подарить жизнь

после свадебной церемонии и становления не хуайсана вторым главой ордена, жизнь в юньмэне поутихла. все шло своим чередом, больше не было настолько шумных празднеств. но одно неумолимо приближалось — и им предстояло с ним разобраться. однако, подобраться к главе цзян — та еще задачка. — послушайте, мне очень нужно поговорить с главой цзян. — глава цзян занят, приходите позже. — это очень важно! — послушай, старик, — юноша вскидывает руки, — мы тебе уже который раз объясняем, что глава цзян занят. мы ничего не можем сделать. он освободится тогда, когда посчитает нужным. — и вы не можете попросить его? — попросить его о чем? — ну… я не знаю… отвлечься всего на минутку? — отвлечься… от его мужа? — юноши, охраняющие покой главы цзян, переглядываются друг с другом и хихикают. — ну не глупость ли? — молодые люди! мне очень нужно с ним поговорить. я сделаю все, чтобы его увидеть. старший из них положил руку на эфес меча — глава цзян не обрадовался бы, если бы знал, но его здесь нет. а чжуань ланю всегда нравилось козырять тем, что он лучший мечник среди адептов своего возраста. его товарищ не особо рад этому позерству, но отговорить его он не может, так что терпит, оперевшись спиной на закрытые двери. глава цзян был спокоен и вежлив, когда просил их приглядеть за входом и никого не пускать. это было маленьким, несложным поручением, десятки подобных фан тайян уже выполнял раньше. он и подумать не мог, что в этот раз возникнут такие сложности. — ладно, ладно. сколько вы хотите? — что? — сколько вы хотите? что вы хотите? — мужчина, старец, смотрит на них, в его руке из ниоткуда появился мешочек. — вы же довольно юные, да? вино? деньги? — вы пытаетесь подкупить нас? чжуань лань кривится от столь подлого подхода к решению проблем, отдергивая руку и отходя от старца. за его плечом фан тайян вздрагивает, не желая представлять масштаб проблем, которые появятся у них, если они в это ввяжутся. за дверью раздаются тяжелые шаги. юноши едва успевают отскочить в сторону, чтобы их не задело. — я надеюсь, у вас есть хорошее объяснение всему этому бардаку. — глава цзян! — глава цзян, — за спиной цзян ваньиня раздается смех, — вам не стоит вести себя так воинственно, только что выбравшись из спальни. юноши краснеют и опускают головы, больше для того, чтобы не видеть этого, нежели из уважения. старец тоже отходит в сторону и не смотрит на вышедшего к ним мужчину. цзян ваньинь холоден, строг и серьезен, как и всегда — но его волосы заплетены в небрежную косу, лежащую на плече, его верхние одеяния наброшены на плечи в спешке. тихая поступь едва ли слышна стоящим в коридоре, но цзян ваньинь натаскан на то, чтобы узнавать ее — он уступает место своей паре, когда тот выходит к нему. — чжуань-эр, фан-эр, молодой господин. потрудитесь объяснить, что произошло. речь не хуайсана мягкая, успокаивает — но не адептов. они знают, что между главами их ордена есть разница, играющая весомую роль в такие моменты, как этот. гнев цзян ваньиня виден хорошо, слышен издалека, его сложно не заметить. когда он раздражен или рассержен, это нельзя упустить из виду. гнев не хуайсана… может быть скрыт под тщательно выстроенной маской, и обнажится только тогда, когда это будет удобно ему — что делает его опаснее, чем цзян ваньинь. мужчина с нежной улыбкой обнимает своего мужа за руку и смотрит на юношей перед собой в ожидании ответа. — этот молодой господин хотел встретиться с главой ордена. — это так? — спрашивает хуайсан все еще мягким тоном, и старец будто бы съеживается. — да, глава цзян. — почему вы не подали запрос на аудиенцию? обычно, когда кто-то хочет поговорить со мной или моим супругом, они делают это. — я подавал, — оправдывается старец. — мне сказали ждать, но это дело вряд ли можно откладывать, и я решил пойти в обход. чжуань лань кривится — все сказанное им правда, и он доставил довольно много хлопот и им, и парням, стоящим на страже в других местах. — а-чэн? фан тайян краснеет и отворачивается. — проводите молодого господина в зал познания меча, я скоро подойду. — слушаемся, глава цзян. это не занимает много времени — юноши уводят старца в указанном направлении, а мужчины остаются в покоях, погруженные в свои мысли. цзян ваньинь тяжело вздыхает, возвращаясь в комнату и подбирая свою одежду с пола. когда его пара обнимает его со спины, прижимаясь всем телом, он невольно расслабляется. после лет, прожитых бок о бок друг с другом, им ни к чему не нужно было привыкать. солнце по утрам они встречали вместе, провожали его на закате, держась как можно ближе друг к другу. это стало привычкой еще давно. но цзян хуайсан заимел новую привычку, дурную — называть свою пару “муженьком” всякий раз, когда хочет поддразнить его, спровоцировать на действие. к сожалению, цзян ваньинь ни разу не смог устоять перед этим. сегодня история повторилась, и именно так они оказались в пустующей комнате, каких-то гостевых покоях, редко используемых. пальцы не хуайсана скользят по чужой шее, останавливаясь там, где уложенная на плечо коса скрывает алый след на коже. — тебе тоже нужно собраться, если что. — я знаю, — отвечает он, аккуратно надавливая ногтем на отметину, и цзян чэн замирает перед ним. — я когда-нибудь говорил тебе, как ты хорошо выглядишь после меня? — после тебя? нет. — правда. — только о том, как хорошо я выгляжу с тобой или под тобой, — ворчит мужчина, запахивая верхние одеяния и начиная возиться с застежками на них. — а-чэн! так вульгарно… — ты постоянно об этом говоришь. — отныне начну говорить еще и о том, как хорошо ты выглядишь после меня. — да-да, разумеется. цзян чэн фыркает, отработанными движениями приводя себя в порядок — серебряный колокольчик снова свисает с его пояса, одеяния лежат так, как надо, а волосы скрывают последствия. его муж отходит в сторону, делая все это же — только его шея лишена каких-либо следов, потому что у цзян чэна есть совесть. в пристани холодает с каждым днем, но не хуайсан непреклонен насчет того, чтобы не носить штанов под своими длинными одеяниями. он запахивает нижнее платье, и на миг ваньинь видит алые отметины на его бедрах. — ты тоже хорошо выглядишь. — спасибо, я знаю. как думаешь, что он хотел нам сказать? — что-нибудь о празднике середины осени, — выражение лица ваньиня мрачнеет, он хмурит брови. не нужно быть гением, чтобы знать, что вызывает такую реакцию и почему цзян ваньинь не рад приближению самого главного празднества осени в поднебесной. поправив серьги, не хуайсан обнимает его снова, утешая прикосновением. он тоже не шибко-то рад его приближению. праздник середины осени был важен, эта традиция не миновала пристань лотоса. здесь зажигали фонари, готовили пряники, все как в других местах. но для жителей пристани это означало приближение двух других самых важных празднеств — только в пристани, только на ее территории. первое — день рождения цзян ваньиня. второе — день рождения цзинь жуланя. и если понять неприязнь к празднеству в честь себя у цзян ваньиня еще можно было понять, то печаль в его глазах и срывающиеся с языка грубые слова были шокирующей реакцией на его племянника. цзинь лину исполнялось двенадцать — он должен был получить суйхуа. еще год назад, гладя одиннадцатилетнего ребенка по голове, цзян чэн понимал — следующий его день рождения не будет таким веселым, как этот. не хуайсан знал все это. знал, что за последние месяцы его муж посещал храм предков чаще, чем должно, знал, что в ланьлине разговоры идут только об одном, знал, о чем говорит мадам цзинь в своих письмах. хуайсана все еще влечет к его мужу, он не перерастет это. их любовь старше, чем их дети, некоторые не живут столько, сколько они признаются в чувствах друг другу. в последнее время он предлагает себя как отвлечение — позволяет ваньиню утонуть в нем, заплутать меж его бедер, расслабиться с ним душой и телом. он поправляет одеяния на груди своего мужа и покидает комнату первым, на ходу вытаскивая из рукава веер. иногда старания идут прахом, и не имеет значения, сколько сил было вложено. когда цзян чэн разговаривает со старцем — который, как оказалось, имеет связь с купцами из дальних земель, — его пара ни разу не присаживается. его злоба никогда не направлена на его мужа. цзян чэн вообще не нуждается в дополнительных источниках для тревоги и беспокойства, и не хуайсан не хочет добавлять ему проблем. большую часть возни с подготовкой празднества он берет на себя, перенаправляя свою агрессию в старания. это слегка удивляет ваньиня, когда его пара перестает проводить время в мастерской и, кажется, никогда не покидает кабинет и зал познания меча, но он не жалуется. с обязанностями главы ордена хуайсан справлялся прекрасно — потому что он уже делал это раньше. люди, с которыми они