Высотка

Начал Славик в машине, разумеется, с исполнения песни «Потому что есть Алёшка у тебя», которую, внезапно, знал наизусть. Потом спросил, с каких пор Мирон машину водит. Узнав, что так подрабатывал до расцвета писательской карьеры, слёзно завыл «Шофёра дальнобойщика». Потом уточнил, правда ли «Огород» был бы аутентичнее на польском. Потребовал телефон, остаток пути крутил старую польскую попсу, пытался подпевать и уссыкался с отдельных словечек. В общем, видно было, как нервничает. В номере потерпел, пока мылся, пока заказывали еду и бухло. Но, стоило повесить табличку «не беспокоить», сорвался окончательно. Ещё из душа Фёдоров слышал, как весело проходит «дискотека 90-х», как под песню «Мой ненаглядный», почти на каждый «бум» грохает об пол, видимо, в прыжке. Казалось, вот-вот снизу застучат шваброй. Войдя в спальню, Окс застал прыжки на кровати и пение в пустую бутылку от дорогого пива, которое Слава попросил вместо шампанского и прочих алко-изысков. - Я люблю тебя, Дима! Пусть крылатая машина, исчезая в вышине, не забудет обо мне! - Дим ещё здесь не хватало, - фыркнул Фёдоров с максимально саркастичной миной. Слава как-то слишком всерьёз оборвал себя, подхватил телефон, чтобы переставить песню. Покорно согласился сменить на иностранное, чтобы можно было поговорить, но не согласился перейти с телефона на местную понтовую технику. Заиграл новый сборник древностей. Под Макарену выпили и закусили, обмениваясь бестолковыми шутками. Мирон спросил, специально ли, под музыкальный настрой, их заказ выглядит как мечта поца из-под гаражей? Или Карелин реально представляет «красивую жизнь» как сушёные кальмары, дорогие чипсы и фисташки вёдрами? - Слышь! – возмущение казалось искренним. – То задвигаешь, как не любишь снобские мажорские тусы, то мои кальмары с пивом не хороши. Давай сегодня не ебись со своей биполярочкой. Только со мной. Брудершафт? Этим занимались ещё пару ископаемых танцевальных песенок. Слава не давался в руки, не пускал в глубокие поцелуи, на всё отшучивался. Скармливал Мирону самые длинные полоски кальмаров, опуская сверху вниз. Под очередную дрыгалку совсем отошёл и растанцевался перед окном во всю стену. Снаружи город заливало ослепительное солнце. Чтобы оно не мешало наблюдать представление, пришлось сдвинуться в тень и сесть в кресло. Славик, пушистый после душа, в белом халате, с закрытыми глазами и перманентной улыбкой, уже не дурачился – кружился и плясал в своё удовольствие. Песенка вызывала в памяти простенький клип с танцами на пляже и что-то про кетчуп – то ли название группы, то ли самого трека. Мирон залип на красивые гладкие ноги, представляя их на песке. «Как ты – такой – попал вниз? Как ты в люди вообще попал, журавлик? В чём тебя обманули, а в чём ты сам себя? Или ты меня сейчас обманываешь? А когда просил спасти?» Мирон подскочил от прямо напавшего на него образа. Как ноги Славки вышагивают по песку, сияюще-белому с еле уловимой матовой позолотой. Разбегаются, перетекают в лапы – такие же длинные, идеальные. Как их быстро, краешком, гладит тень от крыльев. Дальше только солнце, выгоревшее бирюзовое небо, песок и скорость. Наперегонки, разумеется. Заиграла стинговская Desert Rosa, раньше не особо задевавшая, а теперь идеальная до дрожи. Мирон обхватил Славика за талию. Долго кружились, упали на кровать, замерли молча, не отводя взглядов. Телефон оказался рядом. Слава выключил следующий трек, столкнул на ковёр. Шепнул: - Что? - Я тебя вытащу. Помнишь, ты просил? - Забей. - Нет. Я должен свозить тебя на свою родину. Так, чтобы ты мог погулять