853 год. Марлия.
«Все говорят, что Эрен изменился. Я тоже так думаю. Но что, если это не так? Вдруг Эрен с самого начала был таким? И если это его истинное лицо… Что же в нём видела я?» — размышляла Микаса, наблюдая краем глаза за сводным братом. Он стоял рядом и также раздумывал о чем-то своем, равнодушно наблюдая за далекими архипелагами. Однако мысли Микасы были прерваны внезапным гудком парохода, что приближался к берегу долгожданной «земли за стенами». Девушке до сих пор казалось всё происходящее вокруг сном — это странное путешествие на непонятной железяке, зовущейся пароходом. Возможно, если бы Армин не отдалился от неё, предпочтя общество Ханджи и Оньякопона, строить планы и обсуждать оборудование с которыми ему было гораздо интереснее, нежели общаться с подругой, которая понимала из его слов лишь половину информации, а то и меньше, то Микаса смогла бы лучше вникнуть в механизм работы экзотического транспортного средства. В силу своего неутолимого любопытства, разведчица наклонила корпус вперед, доверив белоснежным бортикам свою жизнь, и принялась наблюдать за тем, как волны быстро накрывали друг друга вдоль поверхности парохода, образуя белую пену, отдаленно напоминающую снег. Залюбовавшись видом, девушка не заметила, как склонилась над водой так, что стопы едва не висели в воздухе. Но она продолжала наклоняться вперед, упадет — ну и ладно. Внезапно чья-то рука схватилась за пиджак белого цвета и потянула Микасу назад. — Эй, отродье, — Аккерман не сложно было узнать тон своего капитана. — Искупаться захотелось? — Простите, капитан, — машинально ответила девушка, но тут же осеклась, заметив, в какой недовольной гримасе искривилось лицо мужчины. Все-таки Микаса несколько лет училась убивать, а не быть актрисой, поэтому она с трудом вживалась в роль обычной туристки в компании таких же обычных туристов. — Роршах, — добавила разведчица, вспомнив выдуманное имя капитана Леви, под которым скрывалась его личность. Как-никак осмотрительность никому не помешает. — Я уже пожалел, что одернул тебя — тебе не помешало бы освежиться, — буркнул Леви и демонстративно отвернулся, чтобы вернуться к разговору с командором Ханджи. «Это тебе не помешало бы, креветка, весь день злющий, как чёрт», — подумала про себя Микаса, выпрямив ткань в месте, где касался капитан. Надо было признать, её отношения с капитаном значительно ухудшились после битвы за Шиганшину. Не то, чтобы они всегда были примером блестящих взаимоотношений капитана и подчиненной, но в значительной степени были близки к этому. С самого начала их общение не заладилось — Микаса вполне открыто обвиняла в этом Леви, даже спустя годы игнорируя тот факт, что предпринятые им меры во время суда над Йегером были необходимы. Несмотря на это, время стирало эмоции, обида уходила, предоставляя место другим чувствам, которые вызывал у неё образ капитана-коротышки: уважение первостепенно. И все в одночасье рухнуло — стоило только Микасе под воздействием эмоций приставить к горлу мужчины клинок. Вывод напросился сам: все-таки противостоять сильнейшему воину может только второй сильнейший воин. В одном они были оба хороши: у них отлично получалось делать вид, будто ничего не произошло. Съедаемая гордостью, девушка из раза в раз проглатывала всплывавшее в сознании чувство вины, подобно тому, как пьет воду после тренировок. Жадно, огромными глотками, чуть ли не царапая горло. Она косо наблюдала за капитаном, ловила на себе его взгляды, тут же отворачивалась — и так по кругу, стоило им оказаться в одном помещении, что было не редкостью в их нынешнем положении, когда Парадиз внезапно стал курортом, привлекавшим жителей других стран, о существовании которых они не знали всю свою сознательную жизнь. Только изредка Леви бубнил что-то об Эрвине и его теориях. Елена и Оньянкопон со своими людьми и госпожа Азумабито — внезапно обнаружившаяся дальняя родственница, имеющая похожие с мамой забытые черты лица. Микаса краем глаза посмотрела на своего капитана — он тоже смотрел на неё, как будто был заинтересован в родословной своей подчиненной не меньше, чем она сама. Микаса мысленно фыркнула на это беспричинное