возможно, скучавшего пса. А ведь раньше он такого себе не позволял: являлся сдержанным и даже суровым при ней. И Лиён его побаивалась, но после первой прогулки её страхи ушли, а доберман проникся, что ли, к ней, и теперь жадно пытается облизать чуть морщившуюся от контакта с собачьим языком и слюнями художницу. Только строгий голос хозяина остужает пыл Кью, и тот послушно замирает, с обожанием смотря на Ан. — Не разнесите тут всё, — просит Чонгук, склоняясь над Лиён и целя её в макушку. — Буду ближе к вечеру. И опомниться не успевает, как пиликанье двери сообщает, что хозяин квартиры уже ушёл. Лиён хитро оглядывается, часто косясь на заинтересованно смотрящего Кью, снимает обувь и, пройдя в гостиную, подбирает с пола игрушку — довольно крупный резиновый мяч. — Играть? — спрашивает девушка у добермана, а тот, тявкнув, готов к веселью. Пентхаус, конечно же, не подходит для игрищ с такой крупной собакой, но Лиён это заботит сейчас меньше всего. Ей хочется отпустить все свои треволнения, забыться в моменте и отвлечься. Спустя какое-то время оба плюхаются на пушистый ковёр всё в той же гостиной. Лиён лежит на спине, раскинув руки в разные стороны, а Кью рядом, подогревает её бок своей тушкой, вытянув в противоположную сторону все четыре лапы. Она тихо плачет, потому что не хочет домой, в ту квартиру. Там точно одни руины, но и тут ей не место — фундамент треснул из-за её вины. Ей нужно всё отпустить и начать с чистого листа, возможно даже уехать. Она сама сможет о себе позаботиться, не маленькая. Чонгук поймёт и не станет удерживать. Скорее, Лиён скинет с него удушающие оковы, от которых сам он избавиться, судя по всему, не может. Девушка благодарна, что он полностью от неё не отворачивается, но и проскальзывающая стужа в их, ставших странными, отношениях обоим не на пользу. Они оба больны… Два кричащих в агонии сознания не могут быть вместе. Из мыслей её вырывает звонок друга. Чимин оказывается очень недовольным, что перед ним не отчитались в том, как она доехала. Он слышит её дрожащий голос, но Лиён уверяет его, что с ней всё хорошо, врёт что больно ударилась мизинчиком и оттого у неё такой паршивый голос. Айдол делает вид, что верит. Он уже в компании и готовится предоставить свое божественное тело в распоряжение продюсера. Естественно не буквально, но пока Юнги был в больнице, того посетило озарение, и скоро Чимин примет участие в создании музыки. Для Лиён ново слышать то, что Мин Юнги кого-то подпустит к процессу творения, но ничего уточнять не стала. Ей это должно быть не интересно. Всё, что касается Юнги больше к ней не относится. Но Чимин… Он клятвенно обещает, что черновой вариант она услышит первой, потому что Пак Чимин на подсознательном уровне привык, что Ан Лиён является контролем качества. Хочет его освободить от этого обещания, но айдол быстро прощается с ней, потому что ему уже пора, лишь напоследок, прежде чем тот прерывает звонок, слышит напутствия о том, что должна хорошо питаться. А следующий звонок уже от Тани. Ан не рада известиям о том, что владелец здания, где находится её студия, хочет досрочно разорвать договор аренды помещения. Причина банальна: её имя погрязло в слухах и облито нелестными словами, тому такие арендаторы только в минус. Будь она Юнги, то рявкнула бы пару раз, и всё бы решилось, ей не пришлось бы искать место, куда перевезти все материалы и законченные, но ещё не пристроенные картины. В квартире места для всего не хватит, а галереям она не нужна в данный момент. Она знает, что её выставочные картины сняли и убрали пока на хранение, а её последняя выставка провалилась несмотря на многообещающие начало… Минхо был прав, теперь его слова преследуют Ан: «Сегодня нравится, а завтра нет. Однажды проснёшься, и поймешь, что ни вона твои художества не стоят». И пусть не из-за того, что не нравятся, а из-за того, что