Тридцать третьего августа неследующего лета встретимся
У них август в феврале. За окном ночь и чрезмерно белый снег, разбивающийся о грязный асфальт. Прозаично. Белые хлопья кружатся над темнеющей пустотой города и тают, едва опускаясь на землю. И здесь нет ни намёка на зимнюю сказку. Здесь нет намёка вообще на что либо. У них просто одна на двоих леденящая душу пустота внутри, неосязаемо-понятная. Все происходящее в мире пугает, заставляя вздрагивать от каждой непрошеной мысли. Да и в целом-то… Какая разница, в каком месяце не досчитать одного дня? Дня на понимание, успокоение, переживания. На четыре звонка в пол пятого ночи. Ему просто нужно поговорить с кем - нибудь. С кем-нибудь, кто понимает с одного взгляда и интуитивно считывает интонации. Ему с ней нужно поговорить. Но она же не ответит. Хотя очень хочется. Ни на гулом отдающуюся в потерянном сознании трель телефона, ни на СМС. Ведь он таки решается написать. Просто она в целом не готова как либо взаимодействовать с ним до ближайших съёмок. (не хотеть и быть не готовым, к сожалению, вещи диаметрально противоположные). Хватило. Второй прогулки по одному из кругов ада совести она просто не вывезет. Ни морально, ни физически, никак. «Лер» 4:40 «Так и собираешься игнорировать меня?» 4:44 «Ещё в чёрный список кинь и всё. Косички и в 6 класс» 4:52 «Серьёзно?». (Не отправлено. Этот контакт ограничил круг лиц....) 5:00 Она не находит ничего лучше, чем банально сбежатьв пределах отсутствующего адреса, в день, которого нету в месяце.
Они встречаются в аэропорту почти как в том самом августе несколькими месяцами ранее. До дуэта, до Нового Года, до желания отказаться от нового сезона. Ещё до прожигающе-тёмного взгляда карих глаз и сцепленных на запястье пальцев. До четкого осознания того, что их общение давно ушло «не туда». Свернуло, рухнуло, скатилось. Потому что «Химия» явно по делу и времени. И она смеётся, тихо, истерично и вполне обоснованно. Это ещё не клиника, но уже сигналы. Это ещё не конец света, но явно явление антихриста. Филипп молча перекупает билет, заведомо решая, что ближайшие полтора часа полёта они проведут вместе. О том, что и ближайшие сутки, судя по всему тоже, оба решают не говорить. Не говорить, не думать, но явно осознавать. Он ловит её удивлённо-смирившийся взгляд и решает что-то за обоих (потому что на самом деле Лера для себя все решила ещё тогда, когда в целом подошла к нему в этой нескончаемой толпе). Вот такой вот выбор без выбора. Зато с последствиями. И это, пожалуй, единственное, в чем она уверена. Они не планировали этой встречи, не хотели и не то, чтобы очень стремились к общению. Не считая ночных разговоров, конечно. Не считая количество потерянных нервов и ненужных действий. Но это все-таки о другом. Не о дурацких СМС в 5 утра, не о привкусе вина на губах и не о смазанной помаде. Совсем нет. Они просто не планировали встретиться в рандомный день года, какого-то там февраля в одном из аэропортов Москвы. Вот такая вот неожиданность, такая странность, такая шутка.И слово сомкнётся в радиусе четырех, поцелуем сцепленных.