сотрудничали на протяжении многих лет, слегка нервничают и путаются в обращениях, но цзян хуайсан никогда не злится на них, лишь мягко улыбаясь и обмахиваясь веером. когда основные вопросы улажены, остается малое. скорректировать тренировки адептов, чтобы они могли отдохнуть с семьей в праздничный день, понемногу начать приготовления фонарей. над этим они работают вдвоем, отдаваясь так сильно, как только могут. они идеальная пара, когда действуют рука об руку, и слуги, помогающие им, невольно улыбаются, когда видят, как улыбается глава цзян. пристань лотоса затихает в ожидании праздника — но не дети в ней. цзинь жулань всегда любил праздник середины осени. все семья собиралась, никогда не был расстроенным, уставшим, раздраженным — а о большем он и не мог мечтать. его брат всегда помогал ему с фонарями, водил везде за руку, их родители все время были рядом. он знает, что и в этот раз все будет также. что брат будет рядом, что родители никуда не уйдут. с последней частью все было нормально — а цзян юань… нет хорошего слова, чтобы описать это. он избегал его. взросление ударило по цзян юаню в некотором смысле. он вытягивался, становился нескладным, его настроение вечно скакало, но худшей частью было то, что он дистанцировался. цзинь лин не маленький. он не нуждается в няньке рядом с собой на протяжении всего дня и не боится спать в темноте. но когда его брат просит их отца разрешить ему спать в другой спальне? когда он переносит все свои вещи туда, буквально прячась от того, с кем вырос? это больно. цзинь лину сложно представить свою жизнь, в которой он просыпается и не видит брата на кровати напротив. жизнь, в которой цзян юань не заплетает его перед тем, как они начнут новый день. примерно так она и складывается на данный момент, и каждую ночь, оставшись наедине с самим собой, мальчик тихонько плачет в подушку. что смешно — ему двенадцать через пару месяцев, а он боится находиться далеко от брата. по этой причине цзинь лин старается не подавать виду и вести себя так, как будто все в порядке, когда все-таки видится со своим братом. улыбается, шутит, просит его потренироваться вместе с ним. вероятно, ему стало бы лучше, если бы он просто поговорил с цзян юанем. именно об этом думает сам цзян юань, тоже пребывая в унынии от перемен в своей жизненной рутине. теперь он не начинает утро с того, что слушает рассказ цзинь лина о его сне, не заплетает его, стараясь совладать с довольно отросшими волосами, и не собирает его перед тем, как выйти к отцам на завтрак. в лучшем случае его утро начинается с того, что он вытаскивает себя из постели и первым делом омывается — в водах пристани. довольно прохладных в это время года, если что. в худшем он… борется с противоречивыми эмоциями. и убирает свою постель. он был готов к этому еще несколько лет назад, но, как оказалось, никогда нельзя быть абсолютно готовым к чему-то настолько неловкому, неудобному и стыдному. а пачкать простыни своей ян — стыдно. родители цзян юаня объяснили ему этот процесс еще давно, и, он знает, готовы объяснить все еще раз. вот только помимо физического дискомфорта есть еще вещи, о которых он не хочет говорить, потому что это смущающе — и может подставить его. он знал, что делают взрослые за закрытыми дверями. что делают его родители. из-за чего его папа вечно подшучивает над дядей лань. знал, но вживую видел всего один раз, и это не было хорошим воспоминанием. это произошло не так давно, цзян юань прогуливался по той части дворца, где располагались тренировочные поля, залы для медитаций и все остальное, отведенное для обучения юных адептов ордена. цзян юань что-то забыл, кого-то искал, находился там по какой-то причине, и эта причина заставляла его проверять каждый угол. люди не говорят о том, как неловко становится тому, кто застанет пару в самом разгаре их дел. цзян юань прочувствовал это на себе, и не горит желанием делиться этой информацией с кем-либо когда-либо. в укромном месте, темном закоулке меж двух залов для тренировок, спрятавшись ото всех, старшие шисюны остались наедине друг с другом. один раз цзян юань уже застал их обнимающимися, но не придал этому особого значения. фан тайян был прилипчивым, и, вероятно, просто воспользовался тем, что старший шисюн был слишком уставшим после занятий, чтобы оттолкнуть его. в тот раз цзян юань уже не был так уверен в этом. раньше ему никогда не доводилось видеть страстные поцелуи — его родители были целомудренными на людях и при своих детях. это было немного неловко, но цзян юань никогда не жаловался и не ревновал одного отца к другому. наблюдать за очень взаимным и активным поцелуем… крайне смущающее занятие. в сравнении с чжуань ланем, фан тайян всегда был маленьким, с более узкими плечами, с маленькими ладонями — но он был пылким, не давая старшему юноше отстраниться, не позволяя тому оставить его. даже если намерения чжуань ланя были довольно ясны, и он не пытался покинуть юношу — он пытался раздеть его. цзян юань не увидел многого в тот раз. поцелуй, да, объятия, да, то, как отчаянно держали друг друга старшие адепты, сдвинув верхние одежды, немного обнажая себя. он не хотел быть замеченным, и каждое мгновение заставляло его краснеть все сильнее и сильнее — очень скоро мальчик ушел, никому не рассказав, что он увидел. а спустя пару дней после того случая цзян юань заметил, что лента с кисточками, которой обычно фан тайян подвязывал волосы, перекочевала на голову чжуань ланя. тот, все еще сохраняя немного брезгливое, строгое поведение старшего ученика, постоянно поправлял воротник тайяна — как будто не хотел, чтобы кто-то видел его ключицы. это было самым большим опытом цзян юаня в сфере любовных и взрослых отношений, чему он долго не придавал значения. все когда-нибудь попадают в подобные ситуации. к приливам ян присоединились сны. странные, пугающие, от которых юноша просыпался вспотевшим и ужасно смущенным, не в силах взглянуть ни на кого из друзей и семьи утром. с тех пор это происходило постоянно. цзян юаню удалось поговорить со старшими шисюнами на эту тему еще разок, не обличая свое затруднение, и ответ с их стороны был неутешительным — это нужно было просто перерасти, и, может, даже во взрослой жизни это никуда не денется. последняя часть особенно удручала юношу — она звучала как приговор. он отдалился от цзинь лина не просто так, и перспектива вообще никогда к нему не возвращаться из-за этой смущающей проблемы его не радовала. он хотел проводить все свое свободное время с братом, как раньше. гулять с ним по пристани, спать в одной кровати, утешать в бури. но он взрослел. цзян юань замер посередине между мальчиком и мужчиной, сформировавшись наполовину, а цзинь лин… все еще был ребенком. находиться рядом с ним, не чувствуя себя плохо, было очень сложно. праздник середины осени, однако, предназначен для того, чтобы вся семья собралась — поэтому его появление ранним утром в спальне цзинь лина неожиданно. утренняя рутина сформировалась у цзян юаня довольно хорошо, и он был привязан к ней. в этот раз он отрекается от нее, чтобы провести время с братом. младший мальчик спит, подложив ладони под щеку, и цзян юаню даже совестно будить его — но он все равно делает это, присев на край постели и аккуратно толкая его в бок. — фе-ея… отстань. я сплю. цзян юань хихикает, глядя на фею — она спала на своей лежанке, в стороне от кровати цзинь лина. — если ты не встанешь, я позову фею, — мягко говорит он, продолжая попытки растолкать брата. — и она будет тебя облизывать. неизвестно, что именно заставляет цзинь лина подскочить на кровати — угроза или родной голос — но это работает безотказно. цзинь лин обнимает брата, прижимаясь к нему, и он растрепанный после сна, немного заторможенный, мерзнет за пределами одеяла, но ничего из этого не имеет значения, когда цзян юань обнимает его в ответ, крепко стискивая в руках. — доброе утро, а-лин. за пределами этого ничто не волнует младшего мальчика. им требуется вечность, чтобы выйти из спальни — цзинь лин впервые так воодушевлен сразу после пробуждения, не может успокоиться, усидеть на месте, даже если это нужно. цзян юань трижды пытается привести его волосы в порядок, и каждая из попыток идет крахом, потому что от смеха у него дрожат руки. фея вьется рядом с ними, ее мокрый нос тычется в ладонь, когда один из мальчиков пытается погладить ее, и она больше сбивает, чем помогает, но ни разу цзинь лин не приказывает ей отойти. они покидают покои позже обычного, и, к короткому раздражению цзинь лина, одна из его служанок уже дежурит там. он все еще относится к ней со смешанными эмоциями, и цзян юань без конца извиняется за его поведение перед девушкой, а та, кажется, источник бесконечного терпения. пробежка по коридорам дворца, ритуал