её личность подверглась сомнению, что её больше некому защитить, хотя Минхо и пытался сгладить углы, но общественности всё равно. И, наверное, она сама не знает, как справляться со скандалами, а Ли не обязан помогать ей. Лиён молчала месяц, а теперь её слова ничего не будут стоить, они уже никому не нужны. — Я разберусь, — обещает она Тане, отключаясь. С чем разберётся? Она со своей жизнью не может разобраться! Швыряет телефон на диван и кричит в никуда, вынуждая Кью подорваться. Доберман напряжён, но не видит и не чует опасности, которая может угрожать Лиён. Готовность пса «защищать» не сможет уберечь Ан Лиён от падения…***
— Не знал, что тебе так интересны проблемы насилия, — звучит, как издёвка, из уст того, кто присаживается рядом с ним. Чонгук кривится и пытается игнорировать мужчину, севшего по правую сторону от него. — Думаешь, таким образом плюсы к карме заработать? — Дон Ю продолжает с ним говорить, не скрывая своего пренебрежительного, высокомерного тона. — Я-то заработаю, а вот тебе тут точно делать нечего, сонбэ, — отвечает с небрежной интонацией и чувством злорадства. — Твоей карме ничего не поможет. — И кто же в этом виноват? — Хан хмыкает, расслабленно откидываясь в кресле. Зал постепенно начинает заполняться людьми. — Знаешь, рука до сих пор болит, — трясёт перед ним окутанной тейпами кистью. За клейким материалом скрыта какая-то тату, а Чонгук не может даже вспомнить, что за рисунок украшает руку Хана. — И мне так поднадоела эта ерунда с этими вашими адвокатами. Даже в суд идти не хочется из-за нелепой драмы. — «Нелепой драмы»? — Чонгук оборачивается к своему соседу и видит на лице Дон Ю лишь ухмылку, насмешку над этим течением жизни, где какие-то мелкие синички пытаются добраться до аиста. — Пойдёшь ответчиком по поводу моих телесных повреждений? — Чонгук хмурит брови. Не сказать, что он этого совсем не ожидал, но уже начало казаться, что Хан не пойдёт на это. — Вот и я думаю, что лишняя возня. Просто показания не давай, и я, так и быть, закрою глаза на твоё унылое существование, — откровенная ложь и Чон это чувствует. — Деньги-то ещё не кончились? — Ю определённо забавляется, говоря сейчас с Чонгуком. — Молодые люди, будь тише, сейчас будет выступать Чха Бора, — сзади сидящий пристыдил их и, действительно, объявляют речь госпожи Чха, собственно из-за неё и собрались важные аджосси из комиссии министерства образования, участники родительских комитетов, представители школ, журналисты и просто — неравнодушные к проблеме люди. А Чонгуку даже слышать её противно, но у него нет способа к ней подобраться, пока лишь он смог прийти на её выступление по поводу неприемлемого игнорирования обществом и взрослыми проблемы детей и подростков, которых травят и подвергают насилию их сверстники. Можно сказать, что она обращалась к нации в этом выступлении, пытаясь что-то сделать с остро стоявшей проблемой. Но Чонгук ей не верит, убеждён, что все слова не более, чем показуха, игра на публику. Чха Бора повинна в смерти его сестры, и никакие речи не смогут убедить его в обратном. Раскаялась? Приняла свои прошлые ошибки и таким образом пытается реабилитировать себя, чувствуя вину? Вообще, хоть кто-то из присутствующих в зале знает, какая она на самом деле, что творила в прошлом? И понимает, что даже если он что-то ей выскажет сейчас, то просто будет поднят на смех. Но, тем не менее, спортсмен внимательно за ней следит, что не укрывается от Дон Ю. — Вас познакомить? Бора любит красивых мальчиков, — весёлый полушёпот рядом заставляет скривиться, как от кислого лимона. Чонгуку итак неприятно находиться в этой атмосфере фарса, которое со сцены рождает Бора своими речами «о наболевшем» и такими правильными словами, над которыми точно работала не она. Ни один копирайтер потрудился над затрагивающим душу текстом, который устами госпожи Чха приобретает