Don't touch me... or else.

      Утро в поместье было тихим, как всегда. Утро означало завтрак, а завтрак часто означал собрание в общем зале, подобии большой столовой, месте, где заклятые враги сталкивались лицом к лицу. Кто-то свою неприязнь проявлял открыто, будь то вальяжный охотник или излишне храбрый выживший, а кто-то просто тихо ел и сбегал от регулярной ругани в единственное действительно безопасное место здесь — свою собственную комнату. Такой ритуал повторялся и во время других трапез, и ничего странного в этом не было. Охотникам не по душе было иметь дело с местной добычей, а выжившим — с личными головорезами и ночными кошмарами.       Чтобы избежать втягивания своей персоны в очередную ссору, отличным вариантом было бы сесть с краю общего стола, быстро покончить со своей порцией и под шумок убежать в комнату. Именно такой тактикой всегда пользовался один из выживших, носящий серый костюм и волосы, во время матча так подчёркивающие яркие пятна крови, пока такие же серые глаза будут бегать в поисках лазейки в погоне за жизнью, даже несмотря на то, что действительно умереть здесь никто не может. Обладатель заурядной внешности всегда стремился к одиночеству и покою, старался не привлекать к себе лишнего внимания, часто оставаясь в стороне любого конфликта или шумихи. И всех остальных выживших, что уж там говорить про охотников, такой расклад устраивал, и они послушно не смотрели на серую мышку в основном никогда, кроме матчей.       Хотя был и один такой, который выделялся в своём поведении и отношении к бесцветному юноше. И что именно нужно было этому человеку — а человеку ли? — чтобы наконец оставить бальзамировщика в уже привычном и теперь таком далёком покое? Хотелось бы последнему знать ответ на этот вопрос, потому что довольно регулярное и не совсем желательное внимание от особы, чья сабля не раз снилась в кошмарах здешним обывателям, начинало уже порядком напрягать и, чего уж греха таить — раздражать. Хотя в действительности ничего страшного или ужасного аристократ-фотограф и не делал, сам факт какого-либо внимания к себе охотника заставлял насторожиться.       Что-то мы отошли от темы еды, да? Что ж, говоря и об этом, Десолье в общем зале появлялся когда бы то ни было: всё зависело от его желания. Захотел — пришёл, не захотел — остался в крыле охотников или просто коротает время где-то на территории. Угадать, придёт ли он в этот раз, было невозможным — это довольно подлая лотерея, в которой придётся брать удачу взаймы.       Сегодня же белокурый охотник не изъявил желания присутствовать на общей трапезе, чему Карл, хоть и не показал бы это внешне, был несказанно рад. Говоря о внимании: каждый раз, завидев за столом Эзопа, Десолье как бы незаметно подсаживался чуть ближе, хоть и на противоположную сторону, чтобы время от времени поглядывать на пепельноволосого юношу, отчего этот самый юноша порой обливался холодным потом. Для выжившего попасть под прицел охотника даже в мирное время, то есть вне матча, было довольно спорным удовольствием и обычно ничего хорошего не предвещало. Сама ситуация, если её перефразировать в более простое выражение, выглядела не столь привлекательно. «Охотник положил глаз на добычу», не иначе. Всё чаще фотограф стал приходить на общие застолья, не изменяя своей новой привычке периодически кидать прожигающий взгляд голубых глаз на так редко снимающего маску бальзамировщика, не пойми зачем. И всё реже один из стульев пустовал, но в такие редкие теперь моменты Карл с облегчением выдыхал — можно было поесть спокойно. Так случилось и сейчас, привычное место Джозефа Десолье по другую сторону стола, почти напротив бальзамировщика, пустовало. Выживший сел на крайнее место и принялся за еду, не обращая внимания на разрастающуюся вновь ругань. Его это не касалось, так почему бы ему нужно было на это как-то реагировать?       По прошествии некоторого времени Эзоп уже покидал общий зал, выходя за массивные двери в коридор, пока за спиной не утихал возмущённый гул. Единственным сопровождающим его ощущением сейчас была приятная пустота, которая заставила юношу ещё больше расслабиться, идя к своей комнате, где до следующего матча его пребывание наедине с собой никто не должен был потревожить. Раздумывая о совсем отдалённых и обыденных для него самого вещах, таких как воспоминания о прошлом матче или образах тогдашних союзников, Карл не заметил пристроившегося рядом с большим окном, что находилось аккурат возле его комнаты, силуэта. Поглядев на незваного гостя ещё пару секунд, разгоняя заполнивший голову и на минуту глаза туман, бальзамировщик разглядел в этом силуэте свою новую головную боль.       «Я должен был предполагать, что сегодняшний день начался слишком хорошо для того, кого каждый день бьют всеми подручными средствами…» — подумал пепельноволосый, не надеясь проскочить незаметно, ибо фотограф уже заметил его, кротко улыбаясь.       — Приветствую, господин Карл. Возвращаетесь с завтрака? — охотник чуть отступил от окна, складывая руки за спиной.       — С каких это пор охотники так свободно разгуливают по крылу выживших? — Эзоп лишь немного нахмурился, чего вполне хватило для собеседника, чтобы понять, что он сейчас не в лучшем расположении духа.       — Почему же так грубо, я ведь всего лишь прогуливался. Проветриваю голову, так сказать.       — Скажите ветру в своей голове немного сменить направление, Вас занесло слегка не туда, — вновь отрезал бальзамировщик, решив не обращать внимания на нагловатого мужчину, и открыл дверь своей комнаты.       — Что же вы, господин Карл, не желаете просто поговорить? Неужто одиночество приятнее моей компании? — Джозеф, казалось, просто проигнорировал последнюю реплику выжившего, продолжая стоять на своём. Он испытывал чужое терпение?..       Юноша же уже распахнул деревянную дверь, собираясь было ступить за порог, обрезая тем самым все последующие разговоры.       — Аристократы Вам достойная компания. А со мной водиться Вам быстро наскучит.       — Похоже, Вы слишком низкого мнения о себе, господин Карл, — Десолье тихо, словно совсем не туфли сейчас быстрой дробью прошлись по дереву, словно подкрался сзади, не сильно, но ощутимо коснулся чужого плеча. Руки среагировали быстрее мысли и уже через секунду охотник медленно отступал, держа обе руки у почти белого лица, хотя и выглядел он не очень удивлённым, словно ждал подобного.       — Я всегда считал, что аристократия воспитана достойно, но Вы раз за разом доказываете мне обратное. Ради всего святого — прекратите так себя вести и оставьте меня в покое, — юноша равнодушно проследил взглядом отнявшуюся от лица руку, костяшки которой несильно размазали кровь под покрасневшим носом. Совсем не брезгуя, фотограф подтёр нос всё той же рукой, невесело усмехаясь.       — Я довольно упёрт в своих желаниях, господин Карл. Возможно, позже Вы поймёте, к чему я Вам об этом говорю.       — А я довольно асоциален, господин Десолье. Надеюсь, Вы уже понимаете, к чему я Вам об этом говорю? — намекая своими словами на конец разговора, Эзоп почти закрыл дверь, когда услышал:       — J'en sais tellement plus sur toi.       — Вы мазохист? — начиная порядком выходить из себя просипел Карл.       — Отнюдь.       — Тогда в ваших же интересах поскорее покинуть крыло выживших, где есть персоны с руками тяжелее моих рефлексов, — бальзамировщик всё-таки захлопнул дверь, наконец-то оказываясь в блаженном одиночестве.       Джозеф хмыкнул, поворачивая вглубь длинного коридора. Да, этот волевой юнец его определённо заинтересовал.