предположение, ведь какое ему есть дело до неё? Однако они с капитаном были похожи ещё в кое-чем: они оба труднее всех воспринимали новые политические связи Элдии и порядки Разведкорпуса. Эта схожесть даже вызывала некоторое сочувствие капитану, но Микаса не желала разбираться в этом, продолжая воротить голову от каких-либо мыслей о Леви, да и он сделался сложнее после смерти командора Эрвина. Понять его стало практически невозможно. Всё менялось слишком стремительно, мечты о том, что когда-нибудь всё будет так, как раньше, уже перестали навещать разведчицу. Это уже казалось таким запредельным и невозможным, что было проще вовсе не думать о «как раньше». Даты смерти Эрена и Армина уже предопределены, — против воли прародительницы Имир не противопоставишь ничего. А сама она — неуязвимая Аккерман, у которой впереди целая жизнь, покуда глупая рана не появится на теле, густая кровь, подобно вину, не окрасит кожу, одежду, волосы и Смерть не пригласит на танец. Эрен и Армин — оба шифтеры, и в защите непобедимой Аккерман более не нуждаются, но вот беда — сама она это не может принять. Будто смысл её жизни заключен в том, чтобы быть щитом двух самых важных людей, или же она просто желает так думать, не находя себе роль в ином. Она готова пожертвовать всем ради них, жизнью и подавно. Но будет ли теперь эта жертва стоить того? Стоит ли теперь всего её борьба, когда стрелки на циферблате для шифтеров и так остановятся в нужный час, и более их не получится сдвинуть? Поправив края своего пиджака, Аккерман обернулась обратно к Эрену — он всё также безмятежно наблюдал за горизонтом. Девушка мысленно возмутилась тому, что её подстраховал не сводный брат, который стоял рядом, чуть ли не касаясь плеча, а вредный капитан, ничего не смыслящий в чувстве такта, однако, она решила промолчать, иное — себе дороже.***
Не зная истинного лица прибывшей туристической группы, Марлия встретила разведчиков Парадиза гостеприимно и радостно. Открытые прилавки, за которыми стояли дружелюбные продавцы, коим только в радость нажиться на богатеньких туристах, были выстроены в ряд вдоль порта. Большинство приезжих проходило мимо, что нельзя было сказать про группу элдийцев, прибывших на вражескую территорию с важной разведывательной операцией. Однако на «важную разведывательную операцию» это не было похоже, ибо, как только некоторые члены отряда ступили на землю, они сразу же беззаботно ломанулись к лавочкам, манившим своими приятными, неизвестными доселе ароматами и яркими красками. Знала бы Микаса, чем обернется для них этот «выход в свет» — она бы приложила больше усилий по тому, чтобы отговорить остальных от посещения Марлии. Однако и с другой стороны было глупым надеяться, что командование выслушает обычную рядовую с её аргументами против того, чтобы главные силы Парадиза пересекали океан с целью увидеть цивилизацию за стенами. В первую очередь, оно бы не выслушало её по одной простой причине: всем ясно, что не так уж и сильно рядовая Аккерман печется о своих товарищах, сколько об Эрене Йегере, чья безопасность всегда была у неё в приоритете. Ханджи мотала головой, выгоняя Микасу из кабинета, не желая выслушивать её переживания по поводу предстоящей поездки; Оньянкопон уверял её, что всё с Эреном будет в порядке и нет ничего страшного в том, что он посетит родину отца; госпожа Азумабито не единожды отправляла письма, где предвкушала встречу с дальней родственницей. В общем и целом, брюнетка поняла, что поездки не избежать, поэтому со временем она и сама ею загорелась. Армин, если он не занимал место рядом с Ханджи, нуждающейся в его поддержке, когда дело касалось всяческих безумных идей, неустанно болтал во время приемов пищи о своих представлениях, как выглядит Марлия, какие там люди и улицы, дома, порядки. «Еда!» — обязательно вставляла свои пять копеек Саша. «И девушки», — добавлял Жан, нахально поправляя воротник. «Интересно, а там все… как Оньянкопон?» — задумчиво задавался вопросом Конни, по-философски прикладывая руку к подбородку. «Надеюсь, там люди не такие тупые, как ты, Конни», — хамил Флок, за что потом получал оплеуху от Саши. Микаса была далека от диалога сослуживцев