со мной, посмотреть. А не шипеть в тени, как Голлум. Только ради этого. Мне похуй, можешь сопротивляться, но… - Не буду. Давай. Но и помогать не буду. Я устал, честно говоря. Думать. - Ладно. - А что там? Всё бело-золотое и светится, как на концерте Баскова? - Да. Сейчас ты не можешь представить, как это красиво. И как там можно разогнаться. Здесь даже в небе так не выйдет. - В смысле? Другая физика? - Не совсем, но… Нет смысла объяснять, надо почувствовать. Что такое взять настоящий – настоящий! – разгон, и лететь или бежать до второго дыхания, третьего, десятого, пока не рухнешь без сил. А сознание тебя покинет раньше, чем силы. Как можно мчаться несколько дней, убегая от ночи, и не устать от бесконечной пустыни! Сла-ав! – Мирон уже сам прыгал на кровати, раскинув руки, - Пока там не был, ты ничего не знаешь о песке, море и небе, ты ничего не знаешь о золоте и свете! - Что ж ты оттуда съебался? – тихо, почти грустно. - Не съебался. Я могу заходить ненадолго. А между циклами – на сколько захочу. К концу этого я сделаю всё, чтобы ты пошёл со мной. И даже не думай… - Не буду, я же сказал… А можешь сейчас перекинуться? - Бля, давай не надо. Я фонить буду, тебе поплохеет, - присел, тут же был схвачен, уложен в центр постели и зацелован в щёки. - Чё, совсем никак? - В другой раз настроюсь специально. Когда спокойней буду. И только трезвый. - Оке-ей, - снова грустно. - Ну ладно. Хочешь фокус один? В глаза смотри. Фёдоров выдержал драматичную паузу. Медленно моргнул вертикальными прозрачными веками, не двигая верхними. Славик ещё несколько секунд заморожено пялился, потом с размаху вмазался лицом в соседнюю подушку и заорал, будто его ножом пырнули. Поднялся решительный, серьёзный. Выдернул пояс из своего халата, начал завязывать у Мирона на запястье один конец, а другой – на стойке кровати в изголовье. На вторую руку пошёл пояс из оксихалата. Фёдоров немного поёрзал, устроился удобно. Петли держали слабо, освободить руки нетрудно. Но пока всё устраивало. Слава опустил плотный балдахин – стало ещё лучше. В красной полутьме его глаза блеснули по-другому. Улыбка болезненно дернулась слишком далеко в стороны. Мирон подумал, что не успеет ничего сделать, если этого зверёныша переебёт охотничьими инстинктами. То есть успел бы, будь он уверен, что хочет успеть. Поддерживая идею, Слава громко, хищно обнюхивал шею и плечи, ныряя носом под воротник халата. «Может, не сейчас, а когда расслабится. Например, если… Когда. Мля-а… У него же тогда болтяра был побольше моего предплечья с кулапом. А это не полностью превращался. А если однажды… Когда будет во мне… - зажмурился, глупо испугавшись, что по глазам можно прочесть, от какой фантазии у него всё встало – и член, и волосы на теле, и сердце на секундочку. – Ну сука, и как вытаскивать собрался, если сам хочу такого, какой есть?!» - Во-первых, закроем сделку, - шёпот возле уха разбежался мурашками по спине. Как дыхание на затылке в пустой тёмной комнате. – Как умею. Учить потом будешь. Не против? - Сегодня ты командуешь. Если не зассал. Фёдоров снова попытался в сарказм, но голос дрогнул. Слова перетекли в тихий стон. Славкины мягкие губы и жадный язык пустились в неспешное путешествие вниз. Пока надолго задержались на сосках, длинные пальцы нырнули под ягодицы, слишком сильно сжали… Не слишком. Наоборот, жаль, что когти не выпустил. Потом нежные поцелуи на животе и боках, сильный укус на бедре. Слава как бы себя проверял, чего больше хочет. С кошачьим прищуром щекой потёрся о член. А когда взял в рот, глянул строго, почти злобно. «Работает? Или