подарить жизнь

      если бы кто-то заинтересовался мнением лань цзинъи касательно свадьбы его дядюшек, он бы со всей серьезностью, присущей ребенку, высказал его.       — я просто… я не понимаю!       — ты глупый, цзинь лин.       — а это еще почему?       со всей серьезностью и ответственностью высказал бы все, что думает.       он любил своих двоюродных братьев — цзян юаня и цзинь лина. старший брат рассудительным и добрым, чем напоминал цзинъи отца, а младший никогда не позволял ему грустить или расслабляться.       чаще всего они просто состязались в ерунде, как любые другие дети — лань цзинъи очень любил эти соревнования. кто выше залезет, кто быстрее убежит, кто лучше спрячется.       словесные состязания ему не очень нравились.       его отец — лань минъяо — умел вести такие поединки, умел обыгрывать любого собеседника, любого, кто осмелится вступить с ним в дискуссию. сам мальчик этим не горел, и, если честно, не видел себя великим оратором или наследником отцовского таланта.       однако избежать драки в этот раз было невозможно, и, если расклад дел был таков, то атаковать нужно было первым. так мальчика учил дядя.       вот только тот не одобрил бы тактику, которую избрал лань цзинъи.       — с чего это я глупый, а? а ты умнее? ну, докажи!       — а-лин, — старший из мальчиков взмолился, аккуратно обхватывая руку брата повыше локтя, — он это не нарочно, тебе стоит просто пропустить это мимо ушей.       — мимо ушей? цзян-сюн, я… я знаю, что ты хочешь, как лучше, но я знаю, что будет лучше, если я его ударю!       — попробуй достань сначала! мало того, что ты соображаешь туго, так еще и низкий!       — низкий? я — низкий?! с меня хватит!       цзинь лин вывернулся из рук брата, отбросил бумажную птичку в сторону и сделал решительный шаг в сторону лань цзинъи — тот отскочил от него, дразня и показывая язык.       хвостик мальчика дернулся, когда тот бросился на братца, хватая за лежащую на плече лобную ленту.       — а-и! а-лин!       драка, едва успевшая начаться, мгновенно стухла.       цзинь лин послушно плюхнулся на колени, положив ладони так, чтобы брат мог их видеть, и лань цзинъи сел рядом с ним, двигаясь чуть аккуратнее.       в силу характеров мальчиков, подобные ситуации происходили чаще, чем цзян юаню хотелось бы — и поэтому чаще, чем ему хотелось бы, ему приходилось пользоваться своим положением.       ослушаться старшего было бы дрянным поступком, но также сейчас они находились в пристани лотоса — на территории, где цзян юань заведомо выиграет.       — извинитесь друг перед другом.       кто-то из мальчиков втянул воздух сквозь сжатые зубы — никому не хотелось делать это первым.       — прости, цзинь лин. ты не глупый и не низкий.       — прости, цзинъи. я не буду тебя бить.       — вот так вот, — цзян юань улыбнулся обоим и сел перед ними, теребя серебряный колокольчик. — давайте чем-нибудь займемся, ладно? не дракой и не спорами.       — все шисюны убежали в город.       — разве? мне казалось, что фан-сюн и цзян-сюн остались во дворце.       — вы о ком?       цзян юань и цзинь лин переглянулись — три шисюна стали для них хорошими друзьями, и они говорили о них как о близких, не задумываясь лишний раз.       у лань цзинъи, что видел тех от силы раза три, очевидно, появлялись затруднения.       — старшие ученики, с которыми дружит цзян-сюн.       — один из них такой растрепанный и низкий, а у второго золотая заколка?       — да.       — они во дворце, — заявил он, скрещивая ноги и перекидывая концы ленты на спину. — я видел, как папа говорил с ними о чем-то, и в конце они пообещали ему, что и на шаг от дворца не отойдут.       — странно.       — зачем дяде лань их присутствие? ему самому они явно не нужны.       — может, как няньки?       — зачем нам няньки? мы что, сами не справимся? — цзинь лин фыркнул, наморщив нос — он чутко реагировал на эту тему после того, как из башни кои к нему приставили адептку-нянечку.       — а-и, а-сун хорошо себя чувствует?       — а-сун? не очень, на самом деле. он всю ночь хныкал. как сказал папа, ему нездоровится.       — папа сказал, что дядя лань прибыл для того, чтобы последить за нами, пока он сам будет занят, — медленно рассуждал цзян юань, серьезно глядя на братьев. — но твой папа занят а-суном, ведь так?       — получается, что так.       — и поэтому ему нужны помощники, которые будут приглядывать за нами. кто-то, кто точно не сбежит на ярмарку в городе или на торжество.       — и старшие шисюны подвернулись ему под руку.       — ну, — цзинь лин немного повеселел, — по крайней мере, они лучше нянек.       — надо будет найти их. может, с ними будет повеселее, а то мы плесенью покроемся, пока дождемся пап.       — плесенью?       — это образно, а-и. к полу прирастем от скуки.       лань цзинъи фыркнул, поднявшись с пола и отряхивая полы своих одеяний. ни прирастать к полу, ни покрываться плесенью ему не хотелось.       в покоях наследников заняться было особо нечем — играть не хотелось, тренировки были отменены, воздушных змеев стрелять мог только цзян юань, но тот стеснялся заниматься этим при цзинъи.       он в принципе многого стеснялся, часто смущался и обо всех его достижениях рассказывал цзинь лин — он редко чего стыдился, но никогда не переставал гордиться своим братом.       было странно видеть кого-то вроде наследника цзян таким тихим и сдержанным.       наследники не были должны выпячивать свой статус напоказ и сверкать титулом как второе солнце, лань цзинъи объяснили это, когда ему исполнилось семь лет, но они могли себе позволить чуточку больше.       цзян юань тренировался больше, чем другие мальчики его возраста, но не распространялся о результатах своих тренировок и не искал момента, чтобы продемонстрировать отработанные навыки.       о других его сторонах и увлечении чем-либо цзинъи узнавал случайно.       это проскальзывало в разговорах или попадалось на глаза, и цзинь лин, находящийся рядом, с охотой рассказывал — с разрешения брата, конечно.       скромность и сдержанность не были чужды цзинъи — его родители были главами клана лань, он знал, что это такое.       просто в той форме, в какой эти две вещи были у цзян юаня, он их еще ни разу в жизни не видел.       мысли об этом частенько посещали его, и, размышляя об этом как-то раз, лань цзинъи понял — к своему стыду, он оперся на образы родителей цзян юаня и ожидал, что он будет похож на них.       и он был похож — уверенный в своих словах и действиях, как цзян ваньинь, умеющий найти подход к чему угодно, как не хуайсан, — но ни один из его родителей не обладал той чертой, которая была так сильно развита у него.       возможно, это просто было возрастное.       лань цзинъи уже десять, и родители провели с ним воспитательную беседу о том, что будет происходить с ним в последующие годы.       он знал, что начнет меняться, уже заметил, что меняется, и в случае с цзян юанем это было похоже на универсальный ответ — он был старше, изменения сильно и давно ударяли по нему.       когда мальчикам наскучило сидеть в покоях, они вышли из них, бесцельно слоняясь по дворцовой территории.       на удивление, та не была тихой.       цзинь лину было сложно представить дом без шума от тренирующихся адептов, стаек служанок, что тайком пробирались к тренировочным залам и подглядывали, и без них дворец правда смотрелся каким-то не таким — но не мертвым определенно.       повсюду ходили слуги и адепты, развешивающие украшения, занятые уборкой всех помещений, бесконечно переговариваясь друг с другом.       