и то и дело бросала короткие взгляды на молчаливого Эрена — предлагала ему съесть свою порцию или выйти на свежий воздух, но он все отмахивался или вовсе покидал стол, не обронив и слова. Ребята смотрели ему вслед, каждый для себя делал свои выводы вследствие поведения Йегера, но вряд ли кто-нибудь понимал его, даже Армин и Микаса шли по пути наименьшего сопротивления — делали вид, будто все в порядке. А потом он ушёл, исчез, хотя весь отряд с Парадиза держался вместе всю экспедицию. Ему удалось покинуть их во время международного симпозиума: изначально все было так, как если бы он вышел в уборную или на улицу прогуляться. И потерялся — так подумали сослуживцы, рассредоточившись по городу, чтобы отыскать заблудившегося Йегера. Армин и Жан пошли на запад, Леви и Ханджи на восток, Оньянкопон и Саша на север, Конни и Микаса же изучали улицы на юге города. Доверившись карте, щедро предоставленной союзником, Конни шел впереди, пока Микаса всматривалась в каждого прохожего в надежде найти знакомые черты лица, покуда солнце медленно опускалось к горизонту, а электрические лампочки в уличных фонарях загорались друг за другом. Осматриваясь по сторонам, девушка не раз ощущала на себе чей-то взгляд, однако смахивала это на непривычную обстановку и собственную нервозность. Люди в костюмах, не шибко отличающихся от тех, в которых были Конни и Микаса, покидали многоэтажки, отведенные под конторы, и прощались с коллегами, приподнимая шляпы над головой или слегка наклоняясь вперед. Некоторые в спешке запрыгивали в свои автомобили — громко гудящие механические средства передвижения, используемые местными вместо коней, чтобы поскорее приехать домой, а может к любовнице или любовнику, кто-то же неспешно гулял по тротуару в сопровождении другого человека; были и те, кто держал в руках кожаные портфели и шел в одиночестве, обгоняя парочки. Город жил, дышал, пах и разговаривал. Вместо привычного лошадиного ржания, кряхтели моторы машин, и стоял не запах сырости, а выхлопного газа, перебивать который удавалось только булочным лавочкам. — Маме бы здесь не понравилось, — внезапно произнес Конни, убавив шаг, чтобы идти наравне с Микасой. Немного подумав, та в ответ предположила: — Моей тоже. Впрочем, Аккерман не знала точно, так ли это, память о маминых привычках и интересах с годами медленно уходила в ту область сознания, откуда воспоминания очень редко возвращаются, и то во снах, которые забываются к утру. Но она смела предположить, что миссис Аккерман, привыкшая жить в глуши подальше от деревень, приняла бы городскую жизнь с тем же трудом, что и миссис Спрингер, или вообще не приняла. — А тебе как здесь? — поинтересовался Конни. Сослуживца тянуло поболтать — Микаса его в этом не винила, хоть её и раздражала способность Спрингера с такой беззаботностью относиться к пропаже Эрена. Пока её сердце продолжало бешено колотиться, Конни спокойно проверял карту и вел их вперёд, иногда заворачивая в какой-нибудь переулок. Однако, как ни погляди, Аккерман с трудом, но понимала друга — как-никак, уже несколько лет они служили вместе. Конни переживал за Эрена не меньше неё, хотя всячески подавлял это в себе, выставляя наружу непринужденную натуру, чтобы самому лишний раз не нервничать и не заставлять волноваться других. Так гораздо проще, нежели выплескивать свои переживания наружу: его этому научила Имир, которая насмехалась над ним и его предположениями, что обнаруженный брошенный титан в родной деревне Рагако являлся его матерью; его этому научил Райнер, который затыкал сослуживца каждый раз, когда тот вновь говорил о титане, лежавшем на разрушенном доме; его этому научил Эрвин, который был командором Разведкорпуса, и Леви, который был его капитаном. В конце концов, его этому научила жизнь — проще быть дурачком, не рваться в герои и не быть примером для подражания, а просто бороться и стараться выжить, чтобы дождаться того дня, когда титан на обломках дома испарится и из дыма выйдет мама. Микасе не было трудно вспомнить те моменты, когда Конни внезапно покидал друзей, чтобы побыть одному. Однажды она его застукала на крыльце казарм перед отбоем — хотела пожелать спокойной