приветствия всех слуг, которые встретятся им на пути — все это как будто заново вспоминается, и цзинь лин улыбается так сильно, что к моменту, когда они появляются в задней части дворца, там, где обычно обедают с родителями, у него болят щеки. за завтраком они смеются слишком громко, цзян юань дважды давится рисом, и обычно цзян чэн не сторонник шума, но в это утро не может даже хмуриться. никто из них не был слеп к тому, что их сын растет, меняется и испытывает трудности. их главная проблема заключалась в том, что они совершенно не помнили своих подростковых лет. цзян ваньинь был оторван от детства очень рано, будучи наследником своего ордена. игры и баловство были заменены на обучение, еще раз обучение и сложную семейную динамику, которая продолжалась до тех пор, пока его семьи не стало. не хуайсан, вероятно, мог бы знать чуточку больше — но в нечистой юдоли не было детей, которые могли бы играть с ним, а не минцзюэ, потерявший родителей слишком рано, был помешан на том, чтобы обеспечить его безопасность. один родитель, лишенный семьи и выброшенный на поле битвы, и второй, запертый в неприступных стенах своего ордена во имя своей же безопасности. они мало что могли предложить мальчику, которого тщательно — и успешно — удерживали вдали от бед, лишений и боли. не хуайсан обнимает своего мужа за руку, когда они заканчивают завтракать, и их дети шутят друг над другом, счастливо улыбаясь — он может чувствовать, как цзян чэн расслабляется от этого. как уходит напряжение из его плеч, как пропадает слишком рано появившаяся морщина на лбу. он больше не тот мальчишка, в которого хуайсан влюбился, никогда не станет им снова. и также он не тот молодой человек, который полюбил хуайсана, выполняя каждое когда-то данное им обещание. он его пара — и, проведя больше десятка лет своей жизни бок о бок с ним, не хуайсан невероятно ценил моменты, когда его возлюбленный расслаблялся, уважал причины, из-за которых он улыбался. что-то скорбное есть в том, что все их не хуайсан может перечислить по памяти, но он старается не думать об этом. дворец сравнительно пустой, когда они блуждают по коридорам, и видеть его таким почти что непривычно. нет ни шума, ни разговоров, ни шелеста — цзян чэн без конца оглядывается, встревоженный, и не хуайсан все время держит его за руку, утешая. — ты сам приказал всем провести день с семьей, — напоминает он, когда они заворачивают во внутренний двор. — да? — да, муженек. пару дней назад ты сказал, что хочешь, чтобы каждый адепт и каждая адептка, служащие при дворце, провели этот день со своей семьей. — плохо ли то, что я не помню этого? — я бы сказал, что плохо, и что ты стареешь, — лукаво начинает хуайсан, и его муж мрачнеет, — но сразу после этого ты признался мне, что хочешь оставить этот день только для нас. — а. — и потом… возможно, я отчасти виноват в том, что ты ничего не помнишь. — спасибо, любовь моя. — и чтобы заверить тебя в том, что ты еще молод, полон жизненной энергии и не дряхлеешь, я авторитетно заявлю, что ян в тебе хоть отбавляй. — не заставляй меня сожалеть о том, что позволяю тебе соблазнять меня. не хуайсан улыбается, намереваясь возразить, но так ничего и не произносит. увлекшись разговорами, они не заметили, как их дети ушли вперед — ушли и потерялись где-то в коридорах дворца. что не было бы проблемой в любой другой день, но сегодня — даже сейчас — они должны покинуть дворцовую территорию и присоединиться к празднованию вместе с жителями пристани, всем своим составом. обсуждался даже приезд минцзюэ, но у того появились какие-то срочные дела, которые требовали его присутствия в нечистой юдоли. терять половину их семьи сейчас было бы очень некстати. — я более чем уверен, что они не ушли далеко… — разумеется. они просто где-то совершенно одни в пустом дворце. — ну, он не совсем пуст, — цзян чэн пытается возразить, но у него нет управы на его пару, когда тот встревожен. разделяться в такой момент было бы еще более глупым поступком, чем потерять двух не очень-то незаметных детей в месте, которое они превосходно знают, так что не хуайсан идет чуть впереди, окликая детей и фею, а цзян чэн идет позади него. коридоры все те же, но, будучи пустыми, они похожи на картины из снов. пристань лотоса была перестроена после аннигиляции солнца. не было ни дня, когда цзян чэн не помнил об этом. некоторые развилки похожи на прежние, и это… сильный удар. в его детские годы праздник середины осени был наполнен противоречивыми эмоциями, слезами вечером и натянутой улыбкой на людях. его отец отдавался в пристань и своих людей, как и подобало главе ордена, но, как любила замечать матушка, это праздник еще и для семьи — и у них никогда не было чего-то вроде завтрака, который ваньинь разделил со своей семьей сегодня. юй цзыюань старалась следить за языком и не быть такой жесткой в праздный день, но у нее не очень хорошо получалось. маленький цзян чэн сбегал сразу же, едва появлялась возможность, едва в его присутствии переставали нуждаться — и бежал к сестре, ища утешения. он также пробегал по коридорам, опустевшим из-за того, что все ушли праздновать в город, сталкивался с такой же тишиной. он неосознанно сжимает руку хуайсана крепче, и тот, наконец, замечает замешательство своей пары. хуайсан стал мягче относиться к воспоминаниям его мужа о прошлом после преклонения коленей в храме предков цзян, но время от времени его глаза темнели от боли и ярости. у них нет ни времени, ни возможностей для того, чтобы разбираться с этим, и хуайсан обхватывает лицо своего мужа, мягко, нежно целуя, заставляя расслабиться. не всегда у него получается вытеснить плохие воспоминания из головы его пары — это сложный и болезненный процесс, особенно тогда, когда ваньинь не хочет быть обузой. однажды не хуайсан столкнется с этим вновь — это уже не будет проблемой. сейчас он лишь заземляет ваньиня, заставляет бурю в его душе улечься и тянет за собой, продолжая выглядывать в пустующих залах их сыновей. цзян юань удивительно развитый, разумный и ответственный для своих лет мальчик, его отец надеется, что здравомыслие того не позволит обоим детям вляпаться во что-нибудь плохое. здравомыслие, может, и не позволило бы, но оно не имеет никакого веса, когда в мальчике говорит его сердце — сердце, соскучившееся по брату. никаких приливов ян, никаких переживаний, никаких неудобств. у них не было плана убегать от родителей намеренно, это целиком и полностью не на их совести. фея увидела птицу и рванула, а они за ней, потому что не могли позволить собаке остаться во дворце в одиночестве. когда цзян юань бежал по коридорам, он оправдывал все это тем, что поступает в интересах своих родителей. на территории дворца был небольшой птичник, изначально принадлежавший ваньиню — тот очень ценил своих почтовых и охотничьих птиц, избавляющих его от лишнего общения с людьми. позже, когда в жизни того появился не хуайсан, птичник расширился, пополнившись майнами и канарейками, которых он так любил. разумеется, не хуайсан любил и птиц, и фею, но вряд ли был бы рад тому, что она загрызла кого-нибудь из его любимиц — поэтому догнать собаку и увести подальше было очень важно. цзинь лин думал меньше, когда убегал за феей, но он бы всецело разделял эту точку зрения, если бы его спросили. в основном он руководствовался тем, что не может выйти куда-либо без феи — в отсутствие цзян юаня рядом с ним он сильно привязался к собаке, находя в ней утешение для себя. найдя фею, цзинь лин осторожно отчитывал ее за попытку покушения на крошечную майну — которую взял на себя цзян юань, умело приманив птицу к себе. старшему мальчику всегда казалось забавным то, что он и его младший папа превосходно обращаются с птицами, в то время как его старший папа и цзинь лин без проблем находят общий язык с собаками. майну нужно было вернуть в птичник, а им самим нужно было вернуться к родителям — чем они и собирались заняться, когда птичка слетела с рук цзян юаня и уселась на растрепавшихся из-за бега волосах цзинь лина. он боялся, что она цапнет его или испортит ему прическу, но также боялся навредить ей, из-за чего просто нервничал, дрожал и умоляюще смотрел на брата. цзян юань мягко пошутил, что настанет день, когда вместо майны они будут пытаться справиться с соколом — что, вероятно, было красивой картиной в его воображении. он, возмужавший к тому моменту, похожий на отца и ростом, и лицом, и поведением, и цзинь лин, из ребенка превратившийся в юношу. цзинь лин только всхлипнул от концепции делить свою голову с огромной хищной птицей и ничего не ответил. они успешно возвращают майну в птичник — цзинь лин с ужасом смотрит на находящихся за оградой соколов — после чего осознают, что их, вероятно, нет уже довольно долго. и пока цзян ваньинь и