в последний раз цзян юань видел такой ажиотаж только во время цикла бурь осенью — проливные ливни казались бесконечными, а ветер, сильный настолько, что срывал крыши стареньких домов и ломал деревья, придавал этому пугающий оттенок.       полуподвальные помещения во дворце затапливало, лужи во внутреннем дворе никогда не высыхали, а те адепты, что осмеливались продолжить тренировки, делали это, стоя по колено в грязи.       все во дворце были напуганы — никто не знал, как кончится очередной ливень, кончится ли он вообще, сколько деревьев сломается в этот раз.       цзян ваньинь был напуган тоже — напуган сильнее всех.       он слонялся по пристани и брался за любую работу, а когда та кончалась, то его бросало в дрожь.       страшнее всего было то, что хуайсан не мог его утешить — в первые же дни он промок и промерз, а после свалился с сильнейшей лихорадкой.       за годы, проведенные в юньмэне, его организм привык к местному климату, но он все равно продолжал легко цеплять болезни и поддевать лишние нижние одежды, когда наступали холода.       цзян ваньинь оборачивал его в покрывала и одеяния, целовал в лоб и приказал лекарю ни на шаг не отходить от него, но мало что мог сделать с самой хворью.       а цзян юань, казалось, на всю жизнь запомнил то, как отец застегивал на нем плотные верхние одеяния дрожащими руками.       но в этот раз все было не так — и ни одного испуганного лица во всем дворце не нашлось.       все были рады тому, что глава ордена и пара того решились узаконить свой союз.       служанки развешивают украшения, свадебные символы, предназначенные для того, чтобы зазывать счастье в дом возлюбленных, и цзинь лин морщит нос, когда они проходят мимо одного такого.       среди всех присутствующих, лань цзинъи реагирует спокойнее остальных.       его не удивить ни символами, ни влюбленными парочками, ни алыми занавесками, что закрепляют несколько высоких адептов на дверях в покои главы ордена.       это, в свою очередь, не ускользает от внимания цзинь лина — мальчик жадно цепляется за все, что не связано со свадьбой.       — чего ты так улыбаешься?       — а мне нельзя?       — не… не умничай, — бурчит цзинь лин, оглянувшись на старшего брата. — что не так?       — все так. почему ты так переживаешь?       — а почему ты не переживаешь?       — я привык, — легко отвечает цзинъи, подходя ближе к повешенному на стену символу и прикасаясь к кисточке на нем. — папы каждый год такое устраивают.       — каждый год?!       — да. в годовщину их свадьбы.       — они каждый год украшают облачные глубины в честь своей годовщины?       — не облачные глубины, — поправляет он. — папа был бы только рад, но он проявляет уважение к правилам ордена, поэтому все самые шумные гуляния проходят в цайи. обычно, утром они устраивают семейное пиршество, принимают гостей, подарки и все такое, а после обеда и до самого отбоя находятся в цайи.       — а как относятся к этому в цайи?       — папа рассказывал, что в первый раз, когда он пришел обсудить торжество с главой городка, то тот едва ли не расплакался. они рады, что глава ордена лань проводит такой личный праздник у них.       — и в цайи все так же украшают?       — да.       цзинь лин поежился — представить такое ему было страшно.       он знал, что среди всех пар заклинателей самой любящей является чета лань — было попросту нельзя не знать этого.       все видели, как лань сичэнь смотрел на свою пару, как он относится к нему, и как лань минъяо относится к нему в ответ — все это складывалось в образ гармоничной и истинной любви, к которому прикладывались руководство орденом вдвоем и воспитание ребенка.       они были сплоченной семьей, где любовь и уважение друг к другу являлись основами, и факт о торжествах в их честь не должен был быть каким-то большим открытием.       цзинь лин был только рад, что цзинъи ничего не сказал про своего прадядю лань — если бы он услышал, что лань цижэнь принимает участие в этих торжествах и всячески поддерживает пару, он бы, наверное, упал без чувств.       лань цзинъи не умел читать мысли, но выражение лица цзинь лина было красноречивым — и он зловеще улыбнулся ему, сложив руки за спиной.       их прогулка по дворцу кончилась у крытого тренировочного зала, обычно используемого для медитаций и работы с золотым ядром адептов. встав у двери, цзян юань поманил младших к себе и указал им на единственных присутствующих в зале людей.       цзян мэнчжи — второй по старшинству шисюн — сидел в позе для медитации, но не был занят, а рядом, положив голову ему на коленку, остальное тело распластав на полу, находился фан тайян, третий шисюн.       и, немного приглушенно в силу дверей, сокрушался товарищу о чем-то со скорбным выражением лица.       назвать своего младшего товарища плаксой у цзян мэнчжи язык бы не повернулся — тот, конечно, боялся открытых ран и громких звуков, боялся бить в полную силу, проявлял сочувствие к каждому живому существу, но плаксой все-таки не был.       до сегодняшнего дня.       их утро началось спокойнее, чем любое другое в этом году — учитель, уже пожилой мужчина, проведал их, уведомил о том, что, как и ожидалось, все занятия отменены, а после ушел, предоставив парней самим себе.       кто-то сразу ушел, не задерживаясь на завтрак во дворце, кто-то объединился с кем-то и ушел завтракать, а кто-то, еще только собираясь, вслух рассказывал товарищам о своих планах.       на фоне свадебной церемонии главы ордена у всех коллективно пропало смущение и активизировалось желание любить и быть любимыми.       планы у парней были похожи как один — встретиться со своей пассией и провести день с ней, радуясь за главу ордена и мужа того. если пассии не было, то предполагалось заняться исправлением этого.       цзян мэнчжи ожидал, что проведет день в одиночестве, а его друзья убегут к своим сестрицам — но чжуань ланя в постели не оказалось, а фан тайян не хотел вставать.       сначала он побоялся трогать друга — может, заразный. потом совесть взяла свое, и он насилу вытащил тайяна из постели, за ручку слоняясь с ним по дворцу.       они встретили главу лань, пока занимались этим, и приняли его просьбу проследить за наследниками кланов, пока он занят. ребенок на руках главы лань плакал на протяжении всего их разговора, и никто из юношей не смел возразить мужчине.       единственная ответная просьба заключалась в том, чтобы глава лань позволил им быстренько помедитировать.       да, занятия были отменены, но мэнчжи наотрез не хотел пропускать медитацию для укрепления своего золотого ядра. его стремления были оценены по достоинству, лань сичэнь разрешил юношам задержаться перед тем, как заступить на пост нянек.       и именно так они оказались здесь — он не медитирует, а тайян вытирает сопли об его штаны.       не плакса, но без настроения все утро, чем-то расстроенный, если не разбитый.       догадки цзян мэнчжи проваливались одна за другой.       это не из-за занятий, не из-за свадебной церемонии и не из-за девушек.       вести диалог с тем, кто беспрестанно всхлипывал и трясся, как лист на ветру, крайне сложно, но мэнчжи обладал нескончаемым терпением и хотел докопаться до истины, что делало его неуязвимым.       вьющиеся светлые волосы разметались, выглядя не как прическа, а как гнездо на голове тайяна, а лицо того покраснело после всех пролитых слез.       — ладно, ладно. это из-за меня?       — нет, — тихо ответил юноша, подтягивая колени к груди и сжимаясь в дрожащий комок.       цзян мэнчжи вздохнул, опуская руку на чужую макушку.       — из-за учителя?       — нет.       — из-за элитного отряда?       — нет.       — из-за чжуань-сюна?       ответ не прозвучал. дрожать юноша не перестал.       