цапнет сейчас? Ещё неизвестно, что хуже. Секс-техники индивидуальны, не угадаешь, чего он там навертит в настройках, сисадмин хуев,» - пролетело в голове последнее. И больше ничего не осталось ни в ней, ни в мире. Только «угадавшие» когти на заднице и под коленом, громкие сосущие звуки и горячие волны кайфа. До Мирона дошёл запах собственной крови. Захотелось её слизнуть – чуть не попросил, забыв, что руки можно освободить. Прикусил губу и простонал громче. Ещё громче. Мирон отдавался фантазии, что Славик шурует в нём, как заправский автомеханик, задумавший переделать радиоприёмник в утюг. Пусть. Слишком долго для такого сильного возбуждения, но гораздо меньше, чем хотелось бы. Закончилось, когда Слава попытался проглотить «добычу». Закашлялся, выпустил изо рта, но не из руки, и не отодвинулся. Отдышавшись, Мирон с усталой улыбой наблюдал, как он утирает с лица сперму рукавами, словно кот лапками. - Жадность фраера сгубила, - посмотрел виновато. – Прости, занесло. Сейчас аптечку найду. - Слав, не надо, всё охуенно. Спасибо. - Да? Любишь боль? - Адреналин. - О-о, мэн! У меня столько идей! – хитро прищурился, развязал пояса на руках, поцеловал коротко в нос и выскользнул наружу, бросив, - Но не сегодня. Ты не торопишься? - Не, - Мирон потянулся, проверил царапины. Ерунда. Но под задницей и ногой на покрывале небольшие пятна крови остались. «Заебись, можно за окно вывешивать, на радость подданным и родне. Родня… Надо со всеми поговорить. Если кто-то на него покатит бидон, я же не выдержу, поссорюсь. Хорошо хоть Кира смирилась. Ей труднее всего. Значит, остальные тем более…» Слава вернулся в их красную подводную лодку с двумя бутылками пива на подносе и аптечкой. Мирон вздрогнул и сел. Успел задремать, что ли? - Чё с лицом? Ты спал эти дни? - Ну так. - Понятно. Ложись носом вниз, будем тебя лечить. Потом в гальюн, и баиньки. - Почему гальюн? Я что, вслух думаю? - А? Не. Слово подвернулось. Если ты подумал, что здесь как в подлодке, то похоже. Снаружи солнце смалит, а здесь… Надо дома такое сделать… Ложись, говорят! Кто врача хотел на дом? - Да там нехер лечить, успокойся, - но лёг, как сказали. Устроился, обняв подушку. - Ага, нехер. А вдруг я тебе ядовитый? - Не-а. Когда ты один, без управления, то совсем нет. Рано тебе ещё... - Не рассуждать! Может, я хочу поиграть в доктора, - протёр царапины холодным. Перекисью, наверное. - Может, я хочу… Вот… Налепить тебе пластырь на жопу. Крестиком… Вот так. Ну, красота! - Бля, серьёзно? - Лежать! Это только для меня, - Слава навалился на спину, не давая обернуться. Злобно зашептал, облизывая и покусывая шею сзади. – Вот ты скоро съебёшь, бросишь меня. Я снова захочу стереть всё наше общее, всю память. Но этого момента реально жалко будет. Можно сказать, гарантия сохранности личности – жаба задавит забыть такое. Лучше тысячи лет в боли, пустоте и ломке, но помнить. Понимаешь? Нихуя ты не понимаешь! Зачем ты припёрся? Зачем тебе я? Чертей мало, ебать некого? Ты меня последнего шанса лишил на будущее не в аду! Но хоть оставлю себе открытки на память. - Это ты нихуя… - Мирон тоже разозлился почти по-настоящему. – Что я тебе предлагал – не понял! Конечно, ты не знаешь, это надо объяснять, а было некогда. Разреши объяснить, и подумай ещё раз. Если ты войдёшь в мою семью, это навсегда. И смерть не разлучит. Нормальная. Пока будет жить мой клан – ты в нём. Это значит… - Что я так сделаю, что он перестанет жить. Ещё скажи - не знаешь. - Знаю. Но всё не так однозначно. Я не всё знаю, а ты ещё меньше. Слав, бытие бесконечно. Есть