пара того ищут своих детей, дети ищут их, рыская по всему дворцу и пытаясь быть серьезными, не хихикать каждый раз, когда они думают о том, как резко поменялись роли. своих родителей они находят у самых дворцовых ворот — те решили, что мальчики выскользнули на улицу. цзян юань ведет брата за руку, улыбаясь так нежно, что у цзян чэна болит в груди. он помнит, как был мальчиком, которого тащили к точно так же стоящим родителям. как негодовала его мать из-за того, что он задержался, вынудив их всех опоздать на празднество. каким отстраненным был его отец, даже не взглянув на него. — не делайте так, когда мы выйдем в город, хорошо? — хорошо, пап! он смотрит на своего сына, так похожего на него самого, и хуайсану приходится потрудиться, чтобы привести свою пару в чувство. адепты, оставшиеся на территории дворца по тем или иным причинам, уже ждут их — воодушевленные, радующиеся одному виду глав ордена и детишек с ними. не хуайсан видит двух юношей, идущих рука в руке в небольшой колонне учеников и младших служанок, и старается не придавать этому значения. цзян юань, не ведая того, делает то же самое. пристань лотоса встречает их теплом и улыбками — весьма породнившийся вид. год был невероятно урожайным, торговцы на каждом углу угощают всех желающих, и острые на язык местные сплетницы вслух рассуждают, связано ли это со свадебной церемонией главы ордена. у цзян ваньиня краснеют уши, когда он слышит обрывок из того разговора, и его пара настойчиво продолжает их путь вниз по улочке. если бы не хуайсан был рожден женщиной или мог вынашивать детей, год был бы урожайным в еще одном смысле, но нет необходимости озвучивать эту мысль сейчас. пара переглядывается, и, как предполагает хуайсан, ваньинь догадался. к сожалению или к счастью, за весь день у них нет ни единой возможности углубиться в этот вопрос. жители пристани, держащие поля или руководящие какими-либо отраслями, просят глав ордена прокомментировать их успех в этом году, попробовать что-то, что выросло у них, и ни один из них не может отказаться. не хуайсан наслаждается лунными пряниками сильнее, чем когда-либо в своей жизни, а цзян ваньинь, может быть, хотел бы разделить это с ним, но всецело посвящает себя тому, чтобы помочь детям. землепашцы души не чают в цзинь жулане, что скромно следует за старшим братом, и очень рады самому цзян юаню, удивительно вежливому. наследник клана задерживается у одной из лавок — там сидит пожилая женщина с добрыми глазами, вокруг нее суетятся молодые девушки с корзинами локв. не один цзян ваньинь задумывается о том, как сильно изменилась пристань лотоса и клановая семья. торговка пережила аннигиляцию солнца — она прекрасно помнила, как проходил праздник середины осени, когда сам глава ордена был мальчишкой. ее дочери всегда фыркали и относились предвзято к рассказам о далеком прошлом, но все равно слушали, и они находят подтверждение им в сцене, что разворачивается перед ними. нет госпожи юй, чей голос и взгляд были холоднее ветров в зимнем юньмэне. нет господина цзян, который был увлечен одной частью праздника сильнее, чем другой. нет напуганных, тихих, смущенных вниманием со стороны детей. цзян юаню неловко — он не знает, как подступиться, как вести себя должно его статусу. но он не напуган. в его глазах, ярких и чистых, как у любого ребенка, нет страха. — сколько стоит эта локва? — я не возьму денег с наследника клана, — отвечает она ему, выбирая из корзины самую спелую и симпатичную локву — и еще одну для его брата. на краткий миг цзян юань колеблется, оглядываясь на своих родителей — те стоят чуть поодаль, о чем-то беседуя с лодочниками. когда не хуайсан обращает внимание на своего сына и торговку, взрослые переглядываются. он кивает женщине, та кивает в ответ, и мальчик забирает обе локвы, вежливо благодаря ее. стыдно признаваться в этом сейчас — когда цзян ваньинь привел в пристань лотоса мужчину, она была среди тех людей, которые были уверены, что молодой глава ордена сошел с ума. сожаление о сказанных когда-то словах не покидало женщину все время — и тогда, когда мужчина, избранный цзян ваньинем, помог пристани стать лучше, помог самому ваньиню исцелиться, чувство вины давило на нее как никогда сильно. они были в здравом уме и в великолепной гармонии друг с другом. в ее юные годы она ни разу не видела, чтобы чета цзян проявляла такую нежность на публике. сейчас она видит, как цзян ваньинь разделяет чарку вина со своей парой, глядя только на него. видит воспитанных ими мальчишек, что не поглощены сложными эмоциями, которые не должны возникать у детей. видит счастливую, наполненную их теплом пристань лотоса. празднество длится долго. никто не покидает пристань, люди лишь забегают в свои дома, чтобы взять что-нибудь, вынести еще что-то, что хотят разделить с близкими, дожидаются членов семьи. дети забавляются на главной площади, а ребята постарше мастерят фонари. цзян чэну кажется, что он занимался чем-то подобным раньше — по крайней мере, он видит характерную для этого тоску во взгляде его пары, и неловко спрашивает, можно ли им присоединиться. к тому моменту начинает смеркаться, и воды, омывающие пристань лотоса, бесконечно красивы. юные девы спускаются к берегу, чтобы пустить фонари по воде, и цзян хуайсан среди них. разделять это занятие с главой ордена — волнующий момент для них всех, но тот ведет себя очень вежливо, помогая ступать по мокрой земле. один из мужчин, сопровождающих чету цзян на каждом шагу, остался с ваньинем на пристани. он смотрит на то, как глава ордена любуется своей парой, и любопытство в нем сильнее неловкости. — глава цзян… вы делали это раньше, да? — это — нет. — вы закатили глаза, когда одна из девушек неправильно сложила фонарик. вы занимались этим. — я мастерил их, но никогда не запускал. не так. — правда? — он искренне удивлен, подходя к цзян ваньиню ближе. — мы… я и мой муж делали их, когда обучались в облачных глубинах. это традиция. ученики делают фонари, запускают их и молятся. мужчина фыркает — он никогда не покидал пристань лотоса по своей воле, а облачные глубины воспринимал как темницу для совершенствующихся где-то высоко в горах. ну, и цайи с лучшим вином где-то рядом. — звучит воодушевляюще. о чем вы молились? — не помню. — а ваш муж? — молил небеса помочь ему сдать выпускные экзамены и никогда больше не возвращаться в облачные глубины, — он фыркает, произнося это, на его губах играет мягкая улыбка. — а-сан проходил обучение несколько раз. — звучит страшно, глава цзян. — он таит множество секретов. может быть, однажды я расскажу тебе еще о каком-нибудь позорном воспоминании о тех временах. — буду ждать, глава цзян. ваша пара возвращается. старшие девушки помогают младшим подняться на пристань обратно, среди них возвышаются макушки нескольких юношей, помогающих своим пассиям. цзян ваньинь подает руку своей паре, с легкостью возвращая его в свое личное пространство — пара дев рядом вздыхают, любуясь ими. вероятно, он мог бы спросить хуайсана, о чем тот молил небеса, но улыбка того многословна — а у них уже слишком много планов на эту ночь. позже к ним заглядывают жители юньпина, припоздавшие, но в праздном настроении — и бесконечно благодарные чете цзян. из-за стратегического решения цзян хуайсана провести начало свадебного шествия там, экономика и жизнь в городке улучшилась. один из местных старейшин рассыпается в благодарностях, пожимая им руки, и цзян ваньинь забавно краснеет, смущенный всем этим — но не его пара. а ближе к ночи, когда в водах юньмэна отражается луна, а на улицах остаются немногие, виноделы угощают за свой счет. цзян ваньинь не поощряет пьянство, но вино, сделанное впервые в этом году, пришлось ему по вкусу — ему и его мужу. он ничего не имеет против того, чтобы разделить чарку со своими людьми. те, кому его еще нельзя — наследниками и юным адептам, — оседают в одном из постоялых дворов, распивая чай. цзинь лин жмется к брату, воруя его лунный пряник прямо из рук, но тот ничего ему не говорит. рядом с ними старшие шисюны, делающие примерно то же самое — фан тайян ворует пряник из чужих рук, хотя создается ощущение, что чжуань лань изначально хотел поделиться. средний шисюн, цзян мэнчжи, изредка бросает на них острые взгляды, но оба товарища игнорируют это. когда он находит то, на что упорно смотрит цзян юань, то начинает чувствовать некоторое родство с наследником. — маленький господин цзинь, маленький господин цзян, а вам рассказывали о легендах празднества? — они о богине луны, да? папа рассказывал мне, но… я не так хорошо помню. — не все, но про нее тоже есть. можно расскажу? — фан тайян загорается энтузиазмом, выпрямляясь на своей подушке, и мальчик кивает. — ты никого не удивишь, — фыркает старший юноша. — не позорься хотя