такой расклад дел, на самом деле, мэнчжи особо не удивлял — старший шисюн всегда был острым и резким в своих словах, мог быть грубым, и если, к примеру, ночью тайян ему помешал, то они могли сцепиться и поругаться.       вот только пару раз такое уже случалось, и ни разу фан тайян не оставался таким расстроенным после.       ход его размышлений был прерван шумом за дверьми зала, как будто там кто-то стоял, испытывая трудности с тем, чтобы оставаться незамеченным.       мэнчжи взмахнул рукой — уровень его заклинательских сил был выше большинства — двери распахнулись, и кто бы там не стоял, его ненароком ударило.       — вы в порядке? — спросил он, поднимаясь со своего места и игнорируя тайяна, отчаянно прицепившегося к его ноге. — извините.       прозвучавший в ответ знакомый голос заставил его содрогнуться.       — все хорошо!       — а вот и нет! цзинъи, встань с моего подола!       — с твоего подола? сначала отпусти мою ленту!       оставив тайяна на полу, он широкими шагами подходит ко входу, помогая наследникам кланов подняться и привести себя в порядок, хлопочет вокруг них, стряхивая пылинки — потому что он пообещал главе лань присмотреть за ними.       цзян юань держит младших братцев за руки, заводя их в зал и усаживая на приготовленные подушки, и перед ним, мальчиком, у которого есть власть, фан тайян пытается держаться, сев на своей подушке и выпрямив спину.       его щеки все еще влажные от слез, глаза красные, а волосы спутаны, и никакая надлежащая поза этого не скроет.       от этого всем в помещении неловко.       — так… что-то случилось?       — ты выглядишь грустным, фан-сюн? что-то произошло?       наследники выглядят искренне обеспокоенными — они еще не умеют притворяться и выдавать окружающим то, что те хотят увидеть.       цзян юань смотрит так, что по одному его виду можно сказать — у него будут большие сложности с освоением этого навыка, его глаза попросту не умеют смотреть лживо.       фан тайян смотрит на них, и мысли роятся в его голове с бешенной скоростью. он умеет врать, и он лгал о ночных охотах, глядя своему учителю в глаза, обмануть трех детишек не составит большого труда.       половина от его мыслей переплетается с черными глазами, которые всегда смотрят строго, с волосами, собранными в высокий хвостик, и губам, прижатым к его собственным.       ничего из этого он не хотел бы рассказывать наследникам, и единственное, что ему остается — притвориться.       — все в порядке, — выдает он натянутым, ненадежным тоном. — просто не могу поверить в то, что ваши папы… прошу прощения, глава ордена и его пара все-таки сделали это.       никто из них не верит в это, но судьба благосклонна к юноше — цзян юань мягко улыбается, неловко убирая волосы с лица.       — на самом деле, я тоже.       — что значит — ты тоже? ты их сын, цзян-сюн!       — я знаю, знаю, — он рассеянно улыбается, — просто… мне казалось, что они были вместе с самого начала, еще до моего рождения. а сейчас они устроили свадебную церемонию, которую обычно проводят для тех, кто, ну… не был друг с другом так долго. это сбивает с толку.       — наследник цзян прав. это и вправду сбивает с толку.       — но я все равно рад за них.       — тебе точно стоит увидеть своих родителей в свадебных одеяниях, — выдает цзинъи, грудью улегшись на подушку и оперевшись подбородком на сложенные ладони.       — почему?       — такое нигде больше не увидишь.       — цзян-сюн видел пап каждый день своей жизни, и все равно не насмотрелся?       — осмелюсь предположить, что в свадебных одеяниях он их не видел. не видел же, цзян-сюн?       — только папу, — признается мальчик. — перед тем, как он улетел.       — тебе нужно увидеть их обоих одновременно. в свадебных одеяниях они… ты понимаешь, что они пара. да, типа, ты все время видел их вдвоем, и видел твоего младшего папу в юньмэнских одеждах, но в свадебных они как будто по-особому вместе.       — и где же ты узнал эти тонкости, всезнайка? — цзинь лин язвит в его сторону, но по нему видно — ему интересно.       — на каждую годовщину папы надевают свои свадебные одеяния и украшения. это единственный раз в году, когда они носят золото.       — ладно, ладно, ты меня убедил.       — я убеждал не тебя, а цзян-сюна.       — я тоже член этой семьи!       до драки дело не доходит — цзян юань вовремя разнимает братьев, а потом напоминает каждому про медитацию.       лань цзинъи вспоминает, что его родители частенько занимаются парной медитацией, и самые старшие мальчики краснеют, осторожно уводя его от этой темы.       они продолжали тихонько обсуждать проблемы взросления, прячась от взрослых, сверстников и младших в отдаленных уголках пристани или пустых залах.       фан тайян понемногу выведывал информацию у своей матери, разбирающейся в таких делах женщины, и всем, что узнал, делился с товарищами.       цзян юань с ужасом ждал следующего дня рождения — у некоторых мальчиков приливы ян начинались в четырнадцать.       взамен этого у некоторых мальчиков было сильное золотое ядро, как у него.       для тринадцатилетки, довольно юного ученика, у цзян юаня сильное ядро, и пульсации его ци удивлялись оба шисюна — тайян не мог мечтать о таком даже в те дни, когда превосходно себя чувствовал.       даже жаль, что в честь свадебной церемонии были отменены тренировки. поупражняться лишний раз цзян юань никогда бы не отказался, а мальчишкам до ужаса хотелось посмотреть на него в бою.       по слухам, некоторые ученики отправились на территории, где, как говорил их учитель, проходили тренировки в полевых условиях — они пошли туда стрелять воздушных змеев.       размышляя об этом, цзинь лин хмурился, становясь похожим на цзян ваньиня — ему нравилось стрелять из лука, у него хорошо получалось.       он до сих пор помнил свои первые попытки обращаться с луком и стрелами, и помнил первый раз, когда его стрела пронзила воздушного змея раньше других учеников ордена.       дядя тогда сильно им гордился, но потом, по какой-то неизвестной причине, отошел в сторону, быстро утирая глаза.       он делал так только тогда, когда плакал и не хотел, чтобы это видели — а, значит, делал всегда, потому что он не отходил только в присутствии своей пары и никого больше, — и это озадачило цзинь лина.       а спустя некоторое время от бабушки ему пришел подарок — искусно сделанный лук, всем своим видом ему принадлежащий.       дорогое дерево и изящные узоры бросались в глаза первыми, но позже, при детальном рассмотрении, цзинь лин понял, что лук был довольно старым. он не был пыльным, и тетиву на нем меняли совсем недавно, но что-то в оружии говорило, что оно не новое.       выведать о том, где раньше был этот лук, у цзинь лина не получилось.       ни бабушка, ни кто-либо из его дядь не хотели говорить. именно не хотели — они плавно переводили тему, ссылались на что-то другое, но точного ответа не давали.       он об этом долго не думал — все мысли о прошлой жизни лука выветрились, когда он начал тренироваться с ним.       именно в этот момент приставленная к нему служанка, которую он считал бесполезной и ненужной, проявила любопытство.       она была молодой девушкой, ранее обучавшейся в башне кои, но в последнее время мадам цзинь была всячески заинтересована в том, чтобы продвигать дев на разные посты, и когда пришел черед выбрать кого-нибудь в качестве посла и адепта от ланьлин цзинь в пристани лотоса, эта дева согласилась.       ее работа заключалась в слежке — другими словами цзинь лин это не называл — за наследником, участии в совещаниях, где требовалось мнение клана цзинь и прочих мелких, важных по мнению бабушки делах.       отвязаться от няньки на время прогулок со старшим братом у цзинь лина получилось, но на его тренировки она была обязана приходить, и с этим ничего нельзя было сделать.       