универсальные законы, но исключений чуть ли не больше, чем правил. И все – уникальные, пару раз или единожды сработавшие. Я знаю столько теорий мироустройства… Сука, их больше, чем звёзд. Больше, чем ты песен написал! И все рабочие, все бьются по фактам. Взаимоисключаются и накладываются друг на друга. Тебе ли объяснять за постмодерн? Сколько бы ни было железобетонных правил, всегда будет столько же исключений. Да, всегда больше вероятности попасть в правило. Но скажи, ты бы не поставил на исключение ради настоящей любви? - Ради чего? - Да. Я не дурак, я смогу понять, что проёбываюсь. Честно, да? Я смогу нас изолировать так, чтобы ты только меня съел, а больше никого. Сука… Совру, если скажу, что у меня не встал от этой мысли. - Так, - Слава поднялся на руках. – Адреналин, да?.. А тебя можно завести, если выскочить из-за угла с криком «БУ»? - Так от меня можно огрести. Всё проще. Ты почему убежал сейчас? Боялся контроль потерять? Совсем голодный, да? - Ну… Пользуясь замешательством, Фёдоров вывернулся, сел рядом, левой обнял за талию, правой нырнул между ног. - Разреши тебе помочь. Не полная гарантия, но мы и не будем далеко заходить. Согласен? Слава молчал, завороженно глядя, как татуированные пальцы плавно наглаживают его член, быстро вставший до предела. - Для начала, - Мирон прижался, прикусил ухо, провёл губами от шеи до плеча. Но говорить старался спокойно и руке спешить не давал. – Когда трахаешься, старайся не хотеть сдохнуть. Я не читаю морали – думай, о чём хочешь. Но потом. Такая у тебя пока что… Ментальная особенность, почти инвалидность. Хочешь – не хочешь, а надо выбирать: или секс, или суицид. - А стоицизм? – улыбнулся, наконец. - Это он и будет. Если ты выберешь меня, а не её. Да, тебе тоже надо выбрать, с кем ебаться. Пожалуйста. Хотя бы на время, пока мы рядом. - Ревнуешь? - У меня нет причины? - Ладно, есть. Я постараюсь. Для начала. А дальше? – Слава начал слишком задыхаться, сжал кулаки. Мирон глубоко вдохнул пролетевший волной запах «химической» крови. До дрожи хотелось всё пустить на самотёк. Но не сейчас и не здесь. Он замедлил руку и заговорил быстрее. - Дальше старайся думать о другом, совсем отвлеченном. Задай мне вопрос, внимательно выслушай, спроси ещё, расскажи сам. Если не хочешь, решай в уме примерчики, считай в обратном порядке от тысячи. Но и не мешай своим ощущениям. Тело или разум – плохие опоры. Да всё в бытии – плохие опоры. Но магнитное поле простой дихотомии держит очень надёжно. Понятно объясняю? - Да-ах, - ещё несколько болезненных вдохов он висел на грани. Из-за этого вопрос показался сначала надрывно-серьёзным. – Скажи, если… Если тебя в том виде взять и повертеть… Голова будет оставаться на месте? Как в том видео про курицу – стабилизатор камеры? Настроенный на другое, сам на нервах, Мирон сорвался ржать минуты на две. Слава только с интересом его разглядывал. Но после ответа "да" сам залился серебристым счастливым смехом. Зато пришёл в норму. Успокоившись, сел удобнее, приказал перебраться к себе за спину и продолжать. Мирон продолжил, хорошенько облизав ладони, прижавшись щекой к бархатистой ткани халата, не умея согнать улыбку. Славик помог с последним. – Так зачем я тебе? Просто припёрло, или есть второй полюс этой самой?.. Магнитной дихотомии? - Не припёрло, а люблю. Тебя, - хоть и правда, прозвучала нехорошо, формально. Решил повторить в более подходящей атмосфере. Но что теперь делать остаётся? Только работать руками и целовать шею чуть ниже волос, такую нежную и чуть пушистую... И надо объяснять, чтобы отвлечь, чтобы Слава