бы. — я слышал разные. не будь занудой, а, лань-сюн? цзян юань чувствует, что нынешняя динамика между шисюнами сбивает его с толку, но не уверен, что может спросить об этом. он обнимает цзинь лина, привалившегося к его боку, гладит брата по плечу, помогая расслабиться. он не часто чувствует их разницу в возрасте, но отчетливо ощущает ее сейчас, заботясь о цзинь лине как о ребенке. — мне кажется, что легенда про лунного кролика самая грустная. — про кролика? я никогда о ней не слышал. — ее часто забывают на фоне легенды про богиню. та про любовь, она всем нравится. — цзинъи рассказывал мне ее, — отзывается цзинь лин, не поднимая головы, и юноши смотрят на него. — она про то, как небесные божества решили испытать животных или что-то такое… там среди животных был кролик, он не мог поделиться с божествами чем-либо, и предложил им себя. — маленький господин цзинь! я хотел ее рассказать. — извини. я просто хорошо ее помню. — а откуда цзинъи про нее знает? — осторожно спрашивает цзян юань — он не в курсе. — дядя лань рассказал. ну, его дядя. дядя лань ванцзи. это заставляет самых старших юношей удивиться — все были поражены вестью о том, что ханьгуан-цзюнь вышел из уединения и вернулся к своей семье, своему ордену и своим делам, но теперь они поражены еще сильнее. цзинь лин прячет лицо в складках одеяний брата и продолжает, не зная, что заставляет челюсти его друзей упасть. — помнишь, мы видели кроликов в гусу? это его кролики. он их… воспитывает? выращивает. он их выращивает, вот. фан тайян пытается примирить образ ханьгуан-цзюнь с крошечными пушистыми созданиями и сотрясается от сдерживаемого смеха, а чжуань лань вторит, крепко сжимая чужую руку, заткнув себе рот. — надо будет повидаться с дядей лань, когда мы снова отправимся в облачные глубины. фан-сюн, это вся легенда? — ну, — он откашливается, желая вина, чтобы спихнуть на него вину за то, какое у него красное лицо, — маленький господин цзинь передал всю главную суть, так что, наверное, вся. она о том, что три небесных божества однажды превратились в стариков и попросили еды у животных, и кролик, который был одним из этих животных, ничего не имел. — и он сказал “можете съесть меня”, прыгнул в огонь, а небесные божества посчитали это невероятным поступком. — это самоотверженно! — и глупо. — так или иначе, — шисюн наполняет свою чашку снова, — они были правда тронуты и отправили его на небо, чтобы он стал бессмертным лунным кроликом. — я где-то слышал, что в одной из версий легенд он сопровождает лунную богиню. — разве? я такого никогда не слышал. — оно и неудивительно. — а лунная богиня? — осторожно перебивает их цзян юань, унимая очередную перепалку. — о, там все проще. — и красивее! — тебя просто привлекают истории про любовь, — язвит чжуань лань и забирает чашку из его рук, опустошая ту. — она про героя и его жену. детали меняются от одной версии к другой. — мужчина выслужился перед императором, выполнив какое-то невероятное поручение, а тот вместо денег дал ему эликсир… вечной молодости? лань-сюн? — эликсир жизни. — мне кажется, это был эликсир, который сделал бы его небожителем. — какая разница? император сказал этому горе-герою, чтобы тот сначала подготовился, совершенствовался, не торопился с этим делом. — но однажды император снова призвал его! — нет, — чжуань лань ловит чужую ладонь и сжимает своей. — на жену героя напал какой-то злодей, когда того не было дома, чтобы выкрасть эликсир. она не хотела этого делать и выпила его сама. — в моей версии она случайно нашла его и выпила. — какая разница? — большая! когда ты рассказываешь, это обязательно что-то грустное. — твоя версия выставляет жену героя глупой. они продолжают пререкаться, не очень заинтересованные в том, чтобы закончить свои истории — фан тайян выхватывает свою чашку, чжуань лань держит его за запястья, не позволяя дернуться. цзян мэнчжи с непроницаемым выражением лица наполняет свою чашку снова и обращается к наследникам перед ним. — в версии чжуань-сюна она улетела на луну, а ее муж, когда умер, вознесся на солнце. в праздник середины осени они встречаются, и в этот день луна особенно красива. — милая история. а версия фан-сюна? — начало такое же, — юноша берет один из пряников и надкусывает, тщательно пережевывая перед тем, как продолжить. — она улетела на луну из-за эликсира. ее муж скучал по ней, и в полнолуние, когда видел ее, подносил еду, которая ей нравилась при жизни. это положило начало традициям. — спасибо, цзян-сюн. легенды… занятные. — в детстве меня часто оставляли со старейшинами клана цзян. я вырос на их рассказах обо всем. — не самое плохое детство, я полагаю. — ну… лучше, чем с лань цижэнем, верно? цзян юань пытался сдерживаться, но все равно хихикает, расплываясь в улыбке. — мои родители говорят, что я и а-лин можем отправиться к нему на обучение, когда станем старше. — мне порадоваться за вас или сочувствовать? — цзян-сюн, — наследник старается не смеяться слишком сильно, чтобы не разбудить брата, задремавшего у него на плече, — не говори так. — к слову… а где ваши родители? я их не вижу. они оглядываются — из постоялого двора хорошо видно открытую часть пристани, на которую выходят, чтобы лучше видеть воды юньмэна. чета цзян там, распивая вино и любуясь отражением луны в реке. немногие остались на улице к этому моменту, но все, кто стоят там в этот момент, смотрят лишь на глав ордена. смотрят на то, как цзян ваньинь открыто проявляет нежность к своей паре, придерживая того за талию, на то, как прекрасно они смотрятся рядом друг с другом. они наблюдали эту картину раньше, в каждый праздник, который посещала пара — но еще никогда это не происходило так. как художник, цзян хуайсан видит, как прекрасен открывшийся перед ними вид — чистые воды юньмэна, мелкая рябь на отражении невероятно яркой луны. как любящий муж, цзян ваньинь не смотрит ни на что, кроме него. — луна сегодня особенно красива, правда? — да, да… я хочу увековечить это в рисунке. молчание в ответ долгое, и хуайсан крайне медленно соображает из-за вина, выпитого ранее. а когда до него доходит, на дне его глаз вспыхивает вина. — прости, а-чэн. она прекрасна. — я почти в ужасе из-за того, что в первый раз, когда я пытался флиртовать с тобой, случилось это. — я не отвергаю тебя, муженек, — он поворачивается лицом к своей паре и скользит пальцами под подбородок, заставляя взглянуть на себя. — но я не хочу умирать сейчас, даже под ней. — а подо мной? — я больше никогда не соглашусь пить с тобой. — это отказ? пара переговаривается, торгуясь между собой, что выглядит мило — но только со стороны, на приличной дистанции. единственный оставшийся адепт ордена — тот, что посмеивался ранее, — чувствует, как у него стынет сердце, краснеют щеки и уши сворачиваются в трубочку. он правда очень рад тому, что цзян хуайсан не может понести детей от цзян ваньиня — он бы не пережил споры насчет имени ребенка или что-то в этом духе. луна глубоко в водах юньмэна, и все люди покидают улицу, возвращаясь домой, к своим семьям. чета цзян находит своих детей дремлющими за столом на постоялом дворе. с ними самые старшие ученики и член элитного отряда, и только один из них до сих пор не сомкнул глаз — мужчина настойчиво гладит феечку, отвлекая ее от спящих наследников. цзян ваньинь и цзян хуайсан тихо ухаживают за пристанью лотоса, когда та спит. относят наследников в их спальни, охраняя их сон, убеждаются, что никто не перепил и не остался на улице, не потерялся, не заблудился. а всю ночь после этого они посвящают друг другу, забыв обо всем, что находится за пределами их покоев. все хотели, чтобы это длилось дольше. чтобы чета цзян и дальше разгуливала по пристани лотоса, благословляя ее своим присутствием, чтобы наследники орденов ходили тут и там, познавая мир. хуайсан особенно жаждал этого — занимаясь делами главы, воспитывая сыновей, он чувствовал себя на своем месте. вот та жизнь, которую он хочет жить, то дело, которым он хочет заниматься. судьба закрывает глаза на все эти желания, на все молитвы, произнесенные десятками людей. после праздника середины осени проходит не больше месяца перед тем, как все надежды разбиваются о землю. торговка, что угостила цзян юаня локвами, думала об этом — делилась своими мыслями с дочерьми, уповая на то, что цзян хуайсан сможет изменить все к лучшему и в этот раз. когда над пристанью лотоса нависают тяжелые облака, не дающие солнцу хотя бы на немного пробиться к земле и людям на ней, она расстраивается. некоторые вещи неподвластны людям. даже если это невероятно важные, самые близкие чьему-то сердцу люди. из всех дат, что держал в своей голове хуайсан, именно эту он хотел выбросить. найти ее, вырезать, выдрать, выцарапать и избавиться от нее, сжечь ее, растереть в пыль