а позже, рассмотрев лук с разрешения наследника, дева сказала, что, кажется, видела его среди вещей молодого господина цзинь — то есть, цзинь цзысюаня.       осознав сказанное, дева попыталась переубедить цзинь лина, говорила ему, что, вероятно, путает, и мастер по оружию в башне кои, вероятно, просто изготовил ему похожий лук, но цзинь лин быстро сложил части головоломки.       ему уже было известно о том, что суйхуа был мечом его отца, так что лук, тоже принадлежавший отцу, его не особо удивил.       многие вокруг цзинь лина носились с информацией о его родителях так, как будто от нее мальчик мог рассыпаться, и цзинь лин честно не понимал, почему это происходит.       понять свою утрату он не мог — может быть, он и не мог, как его брат, смотреть на родителей и видеть в них частички себя, но никто не запрещал ему считать родителями своих дядь, которые делали то, что делают родители.       вероятно, опережая свой возраст, цзинь лин относился к факту о том, что он сирота, спокойно.       у него все еще были опекуны в лице дядь, один из которых родной, были другие дяди, двоюродные братья и бабушка. обычных сирот, насколько ему было известно, никого не было.       второй шисюн, по великому секрету, тоже был сиротой.       не таким сиротой, у которого никого нет — у него был отец, живущий где-то на пристани, а вот мать погибла.       личность его матери была неизвестна, и от нее юноше досталось только благосклонность главы ордена — ходил слух, что мать мэнчжи имела какое-то отношение к клановой семье, — изящный серебряный колокольчик и заколка из золота.       его отец, спокойный мужчина, переживший сожжение пристани лотоса и аннигиляцию солнца, зарабатывал на жизнь тем, что работал по дереву.       некоторые из залов в новой пристани лотоса, мебель там же и маленькие игрушки для наследников кланов — его работа.       видимо, работая в старой пристани лотоса по просьбе главы ордена, он познакомился с женщиной, что являлась адепткой ордена и доверенным лицом клана. у них случился роман — отец всегда отзывался о ней с нежностью — родился ребенок, но после что-то пошло не так.       цзян мэнчжи никогда не отказывал в том, чтобы рассказать о своем прошлом, но спрашивающие его люди всегда чувствовали себя неуютно, когда получали ответы.       не каждый сможет оставаться таким же бесстрастным, когда незримая линия связывает шрамы на лице и шее юноши с его ранним детством.       нападение орденом цишань вэнь на пристань лотоса выпало на его раннее детство — по рассказам отца, мать заранее отдала мальчика ему, чтобы обезопасить того. ее близкая связь с клановой семьей могла принести беду.       ее поступок спас их — они не были убиты, как все, кто был во дворце в тот день, — но его было мало.       вэням было все равно, что это были за семьи, какая у них была история и кем они кому приходились. отцу мэнчжи не повезло, он не успел скрыться в доме вместе с ребенком до прихода посланников злого солнца, а попытки спрятаться были восприняты как провокация.       лицом и цветом волос юноша пошел в мать, но с отцом их связывало другое — у них обоих были шрамы, оставшиеся после того дня.       нельзя было сказать, что у отца мэнчжи не было других шрамов, оставшихся после работы с острыми инструментами или после бурной молодости, когда он веселья ради дрался на ножах с другом-соседом.       эти шрамы были не такими. в каждом изломе линии, в каждом углублении на коже было видно насилие, попытку вэней подавить — раздавить — этого человека.       и его сына. от челюсти по щеке у мэнчжи тянется тонкий шрам, некоторые полосуют его шею. вэни, видимо, пытались не медлить с мальчиком.       неясно, по какой причине отец и мальчик выжили в ту ночь.       может быть, соседи, не замершие в ужасе, бросились на помощь, или, может, сам мужчина решил стоять до конца, но и он, и его сын были живы, и сын рассказывал эту историю, в почтении к мертвой матери склоняя голову.       цзинь лин всегда склонял голову вместе с ним — из уважения к ней и к ее семье.       в каком-то смысле, он считал себя счастливчиком среди сирот.       его не пытались убить, у него нет ни одного шрама, и, как ему рассказывали, его родители и близко не испытывали такого ужаса.       наследники не знали, что им рассказывают искаженную историю поднебесной и их семей.       по наставлению цзян ваньиня, мальчики не должны были знать, что цзинь цзысюань погиб из-за вэй усяня, не должны были знать, как именно погибла цзян яньли, и тем более им нельзя было знать о вэнях — особенно о тех, о которых заботился вэй усянь.       о названном мертвом дяде мальчики знали мало. знали, что он приходился названным братом отцу цзян юаня и матери цзинь лина, знали, что когда-то он был талантливым, и знали, что он погиб во время резни в безночном городе по своей же вине.       обвинять брата и лгать о нем цзян ваньиню было больно, но больнее было бы признать правду — что он не справился, что он не уберег того, что он потерял его, как и свою семью.       разговоры о мертвых были редки в пристани лотоса.       иногда, в дни, когда эта тема напрашивалась сама собой, цзян ваньинь рассказывал что-то, делился подробностями, но он выглядел так несчастно, так потеряно, что мальчики никогда не задавали вопросов.       как наследники, они изучали историю орденов, важные события и все в этом роде, и всякий раз, когда речь заходила о безумии вэй усяня или аннигиляции солнца, учителя чувствовали себя крайне неуютно и начинали темнить.       цзинь лин опять считал себя счастливчиком — ему, как младшему, рассказывали лишь самые важные части, опуская детали и ненужные события.       время от времени любопытство накатывало, и мальчик мог бы попросить брата.       цзян юань ему никогда не отказывал, и, рассказывая о том, что знает, мог бы закрепить изученное, но цзинь лину не нравилось, каким рассеянным и грустным тот становился.       он был очень похож на своего отца, когда дело доходило до этого.       в отличие от него, лань цзинъи был похож на своего отца гораздо меньше.       лань сичэнь никогда не испытывал трудностей с тем, чтобы оставаться неподвижным или ни в чем не задействованным, с чем не мог справиться его сын. лань цзинъи было необходимо постоянное движение, циркулирование по помещению, любая активность, и медитации он еле как высиживал.       высидев еще одну и проверив пульсацию ци, он вскочил на ноги, полный энтузиазма.       остановить его не мог никто — цзинь лин рано или поздно увязывался за ним, а цзян юань не мог запрещать что-либо младшим братцам.       выбраться из дворца и пройтись по пристани лотоса показалось им всем хорошей идеей. к свадебной церемонии горожане подготовились, и, по тщательно разнесенным слухам, там даже проходила ярмарка, которую никто не желал пропустить.       на фоне наследников кланов шисюны чувствовали себя неловко.       цзян юань, будучи сыном главы ордена, мог взять что угодно в любой лавке, и торговцы бы еще уговаривали его сделать это, будучи польщенными его вниманием.       цзинь жулань, как бы будучи самым младшим, имел наибольшее количество денег среди всех, довольно четко показав это через увесистый кошелек-мешочек, висевший у него на поясе.       достать пару монет лань цзинъи не составило труда — наоборот, лань сичэнь накануне дал ему побольше, попросив мальчика купить что-нибудь еще и для его второго отца. лань сичэнь любил делать подарки своей паре, но высунуться из дворца с малышом на руках ему не представлялось возможным.       