Вышел зверь из-под кургана

Белые четырёхглазые люди смотрели в окна дома. Первый так и остался заглядывать в гостиную на втором этаже, другой стоял прямо на веранде, уставившись в окно рядом со входной дверью, а третий случайно обнаружился у чёрного входа. Первые двое выглядели идентичными, будто близнецы, а последний, как показалось Эстебану, был моложе. Небо за окном так и не посветлело, и электричества не было. – Сюда, – сказал Эстебан. – Спускайся. Валентин осторожно выбрался из окна следом за ним. Он казался таким материальным и настоящим, и охнул совсем по-человечески, едва не подвернув ногу, когда прыгал. – В детстве мы всегда играли здесь, под верандой, – Эстебан перехватил фотографию зубами, чтобы чиркнуть спичкой. – Я хочу сжечь твои чёртовы правила игры тут, чтобы никто больше о ней не узнал, а потом мы просто уйдём. Из земли под верандой послышалось приглушённое мычание, похожее на рыдания. – Чёрт, Анна-Рената! Спичка упала и погасла. Валентин неторопливо подобрал фотографию мальчика, пока Эстебан, на коленях забравшись под веранду, руками раскапывал холодную, чуть влажную землю. Лицо Анны-Ренаты, показавшееся из неё, выглядело не менее белым, чем лица странных существ. Она закашлялась, одновременно заходясь рыданиями, и Эстебан медленно помог ей выбраться из неглубокой ямы, отряхивая от земли. – Ты забыл про меня, – всхлипнула она, – не стал меня искать! Я не знаю, как я здесь оказалась… кто это такой? О, чёрт! Анна-Рената отшатнулась, отползла назад и прижалась спиной к ступенькам, глядя на стоящего над ней Валентина, будто увидела чудовище. – Здравствуй, – сказал Валентин. – Теперь все в сборе. – Разве игра так делает? – Эстебан тщетно искал по карманам куда-то запропастившиеся спички. – Затаскивает под землю? Мы всегда играли в подвале, но я думал, что это из-за темноты, а не из-за близости к земле. – Дом и правда построен на старом кургане, – не обращая больше внимания на Анну-Ренату, Валентин задумчиво огляделся, будто что-то выискивая взглядом. – Здесь похоронено кое-что очень старое, непохожее на человека, и похоронено глубоко. Оно не может выйти само по себе, если ему не помочь. – Человеческие жертвы? – спичечный коробок бесследно исчез. Рассвет наконец занялся. Эстебан задумчиво взглянул на фотографию, которую Валентин всё ещё держал в руке. – Один момент в этой истории почему-то всегда не давал мне покоя, хотя я никогда не мог понять почему, – сказал он. – Как на самом деле всё-таки погиб твой брат? – Застрелился из отцовского пистолета, – ответил Валентин, не задумываясь. – Но ведь тогда, в детстве, ты сказал, что игра его съела. – Игра? – удивился Валентин. – Игра никого не ест, глупенький. Нет никакой игры, есть только я. Белые люди покинули свои наблюдательные посты вокруг дома и медленно приближались к ним. Эстебан стоял на коленях, заслоняя собой замолчавшую сестру, как в детстве пытался заслонить от белой собаки. – Но ты всего лишь ещё один игрок, – Эстебан чувствовал, что просыпается, но вряд ли успеет проснуться. – Сын немецких эмигрантов, четвёртый слева. Габриэла, Юстиниан, Ирэна, Валентин. Белые люди выстроились полукругом по обеим сторонам от человека, вышедшего из зеркала. Он склонил голову, рассматривая Эстебана и Анну-Ренату, а потом открыл рот, и существа открыли рты и сказали хором: – Какой Валентин? Человек начал меняться, будто сбрасывал с себя кожу: она начала сползать с него рваными клочками, словно кто-то неуклюже сдирал её. Лицо, когда-то принадлежавшее Валентину, а может, просто вылепленное злом из-под кургана, смялось и смешалось с другими ошмётками плоти. Из-под сброшенной кожи показалось нечто иное: поначалу оно выглядело как пародия на анатомическую картинку – худое тело с длинными конечностями и содранной кожей. Потом привычная уже чернота окутала его ноги и поползла снизу вверх, обволакивая и облепляя конечности, пока оно наконец не стало напоминать стоящее на двух ногах животное с чёрным мехом. Последней под этой чернотой скрылась голова, постоянно видоизменяющаяся, похожая то на собачью, то на овечью, то на птичью. Существо наклонилось и протянуло к ним руки.