ночи Армину и Эрену, но свернула к Конни под действием внезапного желания проверить, в чем дело. Юноша в тот момент тихо шмыгнул носом, и Микаса застыла, не зная, куда себя деть, однако он уже почувствовал присутствие кого-то ещё и резко обернулся. — А, Микаса, это ты? — заговорил Конни, вытирая запястьями влагу с щек. — Ребята вроде ещё не спят, — добавил юноша, предположив, к кому девушка держала путь. Аккерман помотала головой и встала возле Спрингера, также облокотившись о деревянные перила. Они сохраняли молчание, вслушиваясь в ненавязчивый шепот листьев и рассматривая светлячков, иногда ежились от холода, но оставались на улице. Микаса не была близка с Конни, знала его плоховато, лишь какие-то редкие подробности о характере товарища слышала от Саши. И сейчас абсолютно не имела представления, что может сказать ему, хотя пришла, осталась, создала неловкую ситуацию — не по воле разума, а последовав зову сердца. Однако в этом общем молчании тоже было что-то особенное и необходимое. Когда не надо разговаривать, это тоже хорошо, слова иногда вообще не нужны, лишь присутствие кого-нибудь непостороннего и понимающего — в целом, этого бывает достаточно. — Всё будет хорошо, — внезапно прошептала разведчица, хотя сама даже не верила в это. Она положила ладонь на плечо юноши, обратив на себя внимание. Спрингер кратко приподнял уголки губ и кивнул. — Спокойной ночи, Конни. Микаса направилась ко входу в здание, напоследок услышав взаимные пожелания о спокойных снах, хотя оба понимали: каждому из них не суждено увидеть сладких сновидений, по крайней мере, в ближайшее время.***
Аккерман посмотрела на друга, и он тут же перестал разглядывать карту и обернулся к девушке, вопросительно вскинув брови. — Слишком шумно, — наконец произнесла девушка, отвернувшись. — И людей много. — Хах, это точно! — оживился юноша. — И, это, лошади странные… Ой, не лошади… А как их?.. — Машины, — подсказала Микаса. — Точно! — посмеялся Конни. — Вечно забываю, не привык. Конни ободряюще улыбнулся Микасе, будто желая сказать те же слова, что и она несколькими годами ранее. Девушка ответила краткой улыбкой, невольно поддержав его настрой, что, несомненно, ему понравилось. Они продвигались вперёд, и Микаса постепенно начала замечать, что Конни с каждым шагом движется все медленнее и медленнее. Очевидно, причиной этого были новые ботинки, купленные в местном магазине «по выгодной цене», чем на днях Спрингер громко хвастался перед Жаном, воображая, как после такой покупки все марлийки будут его. Но на деле спонтанная покупка привела не к повышенному интересу со стороны противоположного пола, а к тому, что из-за стертых пяток парень то и дело кряхтел, словно старик — ещё пару шагов, и он встанет на месте, думая, что идет дальше. Когда боль стала совсем нестерпимой, разведчик грязно выругался себе под нос, на что ушедшая немного вперёд Микаса обернула голову. Не успела она сосредоточить взгляд на товарище, как на нее налетел возникший из ниоткуда прохожий и больно задел за предплечье. Шикнув и схватившись за ушибленную руку, девушка посмотрела вслед стремительно удаляющемуся с места происшествия пешеходу, который во мгновение ока слился с толпой людей с одинаковыми серыми или черными шляпками. — Эй, осторожнее! — рявкнул Конни вдогонку. — Ужас, ну и люди. Ты как, Микаса? Девушка помотала головой, убеждая товарища в том, что с ней всё в полном порядке и лишний раз за неё беспокоиться не стоит. Выпрямившись, сослуживцы пошли дальше, следуя маршруту на карте. Конни, превозмогая боль, продолжал ковылять, стараясь как можно меньше напрягать ноющие стопы, что ему явно не удавалось, и замедлившаяся вместе с ним Микаса ленивым движением запустила руки в карманы. Внезапно ее пальцы нащупали небольшой кусочек бумаги, которого, она была готова поклясться, не было, когда они направлялись на поиски Йегера. Бумажка располагалась в кармане аккурат со стороны ушибленной случайным прохожим руки. «А таким уж ли случайным?» — подумала Аккерман, после чего, сложив одно с другим, почувствовала, как изменился ритм сердца. «Эрен…» — мелькнуло в голове. В глазах загорелась надежда, что это был именно