перед тем, как мальчики покинули дворец, они заверили лань сичэня в том, что пришлют за ним кого-нибудь, когда чета цзян прибудет в пристань лотоса, чтобы тот не пропустил ничего важного.       на прощание лань сичэнь пожелал им удачи и попросил старших юношей приглядывать за младшими — и пусть выражение его лица было добрым, ситуация была страшной.       со свободой, деньгами и вседозволенностью, наследники чувствовали небывалый энтузиазм, который никак и ничем не омрачался.       — ты тоже можешь себе что-нибудь купить, знаешь.       шисюны следовали за наследниками, держась позади на расстоянии нескольких шагов, и сейчас стояли без дела, пока те рассматривали вещицы на прилавке.       от прогулки фан тайян повеселел, и от каждого всплеска смеха и радости наследников его настроение улучшалось.       цзян мэнчжи бросил на него взгляд, ожидая ответа, а потом снова посмотрел на прилавок.       лежащие в ряд гребни для волос манили к себе кого угодно, но не его — он научился вырезать такие еще лет в десять.       — у меня не так много денег, — тихо отзывается тот, теребя кисточку на поясе.       — ты сопровождаешь наследников. думаешь, он не сделает тебе скидку?       — цзян-сюн, это низко.       — это выгодно.       — твои умения быть торговой бабкой меня не соблазняют.       — я знаю, кто тебя соблазняет, и мне от этого не легче, — юноша вздыхает и вытаскивает кошелек из мешочка цянькунь на поясе, отсчитывая монеты. — как думаешь, чжуань-сюну понравится темное дерево?       — зачем тебе дарить ему гребень?       — я не буду дарить ему гребень. ты будешь.       — но зачем мне это делать?       — ты слишком наивный, если думаешь, что я не понял, что было ночью, — мэнчжи подбрасывает монеты в ладони и подходит к лавке, привлекая внимание торговца тем, что возвышается над мальчишками. — могу ли я купить у вас гребень? самый красивый из всех, что есть.       пока шисюн выбирает и торгуется, фан тайян понемногу отступает. получать гребень в руки на глазах у хозяина лавки ему не хочется — мало ли — и он отходит к стайке девиц у соседней лавки.       девушки активно переговариваются, но их внимание, кажется, совсем не приковано к разложенным на прилавке румянам и пудре.       среди них фан тайян узнает девушку, с которой чжуань лань имел близкие отношения. он тупит взгляд в землю, но не уходит, желая развлечь себя сплетнями.       — мэй-мэй, я все понимаю, но не понимаю.       — я тебе объяснила!       — давай лучше я тебе объясню, хорошо? смотри, начать шествие в юньпине — хорошее стратегическое решение. это привлечет туда людей, а там сейчас не все в порядке. мне тетя говорила, что после строительства храма люди покидают юньпин все чаще.       — храм и свадебная церемония не связаны. они все равно будут преклонять колени в храме предков цзян, а не в том, который в юньпине.       — и юньпин это все еще территория юньмэна! начиная свое шествие там, они показывают, что теперь их совместное властвование охватывает все территории!       — мэй-мэй!       — позвольте поинтересоваться, — цзян мэнчжи бесцеремонно встревает в беседу, — а при чем тут юньпин?       — странно, что ты об этом ничего не знаешь.       — цзэ-цзэ, не будь так строга с ним.       — чета цзян прибыла из нечистой юдоли и начала шествие в юньпине. скоро они будут здесь.       — как скоро?       — ну… может, две палочки благовоний потухнет, когда они придут. или три.       — спасибо, что рассказали! — мэнчжи очаровательно им улыбается и уходит, прихватив с собой товарища. — вставай на меч и мчи во дворец за главой лань. быстро.       от смены эмоций на лице шисюна фан тайяна передернуло — из дружелюбного в контролирующее за мгновение.       делать ему нечего, и, вынув свой меч из ножен, юноша быстро удалился.       пропустить прибытие четы цзян нельзя, цзян мэнчжи корит себя за то, что не догадался раньше, людей на улице больше, чем в любой другой день.       такими же стайками, как эти девицы, парочками или вереницами, люди заполняют пристань лотоса, и отовсюду слышны разговоры. кто-то обсуждает бытовые дела, кто-то болтает о насущном, кто-то говорит о любви.       сам он болтать не любил. отчитываться учителю или что-то в этом роде было еще терпимо, но трепаться о чем-либо ему не нравилось.       в этом смысле юноша был больше слушателем — и именно сейчас он им становился, слушая, о чем щебечут наследники, пытающиеся распихать купленное по карманам.       у лань цзинъи проблем больше всех вместе взятых.       у всех детишек — адептов орденов младше пятнадцати лет — поверх рукавов были наручи, плотно обхватывающие предплечья, чтобы те случайно не ударили себя широкой тканью и не запутались в ней же.       все, что могло понадобиться юному адепту, носилось в мешочках цянькунь на поясе, или, в самых крайних случаях, в сумках-свертках, но в основном все опирались на то, что детям, вероятно, попросту нечего носить.       действительность шла вразрез с этим убеждением, и лань цзинъи порывался снять наручи, чтобы найти дополнительное пространство в рукавах, а цзян юань отговаривал его и предлагал свой цянькунь — он купил меньше всего вещичек.       проявляя заботу о наследниках, цзян мэнчжи мог предложить свои карманы и свои мешочки — не считая гребня и кошелька, они у него были пустыми.       и он мог, но не стал, не желая брать ответственность за что-то настолько важное для других людей.       лань цзинъи искал место для купленных себе вещичек, потому что в самое надежное место он положил подарок для папы, о котором попросил другой папа.       все слова цзинь лина о том, что цянькунь бездонный, мальчик пропустил мимо ушей, не желая подвергать подарок даже призрачному риску, и в конце сдался, отдав свои покупки цзян юаню.       все равно вечером они пересекутся в покоях — взрослым будет не до них, даже чете лань, цзинъи был морально готов к этому и не расстраивался.       он в общих чертах знал о том, что делают его родители наедине друг с другом, и, будучи довольно-таки наблюдательным ребенком, знал, что те не делали это самое вот уже несколько дней.       обычно это не являлось проблемой, его отцы не были озабоченными — именно этим словом лань цижэнь описывал внуку плотские отношения.       просто в свете последних событий, на фоне столь чувственной темы они прекрасно понимали, чем будут заняты в ночь после церемонии.       от подробностей, что этим же занимаются и молодожены, а явление зовется первой брачной ночью, цзинь лин сморщил нос, не желая вдаваться в такие подробности, а цзян юань был до странного спокоен.       в таких вопросах он был более зрелым в сравнении с ними, более спокойным, продолжая краснеть, когда тема всплывала, но не спотыкаясь в словах.       путь от улочек, заполненных торговцами, до главной площади короток, и в разговорах — спорах цзинь лина и лань цзинъи — проходит быстро.       люди заполонили площадь, но безоговорочно расступаются перед наследниками, пропуская тех вперед. со всех сторон стоят горожане и адепты ордена, но лишь одна дорога пуста, никто не смеет стоять там, загораживая собой путь.       путь из юньпина.       юнцы, что пробежали здесь некоторое время назад и разнесли весть, стоят по обе стороны вымощенной камнем дороги, ожидая чету цзян и их сопровождение, чрезвычайно серьезные.       в одном из юношей узнают первого шисюна — в парадных одеяниях и с серьезным выражением лица он выглядит старше своих лет, но он не смотрит по сторонам.       никто не смотрит. в глубине улочки виднеются неторопливо идущие люди.       толпа увеличивается, но не напирает, не давит друг на друга. люди вежливо стоят рядом, уступают места и поддерживают порядок, что для цзян мэнчжи, выросшего на этих улицах, ощущается странно.       