красочную, эмоциональную речь. — Да иди ты… — Осторожнее, донсен, — он хватает правую кисть Чонгука. — Тише-тише, не мешай даме выступать, — пресекает его попытку возразить и вырвать свою руку. Дон Ю силой сжимает его кисть. — Терпи, Чонгук-а, — шепчет практически в самое ухо, а сам чуть ли не чужими костями играть начинает, перебирая едва ли не каждую. — Интересная татуировка… Лотос… — Чонгук шипит, когда Ю прикладывает ещё больше сил, затрагивая болевые точки, сотрясая проходящие нервные окончания. — Не шуми, — приторно ласково просит Хан. — Не так уж и больно, правда? У Чонгука нервы на пределе, а терпеть эти манипуляции и вовсе никаких сил нет, но он выдерживает эту своеобразную пытку Дон Ю. — Ну вот, ничего страшного, — успокаивающе гладит предплечье Чона, когда отпускает его кисть. Чонгук, морщась, массирует изнывающую ладонь. — Просто не нужно так на неё смотреть. Всё-таки я жениться собираюсь. — Ты… — Чонгук со взглядом полным ненависти поворачивается к Хану, но его дальнейшие слова обрывает чужой палец у его губ. — Серьёзные темы затрагивают, а ты хочешь оборвать выступление? Но если хочешь, ударь. Прекрасный заголовок будет: Золото нации нападает на Хан Дон Ю во время… — Сука… На них шикают, и Дон Ю делает отработанный годами смиренный поклон, цель которого донести извинения и очаровательно улыбается недовольному исходящему со стороны мужчин шуму человеку. — А твой Лотос любит боль? — вновь на ухо отвратительный голос. — Я бы… Чонгук больше не намерен терпеть. Подскакивает с места, уничтожающе простреливая взглядом чересчур расслабленного мужчину. Ещё немного, и спустит свою натуру с поводка: сорвётся и действительно ударит Хана. Но доли секунды, которыми его взгляд мажет по залу, хватает, чтобы понять, что внимание к своей персоне он уже привлёк. Даже Чха Бора ставит себя на паузу, заинтересованно уставившись в сторону двух спортсменов. Чону остаётся лишь отступить и под шепотки покинуть зал. Один лишь Хан Дон Ю злорадно улыбается, кивая приветственно Боре.***
Пока Юнги восстанавливался на больничной койке, в лаборатории гения уже во всю шла подготовка новой женской айдол-группы, состоящей из трейни, которых Юнги и Минхо, а так же другие не менее важные лица компании, накануне аварии отобрали на итоговом прослушивании. В число прошедших испытания так же вошла Хери, та самая школьница, которая собиралась заслужить своё место в группе не достижениями в танцах и читке, а иными умениями в кабинете директора компании, собственно, так же желая показать возможности своего тела и языка. Мин был предвзят, придирался и провоцировал, но Ли заступился за дрянь, которая так похожа на Лиён, и в то же время является полной её противоположностью. Минхо уверен, что на строптивой девке можно неплохо заработать, её таланты очевидны, но больше всего он хотел увидеть, как девушка с лицом Лиён сломается. Он сам будет её ломать. Пожалуй, это станет новым видом морального удовлетворения для него, затмевая гончарное дело. — Так, цветочки мои, давайте соберёмся! Наш директор уже вернулся, а вы к дебюту не готовы. Если зайдёт проведать, что ему покажете? Рассинхрон на середине композиции? Как одна из вас пытается задавить ведущую танцовщицу на её же позиции? Излишний секс на песне, которая совсем не о сексе? — Хёнджин недоволен ими и собой. Ему нечего продемонстрировать Юнги, только то, что он хреновый преподаватель и хореограф. — Ну, Сонбе-е, — тянет одна из участниц новой женской айдол-группы. — Пожалей нас хоть немного, — подхватывает другая. — Да, Сонбе, ты и сам устал. Позволь сделать тебе массаж? — третья подходит почти вплотную, напирая. — Массаж сделаю я, а ты принеси воды, — произносит лидер группы и указывает танцевальному руководителю на скамью. — Пф-ф, — фыркает пятая и самая дерзкая из всех. — Хорош подмазываться, вы всё равно не в его вкусе, если