он, пробежал как вихрь, чтобы незаметно передать послание, предназначенное ей и только ей. Вскоре солнце окончательно скрылось за горизонтом, небо медленно темнело, а улицы становились ярче. Микаса понимала: надо как можно скорее уединиться и прочитать письмо. — Конни, ты, наверное, уже устал, — начала девушка, обратив на себя внимание товарища. — Нам осталось пройти всего пару кварталов, я найду Эрена сама, если ребята или офицеры ещё не нашли его. — Микаса, я в порядке. Я хоть и устал, но тебя бросать не собираюсь, — ответил Конни. — Нет, ты иди, одна я справлюсь быстрее, а потом догоню тебя, — как можно спокойнее говорила Микаса, понимая, что струнки голоса начинают напрягаться от раздражения. — Но… Это неправильно, нам же вместе поручили это задание, — попытался было возразить парень. — Конни, не глупи, я же вижу, что тебе больно ходить, — тон ее голоса получился настолько по-матерински заботливым, что Микаса забеспокоилась, не уловит ли Конни фальшивые нотки в ее речи. — Да, есть такое… Если честно, я уже не чувствую стоп, — Конни почесал затылок и немного покраснел, всё-таки ему неловко было показывать слабость перед девушкой, пусть она и была его боевым товарищем уже на протяжении многих лет. — Иди к месту сбора, а я проверю оставшиеся улицы и догоню тебя, — продолжила Аккерман, — никто даже не заметит, что мы разделились. Микаса смотрела на Конни сочувствующе-заботливым взглядом, пытаясь унять дрожь нетерпения, в то время как глаза ее товарища метались из стороны в сторону от непонимания: времена, когда Микаса пренебрегала поручениями уже давно прошли. В то же время ее слова не были лишены здравого смысла, а взгляд был настолько убедительным и полным решимости, что солдат стал всерьез задумываться над тем, чтобы послушаться Микасу. Его ноги, уже не выдерживавшие испытание новой марлийской обувью, которое не шло ни в одно сравнение с тренировками Киса Шадиса, тоже буквально умоляли согласиться со словами девушки. — Ну, раз ты так говоришь… — протянул Спрингер. — Конни, иди. Я догоню, — Микаса уже сгорала от нетерпения, буквально выдавливая каждую букву сквозь зубы и скрывая начавшее проступать на лице бешенство. — Хорошо, — сказал Конни, невольно обратив внимание на некую странность в последней фразе Микасы, но быстро отогнал это чувство, решив, что ему просто показалось. — Я тебе карту оставлю, если что, я помню дорогу, — добавил юноша, вручив девушке сложенную бумагу. Та кивнула в знак благодарности и развернулась, направившись дальше. Конни в свою очередь пошел обратно к месту сбора членов Разведкоопуса. Повернув за угол, Микаса судорожно раскрыла клочок бумаги, стараясь случайно не порвать. Приглядевшись к оставленной в её кармане записке, девушка прочитала послание, написанное неаккуратным почерком: «Иди к фонтану «Мемориал марлийским воинам». Будь одна». Смела ли Аккерман предположить, что письмо ей было передано от Эрена? Без сомнений, да. Девушка осмотрела записку с обратной стороны в поисках каких-нибудь подсказок, способных подтвердить её предположения, однако ничего, кроме двух сухих предложений она не обнаружила — даже инициалов не было. Почерк отдаленно напоминал манеру письма сводного брата, только его чрезмерная неаккуратность настораживала. Безусловно, Эрен не мог бы похвастаться способностями к каллиграфии, но выводимые им буквы всегда можно было разобрать. Сейчас же Микаса старалась верить, что он писал записку в спешке и явно не за ровным письменным столом. Однако девушка не торопилась терять голову и всё ещё хранила в сознании разумную мысль, что это может быть кем-то подстроенная ловушка. Она кратко хмыкнула, подумав о том, где же в Марлии нашелся такой смельчак, готовый напасть на неё, лучшего солдата своего выпуска, уступающего по силе разве что сильнейшему воину человечества. Вернув записку в карман и проверив карту, девушка направилась в сторону памятника — проверить все-таки стоит. В ней боролись две личности: одна уверяла, что послание ей оставил Эрен, назначив свидание в тайне от остальных, вторая же не находила логику в действиях парня и сигналила о возможной опасности. Микаса шла, стараясь выглядеть так, будто