не то чтобы улицы пристани лотоса были беспокойны или начинены насилием, нет.       такой всеобщей гармонии он, кажется, за всю свою жизнь не видел.       сопровождающие чету цзян расступаются по мере прибытия, расходятся в стороны, и слышно вздохи удивления, когда в пришедших узнают великих воинов, высокопоставленных персон.       когда глава ордена цзян и его супруг ступают на главную площадь, шума не слышно совсем.       все взгляды прикованы к ним — к цзян ваньиню, выглядящему так непривычно в красных свадебных одеяниях, к его паре, что с кем-то ведет беседу.       человек, говоривший с ним, осторожно отступает, теряется в толпе, как и все, кто окружал пару. даже цзян ваньинь делает пару шагов в сторону.       не — цзян — цзян хуайсан стоит у всех на виду.       неподалеку от наследников встает господин лань и глава ордена не, слишком яркие для толпы юньмэнских горожан. лицо не минцзюэ нечитаемо, но по лань минъяо можно понять — они встревожены, но в хорошем смысле.       а кто не был бы, про себя спрашивает цзян юань, поглядывая на родителей.       лань цзинъи не врал — ему стоило увидеть их в церемониальных одеждах вместе.       праздничный красный цвет делает его отца моложе, не оттеняет его глаза и не подчеркивает темные круги под ними, как это делали благородные оттенки фиолетового в клановых одеяниях.       золотые украшения блестят на солнце, ярким пятном выделяясь в волосах цзян ваньиня, и того почти что нельзя узнать.       цзыдянь и глаза матери — все, что выдает в этом мужчине главу цзян.       остальные его части незнакомы людям.       ну, возможно, незнакомы им.       они думали, что их нет, что их просто забыли дать цзян ваньиню, когда он формировался и рос. думали, что в его взгляде не может быть любви и ласки, что с цзыдянем не может соседствовать обручальное кольцо.       не хуайсан их всех переубедил — научил цзян ваньиня смотреть нежно, любить искренне, показывать свои чувства, идти за своей любовью и беречь ее.       когда он оглядывается, ища своего мужа, цзян ваньинь смотрит на него таким особенным взглядом, что присутствующим становится неловко.       любящий взгляд.       они о чем-то негромко говорят, с места, где стоит цзян юань, вцепившись ладошкой в плечо братца, слов совсем не слышно. отец ласково улыбается, покручивая на пальце кольцо.       — я подумал, что будет славно, если ты принесешь свою здесь, — его голос становится громче, когда он опускает руки. — как моя пара, отныне ты являешься хозяином пристани лотоса. главой цзян.       у цзян юаня подгибаются колени.       его отца — младшего отца, хуайсана, — уже давно считали главой наравне с ваньинем, просто привыкли к тому, что он занимал эту роль.       официально он клятву не приносил, и цзян ваньинь всего пару раз обмолвился о том, что не может дождаться дня, когда это случится.       цзян хуайсан выглядит растерянным, цзян юань видит это по его скованной позе. рука того тянется к вееру — защитный механизм — но тот не раскрывается.       не хуайсан спрятался бы за веером. цзян хуайсан не может себе этого позволить.       отцу цзян юаня не нравилось, когда его таланты преуменьшают или считают надуманными.       всего однажды перепивший на банкете глава вассального ордена спросил, способен ли не хуайсан сказать что-то так, чтобы это хоть кто-нибудь услышал. это было давно, а-юань знал эту историю со слов родителя, и знал, что тот не стал ждать, когда брат или муж вступятся за него.       он вступился сам за себя — и его было слышно всем.       твердый голос, уверенный тон. не услышать его попросту невозможно.       — я, цзян хуайсан, сын не хуэя и не тао, начиная с этого дня, разделяю с главой ордена юньмэн цзян его пост. пока бьется мое сердце, я не… я не изменю своим намерениям и не предам орден. такова моя воля и таков мой долг.       цзян юань не знал, как приветствовать главу ордена. при нем такого еще не случалось, а на смену глав в вассальных орденах юньмэна родители его не брали, ссылаясь на то, что это не стоит его внимания.       отец подает ему пример, опускаясь перед своим мужем на колено и склоняя голову.       в почтительном поклоне преклоняют колени адепты, служанки, горожане и приехавшие на свадебную церемонию гости.       слышно, как испуганно вздыхает малыш а-сун на руках у отца, когда тот склоняется, признавая главу ордена юньмэн цзян.       цзинь лин поднимает голову первым, и за ним голову поднимают остальные наследники, глядя на происходящее. люди поднимаются постепенно, но цзян ваньинь поднялся первым — он стоит в центре, держа свою пару в нежных объятиях.       он что-то говорит, и с этого расстояния не слышно, но голос не минцзюэ, дрожащий, срывающийся от эмоций, почти что оглушает.       — приветствуем главу цзян!       тишина уничтожена, и площадь будто бы взрывается от криков, хлопков и гула, что поднимают счастливые люди.       лань минъяо хлопает, мотая головой и пытаясь избавиться от слез, пока сквозь толпу к нему пробирается его пара.       не минцзюэ издает что-то сродни рева, низко опустив голову — крупные слезы срываются с его щек, пока обеспокоенный цзунхуэй стоит рядом.       цзян юань не желает больше ждать, и не слышит, как цзинь лин окликает его, когда он выбегает из толпы.       уже сейчас он ненамного ниже своего второго отца, и когда он обнимает того, переполненный эмоциями, цзян хуайсан дрожит сильнее, неловко обнимая мальчика в ответ.       когда он поднимает руку, чтобы потрепать сына по волосам, а-юань поднимает голову и смотрит на него — в его глазах стоят слезы, которые мальчик не стремится скрывать.       и когда он стискивает отца в объятиях сильнее, мотая головой, шепча ему поздравления, цзян хуайсан, кажется, не может дышать.       макияж его глаз уничтожен, и слезы текут, не останавливаясь — цзян чэн виновато улыбается, поглаживая свою пару по спине и склонив к нему голову.       — семья цзян так прекрасно выглядит. поздравляю, глава и глава цзян.       — сангэ, — голос хуайсана не дрожит, но в нем чувствуется слабость, — не издевайся надо мной хотя бы сегодня.       — ни за что в жизни. юань-эр, а-и где-то неподалеку, да?       — да, дядя лань. он был с а-лином.       — а а-лин?       — с а-и.       мужчина вздыхает, отступая в сторону, и там его встречает семья — лань сичэнь улыбается своей паре, позволяя сразу взять а-суна на руки, а цзинъи топчется рядом.       и хуайсан был бы рад поприветствовать мальчиков, спросить, как они провели день без него и что они думают обо всем этом, но клятвы главы ордена — большое дело, и старейшины, адепты, ученики ордена подходят к нему, ожидая его внимания.       что-то, с чем обычно разбирался ваньинь, но тот мягко подталкивает своего мужа вперед, ласково улыбаясь в знак поддержки.       — полагаю, это несколько меняет положение дел, глава цзян?       цзян чэн не может сдержать смешок, когда на обращение оборачивается и он, и его пара, но позволяет тому руководить разговором.       не так много изменится после этого — да, к хуайсану будут обращаться иначе, но само взаимодействие людей с ним не так сильно изменится.       он уже был признан пристанью лотоса, и та всецело любила его, уважала и считалась с его мнением еще до того, как он был представлен женихом главы.       в тот период года, когда зима сменяет осень и погода хуже всего, цзян чэн имел привычку заболевать последние несколько раз.       это, в свою очередь, приводило к тому, что хуайсан заступал на его место, сторожа его постель ночью и занимаясь делами ордена днем.       