расслабился, себя не пугался. – Окей, второй полюс магнита тоже есть. Если обозначить как сделку, то я покупаю два континента за бусы. Но один ты знаешь, а второй я помогу тебе увидеть, хотя он и был твой. - Какие, нахуй, континенты? - Бездна у тебя – края не видно. Значит, и Небо такое же, хотя ты в него не смотришь. А у меня одно и другое – два плевка в диаметре. Это меня не ограничивает в делах и мыслях. Но почему-то… Я всю жизнь скучаю по тому, чего никогда не имел. Не зная, зачем оно мне. Даже зная, что не пригодится, а то и навредит. Но через тебя могу смотреть сколько влезет. Можно сказать, я живу в доме – богатом и уютном – но это коробка из глухих стен. А ты живёшь в степи. Это холодно, трудно и опасно, но… Из-за тебя я могу делать свои стены прозрачными – видеть всё, не лишаясь комфорта. А ты можешь греться у моего огня и хавать из моего холодильника, не лишаясь свободы. Но такой фокус не провернуть без… Сильного взаимного чувства. Даже будь это ненависть, я бы день и ночь повторял себе: уходи, брось. Но оставался бы рядом. И провоцировал на контакты. Как же повезло, что… – Что за Бездна? Второй раз слышу. - Знаешь концепт планеты? - Смутно. Про экватор, - Славик замер, внимательно следил за руками Окси, а свои сдвинул назад. - Экватор. В высотке его называют «тех-этажи», но непонятно, почему они именно там, в центре. А по планете понятно – на линии равного притяжения от обоих полюсов. Там все конторы и нейтральные заведения. Школы, тюрьмы… Но у планеты есть вторая дуальность – Небо и бездна. Соответственно, космос и ядро планеты, магма и это всё. То, что в высотке выше чердака и ниже подвалов, - Мирон зубами стянул до локтей Славин халат и покрывал поцелуями плечи и лопатки. - Ага, понял. Они связаны с полюсами? - Точно не скажешь, есть много версий. Вроде бы, связь есть, но она не отменяет… Не отменяет то, что в любой точке планеты вверх и вниз одинаковый доступ. Большой или маленький, зависит от души, а не от места её прописки. Ещё термин: поле зрения – то, как далеко ты можешь видеть вверх и вглубь. Ты можешь не понимать, можешь никогда не научиться с этим работать, но воспринимаешь… М-м… Как ты додумался с Чёрной Свиньёй говорить? Это же чистый ужас! Как ты смог подружиться с чем-то подобным? - Да не подружился. А чо такого? Ну да, ужас. Но не ужас-ужас. Первый раз было стрёмно, но интересно. Я заглянул, а она - в меня. Смешно, как у старика Ницше получается, хотя я недолго всматривался. Во второй раз точно понял, что она живая и сама смотрит со своим интересом. Значит, как бы ни было страшно, это уже, ну, раз живое, то… Рукопожатное, что ли. И я - для неё, раз меня заметили. А больше ничего мне не понять, один хрен, нечего и стараться. - А этого мне не понять. Для меня это как софит перед глазами включили. Смотри – не смотри, нихуя не увидишь, только ослепнешь. Почти никто не может чего-то там разглядеть. Даже Алиса. Она смотрела только через зеркало своё. - Там было не зеркало, а просто стекло какое-то обосратое. И легко открылось. - Зеркало, Слав. Отражение. И то я не мог видеть. Если бы открылось напрямую, мы бы сейчас не обжимались по отелям. Но ты бы и с отражением ничего не сделал. Оно само для тебя… Стало лифтом. Не знаю, почему он завёз туда, куда завёз, а не… Но знаю, что ты его сломал. Чем очень помог общему делу. Кстати, за это тебе вернули казённого проводника. Хотя не положено. - Вау! И что, теперь я могу смело дохнуть? - Да, но давай про другое. Не думай о Жаке, думай обо мне. Итак. Ты поверил в устойчивость моего магнитного поля? - Ну да-а… Но