она гуляет вдоль улиц, подобно обычной туристке. Время от времени она ловила на себе взгляды прохожих: вероятной причиной столь повышенного внимания была ее внешность — восточные корни и кровь народа Хидзуру, смешавшаяся с элдийской, делали ее похожей на инопланетянку (хотя, если так посудить, в чужом предположении подобного характера есть какой-то смысл). Тем временем город продолжал жить. Микаса свернула к неизвестной площади, отдаленно напоминающей центр Митры, где гуляли все сливки общества — богатые и знатные семьи острова Парадиз. Самой же девушке удалось там побывать лишь пару раз — и то по долгу службы. Ей не составило труда слиться с другими гуляющими. Среди всеобщего гомона уши Микасы улавливали небольшие обрывки разговоров. Невольно разведчица напрягала слух в надежде почерпнуть что-нибудь важное для Разведкорпуса, однако, люди обсуждали не столько политику и ведущуюся войну с соседними государствами, сколько хвалили окружающую их архитектуру — такие разговоры были ей непривычны и не вызывали особого интереса. Тем не менее, звучащие то там, то здесь вздохи восхищения, адресованные улицам и зданиям города, заставили Микасу заинтересоваться внешним обликом площади и осмотреть окружающие ее строения, оставив в стороне чужие беседы. Поразительно! В каких обличиях человек может наблюдать красоту. Два одинаковых собора, что стояли напротив друг друга, напоминали купол столицы — дворца Короля Стен. Портики, которые удерживали ряд белых колонн, выстроенных перед фасадом здания, Микаса ассоциировала со сценой, потому как на треугольных мраморных крышах были вырезаны некие сюжеты: на каждом здании свой, неповторимый и уникальный. Крыши украшали статуи, быть может, каких-нибудь мудрецов или святых, укутанных в ткани, складки которых были видны даже издалека, и смотрящих на город. Наверняка, с того ракурса город покажется особенно красивым. Купола, которые также не были проигнорированы творцом сего искусства и не были обделены той же красотой, что и фасады, вздымались к небу, будучи прикованными к крышам колоннами. Микаса мысленно восхитилась замыслом автора такой интересной композиции: между двумя зданиями с куполами стояло одно широкое с треугольной крышей, и на самом его верху была скульптура колесницы, лошади которой стремились к небу — вот-вот спадет отвердение, и колесница взлетит в небо, наконец избавившись от каменных оков. Жители стен не могли себе позволить даже памятник поставить, вместо них стояли невысокие обелиски, а на одной только площади в центре портового марлйиского города была кладезь разнообразных скульптур — та взлетающая колесница чего только стоит. Микаса обратила внимание, что между крайними колоннами висели два длинных плаката с изображением человеческого силуэта, что стоял на очертаниях большой головы и держал в руках копье. Над изображением в ряд были выписаны буквы, которые Микаса с трудом, но смогла прочитать: «Герос». Ко входу в здание шли люди в красивых нарядах, подъезжали машины, и девушка невольно залюбовалась обстановкой, что сменилась, как только небо совсем почернело. Аккерман была будто околдована происходящим, что даже не заметила, как ноги сами её понесли в эпицентр событий. Девушки в длинных платьях, мужчины в классических костюмах, вся эта толпа, собиравшаяся под колонами так и пахла роскошью. Они даже блестели по-особенному, вспышки озаряли небо, на считанные мгновения возвращая день. Наблюдая со стороны, Микаса стояла с раскрытым ртом, представляя себя на месте аристократок, которые шли под руку с каким-нибудь кавалером. — Синьорина, вы тоже в оперу? Вас сфотографировать? — внезапно перед девушкой появился улыбчивый старичок, который держал в руках странный аппарат. — Ах, нет-нет, — взволнованно пролепетала Микаса, замахав руками. — Я уже ухожу. — Но вы такая красивая, синьорина! Позвольте запечатлеть ваш портрет — он будет моей гордостью. И мою галерею пополнит фотопортрет замечательной девушки с Хидзуру! Вы же оттуда родом? Ох, прекрасная страна. Сам не бывал, правда, но мне рассказывали, что девушки там бесподобны! — мужчина тараторил, активно жестикулируя руками. — Честное слово, не стоит, –ответила