лекарь — порядком постаревший мужчина с длинными волосами, убранными в тугую косу, — строго-настрого запрещал ему покидать покои, но ваньиня не запугать так просто, и несколько раз он выбирался наружу поглядеть на то, как его пара управляется со всем.       видеть, как хуайсан, облаченный в тяжелые пурпурные одежды, ходит меж стройных рядов адептов и одним своим взглядом заставляет тех выпрямиться и поднять подбородок, было бесценно.       чувствовать этот взгляд на себе позже, когда прогулки оборачивалась усугубившимся кашлем, было уже не так хорошо, но цзян чэн ни о чем не жалел.       шествие возобновляется — несколько мужчин, отвечающих за разные сферы деятельности пристани, вьются вокруг хуайсана, спрашивая его совета и желая услышать его мнение насчет чего-либо важного для них, и тот не может им отказать.       цзян чэн ступает рядом, держа его под руку и любуясь видом.       может быть, его пара облачена в церемониальные одежды, а не клановые, но это не делает его вид легкомысленным.       красный цвет делает глаза цзян хуайсана ярче, красит его мягкое, но хитрое выражение лица, и отблеск золотых украшений так похож на отблеск во взгляде того, когда он чувствует попытку ремесленника заговорить ему зубы.       присоединяться к диалогу не так увлекательно — он попросту поддакивает хуайсану, заставляя его казаться более компетентным и надежным, но видеть одобрение в глазах его пары приятно.       цзян ваньинь никогда особо не задумывался о браке со стороны женщин, но он бы задумался всерьез, если бы у него была призрачная возможность просто сопровождать своего мужа и наблюдать за ним все время.       есть еще пара мыслей, все они стремятся на юг в его теле, и ворот одеяний по-особому лежит на шее хуайсана, но еще не вечер, и у них есть место, которое они обязаны посетить.       по мере приближения к дворцовой территории толпа рассасывается, горожане и адепты остаются на пристани, старейшины возвращаются к игре в карты, а чета лань подобрала детей и минцзюэ, чтобы дать чете цзян время только для них.       и цзян чэн был бы рад воспользоваться этим временем с пользой — но их путь пролегает очень далеко от спальни.       — это так утомляет! — жалуется хуайсан, опираясь на его руку и обмахиваясь веером, когда они петляют по лабиринту коридоров. — как ты мог говорить с ними часами?       — это просто мой долг.       — это угнетает меня, муженек.       — или, может, я пропускал некоторую часть мимо ушей, — признается он с тихим смешком, и хуайсан улыбается в ответ. — они все равно повторяют самое важное.       — но зачем так много? мне кажется, в моей голове только и вертятся эти проблемы с редькой в юньпине.       — не хочу тебя расстраивать еще сильнее, но в твоей голове, как в голове главы ордена, только проблемы с редькой и должны вертеться. еще адепты, учения и другие ордены.       — спасибо, а-чэн, — он дуется, — теперь я очень рад становлению главой.       — ты уже был им, разве нет?       — я не… не знаю. сангэ все равно будет припоминать мне то, как я запоздал с этим делом.       — нам все будут припоминать то, как мы запоздали. ты уверен, что хочешь пойти туда сейчас?       — я уверен, муженек.       новоприобретенное прозвище смущает ваньиня, и тот отводит взгляд, но продолжает вести их сквозь коридоры, уходя все дальше и дальше вглубь дворца.       во всяком случае, ни у кого никогда не возникало проблем с тем, что храм предков находится далеко от людских глаз.       по сложившимся традициям, невеста — жена — должна была преклонить колени в храме своего мужа только спустя некоторое время пребывания в доме и семье того.       имея двоих мужей и ни одной жены, ими было принято решение преклонить колени в обоих храмах сразу, чтобы не растягивать это дело еще сильнее.       хуайсан не был против того, чтобы принять на себя некоторую часть предписаний для невест — он не имел ничего против этой роли.       ваньинь же был очень хорошо знаком с тем, кем тот является и что у него в штанах, и любые подобные предложения отвергал на корню. даже думать о том, чтобы считать свою пару женой, называть мадам цзян или чем-то в этом роде ему не нравилось.       преклонять колени в храме предков не было волнительно — за ними наблюдали люди, церемониймейстер и члены семьи.       однако, если бы цзян ваньиня — и цзян хуайсана — спросили бы о том, в каком из храмов они чувствовали себя неуютно, он бы, не задумываясь, назвал свой собственный храм предков.       предки семьи не — по большей части мертвые — не представляли из себя пугающих людей.       искажение ци и скверный характер, разумеется, бросали некоторую тень, но это и близко не стояло с тем, как тяжело просто находиться в храме предков цзян.       цзян ваньинь входит первым, доставая подушки, убранные под стол для подношений, и чувствует на себе невесомые взгляды.       предки минцзюэ и хуайсана, наверное, приняли бы ваньиня с распростертыми объятиями — они оба описывали своих матерей как добрых женщин, насколько они помнили, а отец, пусть и был мужчиной с тяжелой рукой, избранника сына ни за что бы не осудил.       похвастаться таким же пониманием со стороны своей семьи ваньинь не мог. он не был уверен, что его матушка вообще бы приняла хуайсана в семью, если бы была сейчас здесь.       это было ее мечтой с тех пор, как помолвка яньли с цзысюанем была успешно заключена, и сваха благословила этот союз.       впервые за долгое время юй цзыюань светилась от счастья, гладя свою дочь по голове и не скрывая своих чувств.       именно тогда она сказала, что следующим их делом будет помолвка ваньиня, и что она обязательно найдет ему лучшую партию в поднебесной.       в ее мечтах, вероятно, была девушка, чем-то похожая на яньли — кроткая, но красивая. в юности у цзян чэна был перечень условий для его “лучшей партии”, и, когда мать прознала о нем, она сказала, что лучше бы ему надеяться, что кто-то вообще на него согласится не из-за долга или корысти.       она сказала это не со зла, он знал.       но была права.       в ее мечтах он бы женился сразу после совершеннолетия — своего или своей невесты. в церемониальных одеждах преклонил бы с ней колени перед предками клана цзян, радуя тех еще одним прекрасным союзом.       невестка бы проводила время с тещей и служанками той, слушала бы ее наставления и училась быть независимой от мужа, а вечерами возвращалась бы в супружеское ложе.       цзян хуайсан сидит перед плитами с именами, склонив голову в почтении, и выражение его лица нечитаемо. цзян чэну совестно.       у них не будет ни детей с глазами хуайсана и волосами ваньиня, у них не будет тещи, служанок, независимости. ничего из того, что хотела мадам юй для сына.       но если цзян чэн и научился чему-то за эти восемнадцать лет, так это умению постоять за свои интересы.       юй цзыюань не желала бы увидеть на месте избранницы своего сына избранника. цзян ваньинь желал.       они зажигают благовония, осторожно устанавливая их в курильницу, а после трижды преклоняют колени. хуайсан сдвигает свою подушку ближе к ваньиню и складывает руки в молитвенном жесте, ожидая, когда тот начнет.       призраки прошлого наблюдают за ними со всех сторон.       — отец. матушка. я привел с собой человека, которого приводил все эти годы, — его голос тверд, но тих. — и теперь он мой муж. мой избранник. мой партнер на тропе совершенствования.       — вместе до конца дней, — шепчет хуайсан, не желая выглядеть глупцом перед плитами.       — он прекрасен. каждый день, проведенный вместе, он… он особенный. он делает вещи особенными. он научил меня любить и терпеть. не превозмогать боль, а лечить ее. позволять терять и находить. я не захочу никого другого никогда в этой жизни. мне не нужно искать кого-то лучше.       