вы, конечно, не переодетые парни, — хихикая, произносит она и подносит ко рту горлышко бутылки с водой. — Хери, не будь такой вредной. Хёнджин-ним устал, и мы тоже. Сама через раз нормально дышишь, — заступается за учителя одна из участниц. — Лучше быть геем, чем спать со всеми подряд, — ухмыляется Хван, опрометчиво надеясь, что девчонка на этом замолчит. Этика этикой, но та первая черту переступила: ответит тем же и на этом, надеется, она поймёт, что следить нужно за словами. Не приятно же быть «шлюхой» в чужих глазах? — Ты так думаешь? — без всякого уважения вскидывает бровь наглая девица. — Хотя да, ты прав. Спать со всеми ради карьеры — это отвратительно. Расскажи тогда, каково спать с тем, кто кроме тебя ради карьеры спит со всеми подряд, м? — Что ты?.. — Хёнджин предпринимает попытку встать, но его удерживают. — Что такое? — Хери! — одергивает её лидер. — Оппа, не слушай её. Ты перешла все границы, Хери. Я обязательно поставлю в известность об этом инциденте Минхо, не сомневайся. Я уже заметила, что у вас «особые» отношения, — к слову «особые» она добавила ковычки пальцами и загадочно ухмыльнулась. — Больше подобных выходок я не потерплю. — Не нужно, Энни, — мягко берет девушку за руку, а после отпускает, когда понимает, что сделал неправильное движение. — Девочки правы, сделаем перерыв на полчаса. Не желая больше ничего слушать, он покидает зал практик и, скрываясь в комнате отдыха персонала, запирает дверь на защелку замка. Он ведь почти забыл. Целый день, загоняя себя, а заодно девочек, тренировками, Хёнджин не думает о Феликсе. Иногда он так устаёт, что и спит хорошо, если Феликс его во сне не посещает. У него почти получилось, но чувствует, что срывается. Тянет руку в карман штанов и достает телефон. Открывая единственную фотографию Феликса, улыбается. И не задумывается, почему нет злости, почему, смотря на его улыбку, ощущает давящую тоску и грусть. В воспоминании лишь его волосы, что при ветре липли к тинту на губах, их первое свидание на берегу реки и поцелуй. До грусти приятные картинки в голове делают больно и хорошо одновременно. Погружаясь в прошлое, Хёнджин вновь хочет верить, что Феликс не мог. Не мог ему врать, изменяя с другими, не мог подсыпать наркотик в напиток Юнги, не мог он так поступить с ним и с Лиён. Ликс-и такой солнечный, с добрыми глазами и открытой улыбкой. Хван всё помнит и знает. Доказательств того, что за милым лицом пряталось отборное дерьмо, больше, чем достаточно. Но ему всё ещё хочется верить, что то был всего лишь страшный сон, подсознание не сдаётся. И осознавая, что это никогда не кончится, Хёнджин преисполняется решимостью найти Феликса и заставить сказать правду: от начала и до конца. Иначе это чувство сожаления и нескончаемой грусти сожрёт его изнутри. — Что ты сделал со своими волосами? — парень вздрагивает, слыша посторонний голос, когда покидает уединённое место, понуро опустив голову, бредя в зал практик. Вскидывает голову, чтобы приглядеться к человеку. Юнги взмылен работой, от которой, кажется, отвык за время своего отсутствия. Немного усталый, разочарованный вид и совсем уж бледное лицо. Ему ещё рано с головой погружаться в работу. — Поседел от стресса, — шутит в ответ боссу, а тот усмехается, оценив шутку. — Совсем стервы? — Терпимо… — не сдаёт девушек Хёнджин. — Сегодня я трахаю Чимина, завтра твоя очередь. Хван бровь вскидывает, вопросительно уставившись на Мин Юнги: — Не слишком ли себя загружаете, Юнги-ним? — Всяко лучше, чем беседовать с настырными репортёрами, — он морщится. — Не давай им спуску, Хёнджин. Если надо до потери сознания отрабатывать, пусть делают. И это не бессердечность, это школа. Быть айдолом — не розы нюхать в саду. Хёнджин принимает к сведению наставление и уже хочет поинтересоваться личными вопросами, как Юнги, махнув рукой, уходит от хореографа дебютанток.