и пустить по ветру. и сделать все это же в голове его мужа, их близких, всех людей. цзян юань замечает, что что-то не так, когда его старший отец становится отстраненным и очень тихим — особенно тогда, когда он играет с цзинь лином. однажды он застал их за тренировочным боем — цзинь лин с мечом брата, привыкая к весу настоящего оружия, а цзян юань с детским деревянным, больше похожим на палку. ни один из мальчиков не ушибся и не поранился, потому что они заботились друг о друге. цзинь лин опускал меч, когда брат подходил слишком близко, прерывал атаку, если не был уверен в том, что она пройдет хорошо, и цзян юань делал то же самое, не смея подвергать младшего мальчика даже призрачной опасности. они заметили отца не сразу — он стоял в тени и молчал, слившись со стенами. выражение его лица было нечитаемым. не злой, не расстроенный, просто… никакой. это тревожило цзян юаня. цзян хуайсана, который знал, в чем дело, это тревожило особенно сильно. он вырос — очень давно перестал быть хрупким юношей, страдающим из-за обучения в облачных глубинах, прячущим покрасневшие щеки за веером и прикрывая рассеянность из-за очень красивого товарища похмельем. память никак не пострадала, и хуайсан прекрасно помнил, что в облачных глубинах были не только они с ваньинем — был кое-кто еще. это имя не произносится вслух в пристани лотоса. о нем не вспоминают в облачных глубинах. нечистая юдоль и башня кои из уважения придерживаются этой же политики. цзян чэн был бы рад забыть эту дату, но она, кажется, была выжжена клеймом у него под кожей, неподалеку от его сердца. а наследники кланов были тщательно огорожены от информации о том, кто причинил такую боль их отцу. в середине десятого месяца пристань лотоса посещает делегация из нечистой юдоли — не минцзюэ прикрывается рабочими делами, но все знают, ради чего он здесь. день рождения главы ордена — точнее, его любимого зятя. хуайсан может ворчать о том, что его старший брат любит его мужа сильнее, но никогда не обижается по-настоящему, он просто не может лишить их обоих этой связи. но это для глав — пререкаться в кабинете, планировать празднество и предаваться воспоминаниям о былых годах. старшие ученики и наследники клана наблюдают очень неловкое взаимодействие, расположившись близ тренировочной полосы вдалеке от дворца. гости из цинхэ хотели увидеть местные леса, и цзян юань, как радушный хозяин, не смог им отказать в этом. и он, и цзинь лин умалчивали о том, что в этот лес старший мальчик однажды сбежал, не в силах вынести признание о том, что он приемный ребенок, но это никого и не интересовало. не цзунхуэй был благодарен главе своего ордена за все, что тот ему дал — образование, шанс построить чудесную карьеру, привилегии правой руки главы ордена. был благодарен за то, что тот берет его с собой в любые поездки, позволяя увидеть мир с разных сторон. был благодарен за то, что тот позволяет ему иметь свою собственную жизнь, отдельную от его должности. цзян чэнъюй занимал такое же положение, и он тоже был благодарен главе своего ордена за все, что тот ему дал, но восторга от личной жизни не испытывал. у юношей рядом с ними забавно краснели уши, когда они распознали между мужчинами напряжение весьма определенного характера. — так… откуда вы друг друга знаете? — все помощники глав знают друг друга, — парирует чэнъюй, не очень горя желанием вдаваться в подробности. — можно сказать, что мы выполняем всю работу, если ее не выполняют главы ордена. — и я очень давно занимаю должность помощника господина не. — как и я. — дядя цзян, — обращается к мужчине цзян юань, нахмурившись, — вы врете. — дядя? — вы дядя маленькому наследнику цзян? — не по крови. глава цзян признал меня после того, как война кончилась. он признал всех, кто прошел ее с ним и выжил. — глава не тоже так поступил, — тихо комментирует цзунхуэй, с интересом разглядывая траву. — а… помощник не, помощник цзян, можно спросить? — валяй. — вы прошли аннигиляцию солнца вместе с главой цзян и главой не, верно? — ну да. — что-то в этом роде. после того, как мэн… прошу прощения, лань минъяо покинул ряды армии цинхэ, глава не забрал меня из нечистой юдоли, — объясняет цзунхуэй, глядя на юношей перед собой. он не намного старше хуайсана — из-за чего тот чувствовал себя очень комфортно рядом с помощником брата, и из-за чего тот часто ругал их обоих. но перед ним… совсем еще дети. что старшие ученики, что наследники кланов. все они — дети, совсем еще юные, зеленые, не знающие ничего, что знало и прочувствовало на себе предыдущее поколение. лишь в глазах цзян мэнчжи можно увидеть намек на понимание — и в шрамах на его лице. белесая линия рассекает щеку юноши, а во взгляде читается что-то, что цзунхуэй видел у не минцзюэ, у своих товарищей, у самого себя. — простите, если это невежливо… вы можете рассказать про аннигиляцию солнца? папы никогда нам ничего не рассказывали. — и нам тоже! мужчины переглядываются, негласно приходя к взаимопониманию — со стороны других взрослых это был очень здравый и явно не лишний поступок. однако, мальчишки перед ними имеют большую часть, чем они сами, и вряд ли неповиновение закончится хорошо. не цзунхуэй задерживает взгляд на чужом лице, там, где губы чэнъюя пересекает не самый аккуратный шрам. — что конкретно вам рассказать? имена всех участников? места, где шли бои? — расскажите про папу. — и про дядю не. цзян чэнъюй кривится. аннигиляция солнца, очевидно, не была лучшим событием в его жизни — как и для всех других мужчин его возраста, она была монстром, сожравшим шесть лет их юности, оставившим глубокие раны, некоторые из которых отзываются до сих пор. он больше не вспоминает свою невесту, что погибла, когда орден цишань вэнь сжег пристань лотоса. больше нет. когда цзян ваньинь нашел его — выжившего, способного сражаться, — чэнъюй его даже не слушал. у него была одна клятва — быть верным главе ордена, и он ее сдержал. ему было все равно, что ни ордена, ни города, ни главы больше не было. было пепелище, еще вчера именуемое пристанью лотоса, были его товарищи, живые и мертвые, и наследник — нет, глава, — цзян. когда тот встал на ноги, чтобы мстить ордену цишань вэнь, чэнъюй сделал то, что должен был. встал вместе с ним, выполняя его приказ. держал меч так же, как держал он, помогая ему. прикрывал его спину. принимал на себя удары за него. — ваш папа… он хорошо проявил себя там. для вас это прозвучит как шутка, но когда аннигиляция солнца началась, некоторые кланы пытались откупиться и отсидеться в тени, чтобы не участвовать в сражениях. — как? — я же сказал, откупились. — нет… как можно отсидеться? разве орден цишань вэнь не жег все на своем пути? — он делал это, — продолжает мужчина, подперев подбородок рукой — его пальцы неосознанно проходятся по шраму. — вэнь жохань редко когда покидал знойный дворец. — а вне его контроля его сыновья и главнокомандующие делали все, что хотели, — тихо заканчивает его мысль цзунхуэй. — ты был там, когда вэнь сюя убили? — нет. тогда я еще был в нечистой юдоли. — а почему вы были в нечистой юдоли, помощник не? — кто-то должен был следить за ней, пока главы не было, — объясняет он, глядя на мальчишек перед собой. — я вел дела главы ордена, приглядывал за народом и за господином не. прошу прощения, цзян. — вы же знаете, что ваш… второй папа не участвовал? — да. дядя не как-то раз сказал, что не позволил папе участвовать в аннигиляции солнца. — оно и неудивительно. — что неудивительно? — перед тем, как аннигиляция солнца началась, орден цишань вэнь бесчинствовал, — объясняет цзунхуэй, и чэнъюй кивает, позволяя ему продолжать. — посягал на территории, подчинял себе кланы. — и это было до начала? — да. — но почему? почему люди позволяли им это делать? — потому что это были маленькие кланы, у которых не было ресурсов, чтобы противостоять такому большому ордену, как цишань вэнь. — никто им не помогал? — тогда — нет. а потом… — давай я, — предлагает чэнъюй, и цзунхуэй отступает, отводя глаза. — не терзай себя. цзян юань и цзинь лин переглядываются — они видели похожее взаимодействие, они знают, что это такое, но… это были их отцы, а не помощник их папы и помощник их дяди. с таким они сталкиваются впервые. — потом орден цишань вэнь организовал тренировочный лагерь и приказал всем именитым кланам прислать по наследнику, чтобы воспитать их. — а перед тем, как собрать наследников у себя, они сожгли облачные глубины, — тихо добавляет цзунхуэй, и мальчишки смотрят только на него. об этом они не знали. им никто не рассказывал. в обрывках разговоров цзян юань слышал, что его старший папа и лань хуань обсуждают между собой восстановление — но он всегда предполагал, что они обсуждают это как главы орденов, как коллеги в каком-то смысле. он не знал. затворничество