бля. Это же ненадолго. Чего там смотреть, в степи этой долбаной? Тебе не понравится. - Уже не нравится. Мне не нравится то, что ты видишь, но я обожаю то, как ты смотришь. - Как? - Не со страхом, не с благоговеним, без оценок, не знаю… На равных, хах, рукопожатно... Так, что всё скрытое выходит навстречу, показывается с разных сторон. С тобой я никогда не дойду до предела нового. Мне тебя на три вечности хватит. А вот я тебе зачем – непонятно. В этой сделке я - бусы ебаные. - Дурак! Ты же.. Ты.. Понятно, я типа жижа – расползусь на километр, куда хош затеку и буду там как дома. Правильно? А ты наоборот. Ты как алмаз – весь такой суперплотный, кристализованно-идеальный, сверкающий снаружи, и с подсветкой. Да ещё живой, охуеть! Ты смотришь изнутри – светишь своей идеальностью. И не такой, чтобы с кем-то сравнивать, а собственной. В тебя можно вечно смотреть, и там всё новое переливается. Радуги, блики, тени, звёзды… До пизды мне ваше Небо. Ты мой Император-Небо! Слава говорил уже тихо, отрывисто, закинув голову назад. Вскрикнул, накрыл руку Мирона своей, чтобы «подсказать» несколько резких движений до конца. - Я… Знаешь… - заговорил снова, переводя дыхание. – Иногда... Нарисую на руках твои татухи, надену рубашку или халат, спущу так же на локти, чтобы только рукава видеть… И представлю, что это твои руки. И как ни стараюсь, а всё лезет в голову эта фотка ебучая, с тёлкой Паши Техника. Или что там за… Понимаю, что мне не светит нихуя, что тупая мечта, но остановиться не могу. И так себя ненавижу, была бы пушка под рукой – расстрелял бы. За то, что у меня нет тебя, но я могу жить. Но пушки нет, и силы воли нет. Живой хоть видеть могу, как ни больно. Стою так вот, плачу и дрочу. А потом бешусь и делаю вид, что ничего не было. Отвратительно. Он продолжал сидеть, опираясь на Мирона спиной, откинув голову ему на плечо. Взял с подноса пиво, сделал несколько глотков, задирая бутылку почти вертикально. По подбородку и шее побежали две мокрые дорожки. А по щеке, от глаза до уха - отдельная. Капля повисла на мочке. Мирон слизнул её и улыбнулся. Он бы сам сейчас заплакал, если бы не запас туз в рукаве – чтобы насмешить. А может, и не заплакал бы. Снова через это Славкино «отвратительно» он вздохнул свободнее. Как будто более честное признание в любви к миру, чем все слова типа «жизнь прекрасна». - Это был первый способ. Есть другой. Ты же заметил, что в воде тебе всё проще даётся? Самоконтроль тоже. Так что в этот год, пока коняга не проклюнется из землицы, половую жизнь тебе лучше вести в ванне. Или речке, или море. Кстати, какие планы на лето? В это время Слава делал очередной глоток. Прыснул, облил пивом обоих. - Ах ты ж! Морда жидорептилоидная! – подскочил на ноги, с грохотом спрыгнул на пол, потащил Мирона за шиворот в сторону ванной. Строго указал на кран, убегая обратно, видимо, за пивом и закусками. И небольшим пакетом с презервативами и лубрикантом, в который заглядывал ещё в машине. – Набирай эту рагизу! Фёдоров всё смеялся. От того, что смог сбить печальный настрой. От очаровательно-весёлого возмущения Славки. От того, что нестандартной формы и дурацкого изумрудного цвета джакузи иначе как «рагизой» не назовёшь. От того, что они ещё весело поболтают, а потом Слава его выдерет, как тузик шапку. Не смотря на весь шум, сам не решится и послушается приказа. А быть «главным» поучится потом. Когда в самом деле поверит – в себя и... А потом они вместе, в обнимку, уснут под тёплым одеялом. Смеялся от того, что всё у них получится, даже если против будут все миры, боги и дьяволы.