Четыре разговора, четыре времени года и два поцелуя. Это все что у них есть на двоих. Все в рамках 12 месяцев. В рамках трёх сезонов и бесчисленного количества съёмочных часов. В рамках затаенной нежности, тотального игнора и отсутствия планов. И видит Бог, им действительно пора начинать вести ежедневник. Им пора перестать хотя бы вестись друг на друга. Ради спокойствия, исключения и совести. Это было бы справедливо. Для всех. И они стараются, правда. На презентации заведомо расходятся по разным углам, предпочитая изначально не контактировать. Этакая интерпретация установленной дистанции. Даже о ней они договорились одним единственным взглядом. Между ними Тимур и Юля, вопросительно оглядывающая обоих. Между ними тонна недосказанности и слишком явная необходимость быть рядом. Ломка. По разговорам, касаниям, пониманию. Взгляд с блондинки не сводит ни на минуту, ловя каждое напряженное движение и нервную улыбку. На интервью ловит в крепкие объятия, чуть сильнее нужного сжимая тонкую талию. Филипп пытается, но такие как она не отпускают и не забываются. Они остаются тонким флером духов в глубине создания, звонким смехом в памяти и холодными пальцами на руках. Он попросту пропадает в тумане голубых глаз, забываясь лишь на секунду. Секунду, длиною в целую вечность. «Девочка моя» срывается с губ непроизвольно быстро, разбиваясь о жалобный взгляд. Она ждёт от него спасения, но певец сам тонет в пучине непонятности последних месяцев. В непонятности, казалось бы разрешённых чувств. Она отчаянно просит его об их спасении, и мужчина отступает на шаг, наконец приходя в себя. Улыбается и отвечает на вопросы журналистов. Лера наконец выдыхает, машет головой из стороны в сторону, не желая вновь окунаться в воспоминания о последних съемках, и вслушивается в его слова, чтобы через минуту дополнить их. Сезон обещает быть веселым.***
Тридцать третьего августа любовь возведётся в степени.
Он ведь просто хотел узнать какого черта… Какого черта она творит. Когда зачем-то поддаётся на его шуточную провокацию. Когда задерживается в совсем не дружеских объятиях дольше позволенного условными рамками их взаимоотношений, выстроенными после того единственного разговора вперемешку с условным принятием. Когда, черт возьми, выхватывает из его пальцев сигарету, вдыхает едкий дым и так же спокойно растворяет его в январской ночи. Таки понимает смысл ядовитой горечи на кончике языка. Действительно расслабляет. - Зачем? - выдыхает Филип, почти сразу забирая у неё объект собственного саморазрушения, который погибает между холодным асфальтом и его ботинком. - Могу задать этот же вопрос тебе,- хмуро говорит блондинка, так и не взглянув на него. Прячет ладони в карманах пальто и упрямо рассматривает блестящий под лунным светом снег. - И я далеко не сигареты имею ввиду. Ваши окончательно потерявшие любые обоснования отношения она имеет в виду. И если нечаянные касания ещё можно списать на волю случая, то взгляды даже при большом желании и возможностях не вписываются в концепцию случайности. Даже с натяжкой на все заверения о дружбе. Даже на ваши относительные выводы. И ведь он решил, что между вами ничего нет. И она решила, что сигареты - абсолютная бессмыслица. Так какого же чёрта? Диалог совершенно не хочет ни строится, ни вестись. (в отличии от вас). Филипп придерживает дверь, позволяя Лере первой проскользнуть в коридор телецентра. Зачем-то облокачивается плечом о стену и ждёт, пока он выбросит закончившуюся пачку никотиновой смерти. Вернувшись в съёмочный павильон они снова улыбаются. Искренне. На камеру, на веру, напоказ. Когда по завершении съёмок Юля ожидаемо просит всех задержаться, они на мгновение ловят одинаково недовольные взгляды друг друга. Она ведёт плечом, вопросительно вздергивает бровь и уходит. Чтобы вновь оказаться здесь через какие-то пол часа, за которые большинство присутствующих, включающее Леру переодеваются, сменяя сценические образы на что-то более удобное. И хотя осознание бессмысленности действия всплывает в голове почти сразу, оба слишком сильно надеются затеряться в толпе и смыться домой под шумок. Стоит ли говорить, что идея заведомо проигрышная? Коллективное празднование завершения года, а с ним и очередного успешного эфира затягивается чуть ли не до утра. Учитывая, что сама съёмка завершилась едва за полночь, это даже немного. Филипп отстранённо общается со всеми участниками сего действа, мелькающими то тут, то там, и выдыхает только в компании Юсифа. Выдыхает и не сводит глаз с коллеги. Впрочем, как и все два съёмочных дня до этого. Как и почти весь год… Он хочет знать хоть что-то о её состоянии, отчаянно похожем на какую-то психоделику. Она знать не хочет совершенно ничего, срывая все запреты разом. Просто потому что надоело, перемкнуло, переключило. Филипп неотрывно смотрит на бокал в её руке, гипнотизирует алое вино, которое через какой-то час виноградной сладостью будет горчить на её губах. На его, словом, тоже.И ревность пройдёт опасностью соседства кастета с челюстью;
Филипп не подразумевает ничего такого, утягивая её за собой в такси, желая наконец уже оказаться в тёплом номере отеля, бронь которого он подтверждает по дороге из аэропорта, пока она разглядывает ночной город сквозь стекло машины, рисуя на нем морозные узоры. В конце концов, он планировал эту сугубо рабочую поездку заранее, не рассчитывая на её внезапное явление в этих самых планах. Её появление в собственной жизни тремя годами ранее он, словом, тоже не планировал. И здесь даже ежедневник не поможет. Здесь вообще мало что поможет, если честно. А потому единственное, что им действительно нужно - это разговор. Лишь бы удачный. Растравление точек над i занятие кропотливое и требующее хоть толики сосредоточенности. В них её запредельно много. Остаётся только сменить ракурс направленности. Хотя бы потому что единственное на чем он может сосредоточится сейчас - её моральное состояние. Которое оставляет желать лучшего, отчетливой усталостью отражаясь в каждой интонации. И виновником которого он, к собственному больному осознанию является. Она облокачивается лбом о прохладное стекло, оставляя попытки превратить это самое стекло в пособие по астрономии. И молчит. Они в целом в последнее время предпочитают молчание диалогу.каретой, во тьме промчавшейся, где белое красным крестится.