Микаса, начав немного волноваться. — Per favore, Синьорина, не отказывайте мне! — не отступал фотограф. — Приходите завтра ко мне в фотоателье на Via della Liberazione, я отдам вам ваш снимок совершенно бесплатно. Вы сможете оставить себе на память или подарить его возлюбленному. Ловко я придумал? — Простите, сэр, мне надо идти, — голос Микасы срывался, ее правая рука прикрывала прядью царапину на щеке — девушка нередко так делала, когда волновалась. — Не стесняйтесь шрама, синьорина! Ох, очень жаль, что кто-то вам оставил такое увечье, но, право, оно придает вам изюминку. Вы, наверное, мне не верите. Так позвольте же мне сфотографировать вас, и сомнения покинут вашу светлую головушку! — продолжал настаивать мужчина. Микаса устало выдохнула, старик был настырен, упрям и непреклонен. — Хорошо, только если недолго, — выдохнула разведчица. — Ура-ура! Так! Дорогуша, встаньте, как вам будет удобно. Можете чуточку повернуть ваше прекрасное личико вбок… Так… Чуть левее… Да! Стойте так. Улыбайтесь, не хмурьтесь… Ну же, не так натужно… Да! Что надо! Сейчас вылетит птичка… — не унимался фотограф, чьи пальцы крутили колечко вокруг большого стеклянного глаза агрегата, который он звал камерой. — Птичка? Откуда? — спохватилась девушка. Фотограф удивленно похлопал глазами и усмехнулся. — Это выражение такое — так говорят о вспышке, — пояснил мужчина, легонько стукнув по лампочке, которая находилась под круглым металлическим полукуполом. — Готовы? Не двигайтесь… Микаса едва заметно кивнула, вытянувшись, словно по струнке, и спрятав руки за спину. Она чуть-чуть приподняла подбородок, а уголки губ немного вздёрнулись: высокомерно, но с тенью неловкости. Микаса посмотрела в камеру сверху вниз, напряглась. Внезапная вспышка ослепила на миг, и девушка тут же зажмурила глаза, невольно шикнув от боли. — Браво! Белиссимо! Синьорина, мамой клянусь, вы само совершенство! — мужчина протянул Микасе визитку с адресом. — Приходите через три дня, отдам снимок. Девушка закивала, продолжая моргать в попытках вернуть зрение, пока фотограф продолжал выплескивать разнообразные красочные комплименты. Она положила визитку в карман и нащупала ту злополучную бумажку, лишившую ее покоя. Точно! — О боже, мне пора бежать! — воскликнула Микаса, искры наконец перестали мелькать в зрачках, и вернулась прежняя видимость, только следы от вспышек при моргании продолжали расплываться. — Бегите-бегите, синьорина!.. Девушка, вы тоже на оперу? Вас сфотографировать? Разведчица вновь раскрыла карту, пытаясь распознать свое местоположение по ней. Узнав очертания знакомой площади, Микаса построила маршрут до места назначения, мысленно пожалев, что не может воспользоваться УПМ для более быстрого передвижения. Наконец, девушка вышла на ещё одну открытую пустующую площадь. Не было ни души, лишь шум воды резал тишину. Большой фонтан с очередными скульптурами освещался прожекторами. Множество силуэтов, словно в причудливом танце, кругом собрались вокруг большой женской головы — выглядело жутко и неправдоподобно, поэтому, наверное, люди не гуляли здесь. Микасе стало не по себе, она огляделась вокруг, стараясь найти хоть чей-нибудь силуэт, чтобы в случае чего подготовиться к нападению. Девушка напрягла слух, стараясь не заострять внимание на шуршании воды, всматривалась в темные закоулки, в людей, что вдалеке проходили мимо, но безуспешно. Надежда, что она ждет именно Эрена, так и не угасла, однако вместе в этим росло напряжение, каждая жилка была натянута: одно лишнее движение, и Микаса разобьётся, подобно хрусталю, и никто не сумеет её собрать воедино, склеив обломки. Позади послышались медленные шаги, шорох одежды, далее последовал звук, подобно тому, как кто-то чиркнул по коробку спичек. Девушка резко развернулась, твёрдо и немного грубовато встала. Совсем иначе она стояла напротив марлийского театра — там, среди блеска вспышек и смешавшихся ароматов дорогих парфюмов, она была девушкой, чьё эго смог подсластить неизвестный ей фотограф. Сейчас она солдат, готовый к нападению или защите, и не осталось ни следа от внешней женственности. — Прекрасный вечер для прекрасных встреч, не так ли, Микаса?