он молчит, растеряв все слова.       матушка была бы так разочарована им, она бы ни за что не-       — и когда мы переродимся, я найду его, — продолжает хуайсан за него, подняв голову. — до тех пор, пока будет жива и цела моя душа, я надеюсь, я найду тебя. и ты найдешь меня. я бы отдал свой выбор тебе в каждом перерождении.       — я сделал бы это же для тебя.       — и я был бы счастлив создать семью, выносить детей, но у нас уже есть один. с ним как с тобой — я отдал свой выбор ему.       цзян чэн молчит. в его глазах слезы, а цзян хуайсан снимает свадебную вуаль, аккуратно кладя ту на пол перед собой.       — этот ребенок будет прекрасным наследником пристани лотоса. талантливым, великодушным, находчивым главой ордена юньмэн цзян. он получит лучшее образование, лучших советников, но…       — но?       — самое главное, что у него будет — живые родители. родители, которые пройдут с ним до конца, которые помогут ему встать на ноги.       — а-сан…       — он не унаследует орден раньше положенного срока. наоборот, я буду уговаривать своего мужа удерживать власть до тех пор, пока а-юань сам не возжелает взять эту ношу.       призраки предков наблюдают и давят своим мертвым молчанием, но цзян хуайсан не сгибается.       его спина ровная, и он смотрит на табличку юй цзыюань прямым взглядом, не стесняясь.       он знает, что его муж не одобрил бы дерзости в адрес его матери, но на языке так много колкостей, так много обид, каждую из которых он вытаскивал из своей пары, как занозы, оставленные этой женщиной.       — когда я был юношей… я боялся потерять его.       — меня?       — тебя. я воровал у дагэ отчеты и искал твое имя, искал твой орден, желал узнать, что с тобой все хорошо, пока ты там. сангэ наблюдал за мной все время, но никогда не смеялся надо мной.       сложно представить себе эту картину — казалось, лань минъяо и насмешки в адрес его названного младшего брата неразлучны.       — он тоже любил. тоже боялся, желал тех же вещей. он рассказывал мне истории о любви. я… я больше всего на свете хотел, чтобы у нас была такая же. история о нас. о том, как ты выжил. о том, как я пришел к тебе и остался с тобой. о нашем сыне. о нашей старости.       глаза цзян хуайсана наполняются слезами, и когда он двигается вперед, цзян ваньинь обнимает его, обхватывая плечи.       — и я до сих пор молю небеса, чтобы это случилось. чтобы у нас была история. чтобы… чтобы, — его голос дрожит, и ваньинь срывается сам, — чтобы люди знали, что мы любим друг друга.       они ничего не говорят после этого, утешая друг друга в объятиях.       цзян чэн не знает, что сказать после этого. что добавить, что поправить. у него нет слов — ему нечего сказать.       в его руках цзян хуайсан находит утешение, и, наплевав на заверения, он поднимает голову, тянется за поцелуем.       на глазах у всех предков клана цзян, на глазах у юных адептов, что, не сдержавшись, решили подсмотреть за главами ордена, на глазах у небес. нет стеснения, и он дарит своему мужу самый нежный поцелуй, вкладывая всю душу.       было много вещей, в которые цзян фэнмянь вкладывал душу. орден, дети.       поцелуи он не считал чем-то важным. он никогда не целовал свою жену так.       и ему совестно — потому что она заслужила. она не была идеальна, как не был идеален и он сам, и если что-то нужно было исправить, то их отношения.       но их история уже написана.       запечатлена на страницах, передается из уст в уста, и все об одном — о том, как цзян фэнмянь отдал сердце чужой женщине, выбрав ее сына вместо собственного, о том, как несчастна была юй цзыюань в своем браке.       ничего не изменить, и им, мертвым, остается только смотреть.       живые тоскуют по мертвым. это знают все.       никто не знает, как мертвые тоскуют по живым.       она была в ярости, уйдя из жизни так рано. если бы не практики, умиротворяющие душу, она бы стала озлобленным духом, лютым мертвецом, кем угодно, стала бы чем угодно, лишь бы задержаться еще ненадолго.       небеса позволили ей остаться в храме предков, никогда не являясь живым даже тенью, но всегда наблюдая за ними.       ее муж был рядом. наверное, вымолил у небес место рядом с ней.       они не говорили годами. избегали друг друга, прятались в разных углах покосившегося храма предков, пока их сын воевал за мирное солнце над своей головой.       а после тот за руку привел юношу в болотных одеяниях. сел с ним в отстроенном храме и позволил возжечь благовония за него.       и то, как цзян чэн смотрел на этого юношу, то, как касался его руки, сказало им все.       пройдя отрицание, гнев, торги и уныние, они приняли того. присматривались к нему, ждали, когда время пребывания делегации цинхэ в юньмэне подойдет к концу.       не хуайсан выпрашивал у брата лишние дни и молил небеса о встречах. чистое сердце, преисполненное любовью.       годы пролетели так быстро — орден разросся, хуайсан стал советником, занял неизменное место рядом с ваньинем, держался за него.       в плохие дни ваньинь держался за него. срывался, рыдая в рукава его одеяний, искал утешения.       юй цзыюань учили о том, что подсматривать — плохо, но она не удержалась.       в ночь, когда вся нечисть пускается в пляс по всей поднебесной, она под шумок ушла из храма предков, с трудом разыскав в новой пристани лотоса покои главы ордена.       ей хотелось своими глазами убедиться в чем-то. она уже не помнит, в чем именно.       цзян ваньинь держал свою пару в объятиях так крепко, что мог бы задушить — но задыхался сам.       в любви, в страсти, в желании. он жаждал свою пару, вожделел его.       и никогда, никогда хуайсан не отказывал ему, никогда на его лице не мелькала боль, никогда он не просил своего возлюбленного остановиться.       никто не станет отрицать, что новая чета цзян лучше предыдущей. что цзян ваньинь и цзян хуайсан — образец для подражания, пример для молодых влюбленных пар.       легкий ветер качает бумажные занавески в храме предков. огни зажженных свеч колышутся, но не затухают.       призраки не могут сделать большего, но юй цзыюань отчаянно хочет дать понять, что одобряет этот брак.       цзян хуайсан поднимает голову, глядя на именные таблички. вероятно, ждет, когда крыша храма расколется надвое, а с небес снизойдут предки клана и покарают его.       ветер продолжает заставлять огоньки свеч плясать.       цзян ваньинь ощущает прикосновение к своему плечу, но руки хуайсана лежат на его талии.       юй цзыюань не знает, как сказать иначе. тепло живого тела обжигает ее руку, но она держит ту, держит касание, пытаясь заставить своего сына поверить.       она вздрагивает, когда что-то касается ее спины.       из них двоих фэнмянь всегда переносил боль хуже — чувствительный.       он улыбается ей и сжимает плечо цзян хуайсана, заставляя того вздрогнуть в руках своего мужа.       возлюбленные переглядываются, будто бы пытаясь убедиться, что им не показалось, и только после этого призрачная пара отступает.       — я думаю… мы благословенны?       — думаю, да. в любом случае, ты идеален. нет никого, кто смотрелся бы лучше на этой роли, чем ты.       — ах, спасибо. надеюсь, твои матушка и отец считаются с твоим мнением.       храм предков цзян тих и скрыт от чужих глаз. никто не хочет беспокоить мертвых.       молодая чета цзян удаляется — идут провести время с родными и близкими, насладиться вечером. закатное солнце заливает пристань, играет красками в водах юньмэна.       мертвые остаются в храме и смотрят на забытую свадебную вуаль, и, кажется, наконец-то обретают покой.       цзян ваньинь не говорит пустых слов.       нет никого, кто смотрелся бы лучше на этой роли, чем он.