Темные капли крови ползут по разбитому стеклу, по израненным ладоням и такому же сердцу. Он не то, чтобы злится, но разбитое зеркало в ванной отеля явно считает иначе. Смотрит в разлетевшиеся по всему полу осколки: слепящие блики заставляют недовольно хмыкнуть, отворачиваясь. Боли не чувствует, хотя костяшки пальцев горят огнём. Он так сильно хотел понять причины её тотальной апатии, что с таким же упорством погружался в такое же состояние. С каждым словом, с каждым взглядом, с каждым дерганым движением. Не понимает, когда и как разговор переходит в перекладывание ответственности с больного на калечного, упорно скатываясь в русло взаимных оскорблений. Они просто запутались. В себе, друг в друге, в происходящем. Запутались ещё тогда, в августе. Настолько, что теперь не представляют как выбираться. А хотят ли? - Не заходи, порежешься, - Филипп не видит её, прикрыв глаза. Таки не сдерживается после очередной её фразы, бросает на женщину тяжелый взгляд и скрывается в темноте коридора. Звук битого стекла заставляет её вздрогнуть и обхватить плечи ладонями. И пока он вымещает всю накопившуюся в душе тревогу, единственное, что может она - потеряться мыслями в пугающей темноте комнаты, вмиг сжавшейся в сознании до мизерных, давящих на женщину размеров. Она стоит, облокотившись плечом о дверной проем и сложив руки на груди. Упрямо рассматривает бликами играющие стекла на полу. И так же упрямо не смотрит на него. Вода нарушает гнетущую тишину, разрезая спертый воздух оглушающим перезвоном. Лера мягко перехватывает его запястье, заставляя подставить ладонь под прохладную струю. Синяков в этот раз нет ни у кого. Белоснежная раковина окрашивается в бледно алый. Он шипит. - Терпи.И локти мои с коленями стираются полом кафельным.
Лера выбрасывает очередные крупные осколки, недовольно морщась от вида крови по белому кафелю. Диковатое сочетание. Встряхивает головой, отгоняя незваное наваждение. Отогнать устремлённый в спину взгляд не получается при всем желании. Филипп сидит на полу не особо заботясь ни о так и продолжающей срываться с ладоней и костяшек пальцев крови, ни о испачканной кофте. Он просто смотрит. Последний месяц, это, пожалуй, единственное, что не вызывает раздражения. Просто наблюдать за людьми вокруг. Наблюдать за ней входит в привычку. Видит её какое-то слишком опустошенное состояние, беспечными огоньками играющее в глубине голубых глаз. Склоняет голову к плечу, а после прикрывает глаза, упираясь затылком в твёрдую поверхность стены. Она садиться рядом, обхватывая собственные колени ладонями. Свято уверяет себя, его и всех вокруг, что в полном порядке. Тишина. Снова. Они либо молчат, либо кричат друг на друга. Крайности, возведённые в степень. Он уже жалеет о том своём решении, желании узнать что между ними. Потому что несмотря на все заверения... Между ними больше, чем того хотелось бы. - Это ненормально, - хрипло произносит Филипп. - Я знаю. - А ты не в порядке. - Нет, не в порядке, - она горько усмехается, опуская голову ему на плечо. Исключая любые возможности прямого зрительного контакта. - Ты тоже. - Я тоже…Мы лежим. Мимо нас - вселенная расширяется по касательной.