лань ванцзи и печаль, изредка мелькавшая во взгляде лань хуаня, теперь уже не кажутся такими необъяснимыми. — предыдущий глава ордена лань погиб вскоре после этого, — продолжает чэнъюй, подсев ближе к мужчине, чтобы не дать тому сорваться. — лань ванцзи отправили в этот проклятый лагерь, а глава ордена лань бежал. — бежал? как такое возможно? — тактически верный ход. лань хуань — носитель клановой крови, первый претендент на наследование ордена. его жизнь должна была быть в безопасности. — его буквально выпроводили из горящих облачных глубин с главными писаниями, чтобы самые важные вещи сохранились на случай, если придется восстанавливать орден из пепла, — закончил чэнъюй, потирая чужое плечо, чтобы хоть немного успокоить мужчину. — но он же участвовал в аннигиляции солнца, разве нет? — он участвовал. когда она началась, он… как будто возник из ниоткуда. — подождите, — чжуань лань хмурится, и все обращают на него внимание. — сначала орден цишань вэнь бесчинствовал. потом сожжение облачных глубин и тренировочный лагерь. потом… — сожжение пристани лотоса, — подсказывает ему цзунхуэй. — потом это. а когда она началась? — вскоре после этого. полагают, что ее начал глава не. — а папа? — он был сильно разбит после сожжения пристани лотоса. дева цзян тогда была в мэйшане, она была в безопасности, а он и молодой господин вэй пострадали. — молодой господин вэй? — кто это? все юноши смотрят на мужчин перед собой с удивлением — они не слышали этого имени раньше. цзян чэнъюй морщится. он знал, что имя вэй усяня было запрещено — но никогда не думал, что запрет распространялся и на учеников, и на наследников. — вам никто никогда не рассказывал? — нет, — отвечает цзинь лин, и он серьезен. — вообще никто и никогда? — мне ничего не рассказывали. — и мне тоже. — я кое-что слышал, — раздается тихий голос, и тогда, когда мужчины оборачиваются на него, это, разумеется, цзян мэнчжи. юноша, выросший во дворце пристани лотоса со старейшинами ордена в лице нянек. — кем он был, эргэ? расскажи! — дядя цзян, расскажите. — я вам расскажу, — заверяет он детей, осадив их движением руки. — но вы ничего не расскажете своим родителям. особенно вы двое. — почему? — вэй усянь… противоречивая личность. — и кем бы он ни был в прошлом, сейчас, я уверен, глава цзян ничего не хочет о нем слышать. сложно объяснить что-то подобное детям, чьи родители позаботились о том, чтобы они были любимы, приняты своим окружением, чтобы они не знали горя, страха, боли. цзян чэнъюй никогда об этом особо не задумывался, но теперь он понимает — детство цзян ваньиня сильно на того повлияло. он не хотел допустить тех ошибок, которые допустили с ним, и не хотел, чтобы его дети повторили историю его и вэй усяня. в конце-концов… рука цзунхуэя сжимает его собственную. …именно на годовщину победы над старейшиной илин это все произошло. — вэй усянь был связан с семьей цзян еще до аннигиляции солнца. он был немногим старше вашего отца. — откуда вы его знаете, помощник цзян? — мы учились вместе. я, глава цзян, он… росли вместе. я всегда был близок ко дворцу. — он был выдающимся учеником, — осторожно объясняет цзунхуэй, не желая сказать что-то, что навлекло бы гнев цзян ваньиня на него. — изучал все, хотел быть везде. — ваши родители рассказывали вам про темное искусство? вопрос ощущается как шутка. все, кто видели вэй усяня в аннигиляцию солнца и после, знают об этом слишком хорошо. родители учеников должны были застать это время. — вэй усянь интересовался им. — но это же запрещено. — да, — вторит цзян юань, нахмурившись. — и в гусу, и в ланьлине, и в цинхэ, и у нас, в юньмэне… это везде запрещено. — а вы знаете, после кого запретили использовать темное искусство для самосовершенствования? — после вэй усяня? — в точку. — он сошел с ума из-за темного искусства или что-то в этом роде? — боязливо спрашивает фан тайян, поглядывая на мужчин перед ним с опаской. — ну… — как бы… — да. доподлинно неизвестно, как именно он погиб, но это произошло из-за темного искусства. — и его связь с юньмэн цзян была разорвана, когда он поставил кривой путь выше своих взаимоотношений с главой цзян. — вэй усянь помогал ордену цишань вэнь? — нет, нет, — чэнъюй встает с травы, разминаясь, и одному только цзунхуэю видно, что у него подрагивают руки. — он был на стороне юньмэн цзян. — правда… аннигиляция солнца началась без него. он пропал на три месяца после сожжения пристани лотоса. все думали, что он погиб, как остальные люди. — а потом он вернулся откуда-то, и сам на себя не был похож. — почему? — он следовал темному пути, когда вернулся. именно так он сражался на стороне юньмэн цзян в аннигиляцию солнца. все говорят, что это странно, потому что он был хорошим мечником и лучником до этого, а потом — это. — я на самом деле удивлен, что вы ничего о нем не знаете, — бросает чэнъюй. — когда аннигиляция солнца кончилась, и мы вернулись в пристань лотоса налаживать жизнь, всем детям говорили, чтобы они ни за что не баловались с темным искусством. — ты что-то путаешь, — обращается к нему цзунхуэй, глядя снизу вверх. — тогда еще не говорили. — а когда начали? — после резни в безночном городе? и после тропы цюнци точно. чэнъюй задумывается перед тем, как кивнуть ему, а шисюны переглядываются в недоумении. ни об одном из этих событий они никогда не слышали. ни от учителей, ни от сверстников, ни в разговорах главы ордена, которые они могли подслушать. цзинь лин хмурится — его брат замечает это и подсаживается к нему. — а-лин? что-то не так? — я не знаю, что такое тропа цюнци, — тихо говорит он, склонившись к цзян юаню. — но о ней все шепчутся в башне кои на… на плохой праздник моего отца. я постоянно слышал это слово там. — ты уверен? может, тебе послышалось? — нет. я точно слышал, что говорили про нее. спорить с ним цзян юаню не хочется, и он гладит брата по плечу, утешая. не цзунхуэй обращает на это внимание, но ничего не говорит. он не уверен, что, узнай об этом разговоре глава цзян или пара того, они были бы рады и благодарны рассказчикам. — так или иначе, — продолжает чэнъюй, бросив взгляд на пристань лотоса, — вэй усянь был важным для главы цзян человеком… некоторое время. — он умер? — разумеется, он умер. какой-то глупый вопрос, честно. — извините. — перед этим он предал свои клятвы и предал главу цзян. в свое время он причинил ему довольно много боли. — молодой господин не, — цзунхуэй осекается снова, — простите, цзян, очень помог вашему главе. глава не разговаривал со мной об этом, и он признал, что с помощью молодого господина главе цзян стало лучше. — мы это знаем! — а как умер вэй усянь? — что еще вы о нем знаете? юноши стали неожиданно настойчивыми, когда цзян чэнъюй предпринял попытку поднять всех на ноги, чтобы отвести обратно во дворец, и он жестом осадил их, удивляясь такому напору. — не все сразу. и я не был уверен, что вам можно знать хотя бы половину из этого. — но почему нам нельзя? — у взрослых есть причины скрывать от вас кое-что. я не в праве осуждать их, и уж тем более не могу ослушаться. — дядя цзян, — отзывается цзян юань, оказавшись рядом с мужчиной. — а вэй усянь… он как-то связан с тем, что папа становится очень грустным в середине этого месяца? не смотря на свою преданность ордену и клану, чэнъюй как бы знал, что цзян юань был найден четой цзян — не рожден ими. это было очевидно, и цзян ваньинь пару раз на это указывал. сейчас он этого не чувствовал. сейчас он чувствовал только очень характерную для цзян хуайсана наблюдательность и проницательность в сыне того. может быть, молодой господин не — цзян — хранит секрет у себя под подолом. цзян чэнъюю не хотелось бы иметь с этим дела. — может быть. — даже если так, — мягко успокаивает его цзунхуэй, тоже поднявшись на ноги, — ты ведь умеешь утешать и поддерживать своего папу, маленький господин цзян? — умею. умею же, а-лин? — ты умеешь, не волнуйся. — отлично. просто сделай это еще раз, если ему станет грустно, хорошо? улыбнувшись, цзян юань кивнул, почувствовав себя спокойнее от слов мужчины. он знал, что взрослые более рассудительные, более спокойные, когда дело доходит до чего-то подобного, но не думал, что все его проблемы можно будет решить так просто. весь азарт и любопытство мальчишек цзян чэнъюй сводит на нет, попросив мэнчжи — как ученика, которому он доверяет больше, — сопроводить всех остальных до дворца. по его расчетам, главы уже должны были закончить и готовиться к трапезе, а наследники кланов не смели пропустить ее. и ученикам тоже не стоило болтаться без дела. чэнъюй следил за наследниками до тех пор, пока те не пропали из виду, а после опустился на траву, беспардонно растягиваясь на ней. — ты беспечен. — как и ты. — рассказать им про вэй усяня? иногда мне все же кажется, что