Стекла они совместными усилиями таки убирают. И даже умудряются худо бедно разобраться с его порезами и не желающей останавливаться кровью. И все вполне себе напоминает долгожданное разрешение. Но она снова сбегает. Недалеко, конечно… Но отвечать на его вопросы все ещё не хочется. Точнее Лера просто не знает, что надо говорить и надо ли оно кому-то в целом. Стоит на балконе до замёрзших пальцев и пронзающего ледяного ветра… Пальто так и остаётся лежать где-то в номере. Стоит ровно до того момента, пока он не затаскивает её обратно, желая как минимум высказать все что думает о её беспечности к собственному здоровью. И дело не в морозе… Женщина прячет зажигалку в кармане брюк и обнимает себя за плечи. Филипп не говорит ни слова, впервые видя её в таком состоянии. Дрожащую и едва сдерживающую слёзы, которые таки скользят по лицу, оставляя едва заметные разводы туши. Смотрит в пугающие пустотой глаза и находит ответы, пожалуй, на все интересующие вопросы. Отчаянно хочет встряхнуть её, заставить наконец очнуться, но лишь крепче сжимает пальцы на её плечах. Горячие губы находят ледяные в полумраке комнаты. Третий поцелуй получается ломаным, больным и каким-то правильным. С привкусом слез и сигарет. Третий поцелуй в отличие от предыдущих банально не заканчивается. Его губы скользят по скуле вниз к шее, мягко, невесомо, едва касаясь; всхлип смешивается с тихим смехом. Эмоции окончательно смешиваются в них, выливаясь в одно на двоих помешательство. Где рваные поцелуи смешиваются с нежными объятиями, где тёплое дыхание щекочет кожу, где пальцы переплетаются. Они стоят посреди номера, утопая в таких осознанно-непринятых чувствах. Яркая молния вперемешку с гулким громом на мгновение освещает комнату, заставляя её вздрогнуть. Лера пытается выпутаться из его объятий, что оказывается совершенно невозможным. Или она просто таки не старается, предпочитая чувствовать его тепло. Мужчина утягивает её за собой на кровать, усаживая на колени и сплетая руки в замок, слегка поглаживает по спине. Она утыкается носом в его шею, вдыхая резкий парфюм. Прикрывает глаза, чувствуя едва ощутимый поцелуй в висок.И неследующее лето близится. Присмотрись и заметишь запросто.
Лежать в объятьях друг друга оказывается куда приятнее, чем молча прожигать взглядом, бросаться обидными фразами и собирать осколки битого стекла. Собирать осколки дружбы оказывается не сильно проще. Зато по крайней мере она точно не порежет пальцы. Все-таки оптимистка. Филипп беспечно продолжает рассказывать какую-то совершенно дурацкую историю из случившихся за последние дни, перебирая золотые локоны, и замолкает только когда больше не слышит ни тихого смеха, ни её метких комментариев. Она засыпает на его плече, слишком вымотанная всем тем запутанным клубком эмоций между ними, последним днём и прошедшим месяцем в целом. Изящная ладонь, до этого спокойно выводившая на его футболке незамысловатые узоры, замирает на груди певца. Впервые за, пожалуй, пол года он засыпает беспечно.Всё живое выйдет из кризиса тридцать третьего августа.
К обеду они наконец разъезжаются: ему все ещё необходимо разбираться с апрельскими концертами, которые занимают едва ли не все свободное время, а ей таки стоит доехать до подруги, к которой изначально и собиралась. Он выкидывает сигареты, не желая больше давать ей повода украдкой красть их. В конце концов, давно хотел бросить. Она разблокирует его контакт, пока ждёт подругу в одном из кафе культурной столицы. «Я случайно украла твою зажигалку. Прости - не специально.» 13:47 «Забудь. Если не планируешь больше жечь мосты - оставь себе. Хотя, можешь отдать сегодня вечером.» 13:50 «Это такой тонкий намек?» 13:51 «Это такое конкретное предложение.» 13:53 «Я подумаю)» 14:00 Просмотрено.