тебя тянет к смерти. мужчина опускается к нему, но не ложится — просто садится, убирая с чужого лица растрепавшиеся волосы. он никогда не видел, чтобы чэнъюй был этим озабочен, но сам не может вынести и минуты с беспорядком на голове. его собственная прическа тугая и тщательно заплетена умелыми руками, ни один волосок не выбивается из тонких кос. каждая из них — доказательство, что лично его к смерти не тянет, и что он сопротивлялся ей очень много раз. у чэнъюя этим доказательством является шрам на лице и факт того, что он до сих пор жив. — если ты спросишь главу цзян, то он скажет, что я, вообще-то, везунчик. — только по той причине, что он до сих пор тебя не придушил. — как и глава не тебя. он не знает? — про нас? — про то, что ты сплетник. цзунхуэй краснеет. он не сплетник — наверное. по крайней мере, точно не рождался им. но также он рос с не хуайсаном, когда тот еще был в нечистой юдоли, и тот, наверное, оказывал на него дурное влияние. и многочисленные служанки, тоже приближенные к молодому господину. нахватался. — маленький господин цзян довольно сообразительный малый. он поймет, что не стоит ходить и разбрасываться именем, которое никто никогда не произносит вслух. — а цзинь жулань? а юные адепты? — они слишком боятся меня, чтобы ослушаться, — мужчина зевает. — а цзинь жулань всегда действует так, как его брат. если цзян юань не скажет — он не скажет тоже. — ты видел, как умер вэй усянь? после этого вопроса был беспечным в разы сложнее, и чэнъюй думает, что ему, кажется, мстят. он хмурится, погружаясь в воспоминания. вопреки его хорошей памяти, конкретно эти дни несколько стерлись — или были размыты вином, или он сознательно их выбросил. что, по его личному мнению, не так уж и плохо. он предпочел бы ничего не помнить. не помнить главу цзян, непривычно растерянного и безутешного. не помнить его пару, встревоженного, умоляющего каждого адепта цзян, что присутствовали с ними в башне кои тогда, позаботиться о ваньине. не помнить ничего. — нет. никто не видел. он просто… пропал с поля боя тогда. и все были не в себе. — как думаешь, он когда-нибудь вернется? — из того мира? ты, должно быть, шутишь. — призрачного генерала же вернули. — сравнил палец с… да ну тебя, — чэнъюй взмахивает рукой, хватая чужой рукав одежд и заставляя цзунхуэя повалиться в траву рядом с ним. — его же сам вэй усянь и воскресил. а сейчас нет ни одного, ни другого. — наверное, ты прав. — представь себе. — не ерничай. чэнъюй задерживает взгляд на чужом лице дольше, чем стоило бы — но, как и тогда, годы назад, цзунхуэй стыдливо отводит глаза. между ними нет особенной связи или данных друг другу обещаний, они не в отношениях. но есть воспоминания, что делят они оба, есть вино, которое они не пьют в одиночку, и есть… привычка. привычка приходить в чужие покои, если выдается возможность, и проводить ночи вместе. это случается редко, но каждый раз, стоит кланам не и цзян погостить в башне кои или заглянуть друг к другу, это происходит. цзян чэнъюй своих пристрастий особо не стеснялся — не с его главой, который, вообще-то, в браке с мужчиной. после потери невесты судьба не сводила его с женщинами, а шесть лет аннигиляции солнца он провел бок о бок с такими же, как он, юношами. это не было редкостью в то время, но после того, как все кончилось, многие соратники предпочитали демонстративно избегать его — и только по праздникам, упившись настолько, чтобы не чувствовать стыд, встречались с ним снова. цзунхуэй не так уж сильно отличался от них — но они не делили палатку в те страшные года, а всего лишь встретились, отбившись от своих глав. — минцзюэ-сюн, наверное, подозревает. — о чем? — о нас. — если что, я тянуть со свадьбой не буду. — дурак ты, — цзунхуэй толкает его в плечо и отворачивается, не давая увидеть его улыбку. — а глава цзян? — он знает. поймал меня, когда я провожал тебя из своих покоев. — и что он сказал? — что у меня есть вкус. цзунхуэй смеется — свободно, легко, звонко. чэнъюю всегда нравилось слушать его вот так. они возвращаются во дворец чуть позже, держась на почтительном расстоянии или чуть ближе друг к другу. морально каждый из них был готов прямо сейчас нести наказание за распространение запрещенной информации, принять смерть от руки глав своих кланов, но никто не был готов к тому, что произошло на самом деле. цзян ваньинь, как и ожидалось, был печален — но всего чуть-чуть. эта эмоция была на дне его глаз, невидимая, если не присматриваться. а вся его семья была рядом. хуайсан держал его под руку, время от времени поглядывая на мужа, минцзюэ тоже находился неподалеку, выпытывающий у одной из служанок рецепт чая, который она им принесла. дети, цзян юань и цзинь лин, разбирали подарки из цинхэ. фея дремала в тихом углу. цзян чэнъюй прищурился, сосредоточившись на чем-то. сначала цзунхуэй пытался не обращать на это внимания, а позже не сдержался, когда мужчина щелкнул пальцами, будто что-то осознал. их присутствие, на самом деле, не требовалось, но у минцзюэ была привычка таскать цзунхуэя за собой абсолютно везде, а ваньинь был откровенен насчет того, что считает чэнъюя близким к его семье человеком. отойдя в сторону от всех, цзунхуэй склонился к чужому лицу и нахмурился, стараясь выглядеть серьезнее. — что у тебя на уме? — он сегодня. — кто? — день рождения вэй усяня, — объяснил чэнъюй, понизив голос до шепота, чтобы никто их не слышал. — он сегодня. — и ты думаешь… — что не минцзюэ просто так приперся из нечистой юдоли на несколько дней раньше, чтобы просто порадовать племянников. да, я думаю, что он отвлекает главу цзян от этого. мужчины переглянулись еще раз, а после начали аккуратно, стараясь не выдать себя, наблюдать за главами. не минцзюэ, отстав от служанки, прицепился к цзян ваньиню — но не в раздражающем, назойливом смысле. он заставлял его улыбаться, смешил его шутками, из-за которых хуайсан краснел и ворчал, пытался научиться обращаться с феей. это была семейная сцена — у помощников, круглых сирот, скребло где-то возле сердца. их слежка длилась до самого вечера, и в конечном итоге была замечена цзян хуайсаном — но он не стал отчитывать мужчин, не считая это полезным занятием в их случае. было множество причин, по которым он впадал в свое ворчливо-капризное состояние, когда его старший брат и его муж, найдя общий язык, сосредотачивались только друг на друге. была всего одна, по которой он никогда не злился на них по-настоящему и не пытался оградить ваньиня от минцзюэ и наоборот. не минцзюэ показал его мужу, что родство не всегда является ядом, отравляющим жизнь. что братья могут быть любящими, заботливыми, хорошими. что люди могут сдерживать обещания и клятвы. он стал цзян чэну родственником, когда тот заключил брак с хуайсаном, но считал себя им еще задолго до этого — наверное, с тех пор, как хуайсан представил ему главу цзян как своего возлюбленного. не минцзюэ видел, каким братом был вэй усянь, и был вне себя от ярости из-за этого. он не был опорой для своего брата, не был для него домом, утешением, надеждой. он не был всем тем, чем был минцзюэ для хуайсана, и тех это невероятно злило — потому что родство было фундаментально важной вещью для них, не имеющих семьи за пределами друг друга. лань хуань был хорошим братом для лань ванцзи. цзян юань был хорошим братом для цзинь лина. вэй усянь не был им для цзян ваньиня, и не минцзюэ мог долго и громко негодовать по этому поводу, но еще в детстве уяснил важную вещь — действия могут быть важнее и полезнее слов. приучать ваньиня к родству было сложно. он не верил, терялся, думал, что над ним насмехаются, когда минцзюэ просто пытался убедить его в том, что он ему важен. это заняло время, но принесло результаты. в день рождения вэй усяня цзян ваньинь не думает о нем. не думает о боли, причиненной ему этим человеком. не думает о том, кто заставлял его чувствовать себя плохо так долго. а в свой собственный он не думает ни о чем, наконец-то получая наслаждение от празднества. собирается вся его семья — приобретенная, любимая им семья. лань хуань и не минцзюэ всегда дурачатся, когда оказываются рядом, и младшие мужчины предпочитают провести время с детьми, чтобы не видеть и не слышать этого. в некотором смысле цзян чэн благодарен им за это решение. он доверяет своей паре. доверяет лань минъяо. он дурачится вместе со старшими, слегка навеселе от вина, и совершенно не ожидает объятий, в которые его втягивают и сичэнь, и минцзюэ. неистовые, крепкие объятия, какие и ожидались от мужчин вроде них. цзян чэн не ожидал. никогда не надеялся. даже не думал. — надеюсь, мы сделали все, чего ты хотел, диди. он не ожидал, что расплачется от этого обращения. цзян ваньинь не мог желать большего, чем старших — пусть и названных — братьев, которые его любили.