Не обещаю, но очень этого хочу

Когда Слава увидел знакомую розовую кепку и тощую шею с выступающими позвонками, он решил, что у него начались галлюцинации на почве… ну, почвы, конечно, хватало. Он поморгал, отвернулся, громко хлюпнул коктейлем. Бездумно полистал туда-сюда между домашними экранами на телефоне. Тяжело вздохнул, посмотрел опять. Да нет. Не галлюцинация. Мирон Янович Федоров, эй кей эй Оксксксимирон, восседал на кресле возле бассейна, болтая босой пяткой и что-то сосредоточенно выстукивая на экране телефона. Слава как можно тише подвинулся на барном стуле, чтобы разглядеть получше: с нового угла было видно и пушистые ресницы, и нос, и острую загорелую коленку. Стало ещё жарче. Интересно, с кем он переписывается? Улыбается вон чего-то. Довольный вроде бы. С девушкой новой, что ли? Да нет, сам себе ответил Слава. Девочку бы взял свою погреться в Таиланд. Вот у Славы девочки тоже не было, в Таиланд уехал один, когда в Питере стало совсем уж холодно и невыносимо. А тут вон оно как оказалось, лучшая часть Питера тоже тут, нос в веснушках весь уже. Слава умилился. Потом устыдился. Уткнулся носом в Лонг Айленд, поболтал соломинкой в подтаявшем льду. Ну и че с этим делать? Подойти и сказать что? «Привет, Мирон! Как дела? Что тут забыл? Красивая шея у тебя, удобная, можно подержаться?» Хуйня какая-то нездоровая выходит, печально решил Слава. После этого точно запрет на приближение побежит делать, прям сразу из аэропорта поедет, и будет прав, в конце концов. Идти надо, решил. В номер. И сидеть там до конца отпуска, осталось-то всего ничего, а то мало ли оно что… –Салют, Слава! – увлёкшись своими исключительно мужицкими пиздостраданиями, он даже и не заметил, как обладатель симпатичных коленок и носа в веснушках уже был рядом и протягивал татуированную ладонь. – Какими судьбами тут? Слава бессознательно потряс предложенную руку, даже не подумав про то, что его была мокрая и противная от ледяного бокала. Он бессовестно залип на рыжие ресницы. Мирон выглядел… очень хорошо. Загорелый и расслабленный. Миленький, тьфу ты, отчего-то. Ну как от него отъебаться? Дмитрий Бамбергович уже 10 лет как не отъебется, а Слава чем хуже? –Мирон Яныч! Приехал под солнышком погреться, так и знал, что вы тут будете, жизнь мою осветите, – запричитал Слава. Ща он скажет заканчивать паясничать и съебется. Ну че ты начинаешь прямо с ходу, Слав. Мирон улыбнулся, искренне и широко, блеснув ровными зубами. Лицо у него немедленно стало очень молодым и очень красивым. Слава подвис. –Отчего же не осветить? Пойдём за столик, я вон тот на вечер забронировал… Разговор вышел очень цивильным и спокойным, хотя Слава все ждал, когда Мирон начнёт ему припоминать все обидное: и Микси, и рыбу молчащую, и педофилию, которая оказалась не педофилией, и доёбки на пустом месте, да и не на пустом мог бы вспомнить, чё уж, и далее по бесконечному списку. А Славе очень не хотелось устраивать сейчас разборки. На улице было тепло, играла музыка, вокруг звучала незнакомая речь, а Мирон скинул шлепки и влез на кресло с босыми ногами, и глаза у него были очень голубые и не больные, как в первую и последнюю их личную встречу, а живые и цепкие. И Мирон ничего такого не вспоминал: они обсудили ебаный ковид - естественно, Таиланд и непонятно почему группу Блэкпинк (“охуенные”, сказал Мирон с такой непоколебимой уверенностью, что Славе оставалось только покивать, хотя он в душе не понимал, как связаны Таиланд и корейская девичья группа и как вообще о них зашел разговор), новый альбом Канье Уэста, ново-старую шизу Канье Уэста, вызванную Питом Дэвидсоном, нового Человека-паука. Политическую обстановку в стране. «Хуево как-то. Шевелений много», – неопределенно сказал Мирон. Слава только махнул рукой. Вернулись к переносу трижды разнесчастного Ампира Ви - Оксюмирон лишь загадочно пожал плечами и толком ничего не объяснил. Ну и ладно, решил Слава. Он в любом случае пойдет заценить актёрские способности и просвечивающую майку. Небо совсем потемнело, а в баре остались только нетерпеливо поглядывающий в их сторону бармен и засыпающая официантка. Мирон посмотрел на них, спохватился и улыбнулся до неприличия извиняющееся. У Славы появилось внезапное гадкое желание одновременно наорать, надавить на больное, чтобы губы задрожали, а потом эти самые губы приласкать. «Пиздец». Пиздец, согласился со своим внутренним голосом Слава. –We are going, sorry! Славик, пойдём ко мне? Я тут дом снимаю. У меня там винище есть, и коньяк. Ну как Славик мог ему отказать? Винище же. И коньяк. Они шли по полупустой улице, и Мирон чуть задевал его рукой. Он рассказывал о какой-то вечеринке, которая проводилась на острове аж с 80-х и о которой Слава вскользь прочитал в википедии и забыл. Слава кивал, угукал когда нужно, задумчиво кряхтел, когда Мирон переводил на него взгляд, но в целом пропустил всю лекцию мимо ушей. Он смотрел, как складываются губы вокруг слов. И думал. –Можем сходить, да? Ты тут до какого числа? Следующее полнолуние семнадцатого, я прошлое-то пропустил, но Илюха говорил, что круто. –Мм… Да у меня на восемнадцатое как раз билеты обратно. У нас концерт с Андрюхой 27 числа. –А. Жалко. Правда круто будет, по ходу. –У нас круче будет! На 10 часов! К такому готовиться надо! Мирон посмотрел на него с нечитаемым выражением лица, дернул уголком губ. –Я думаю, Слава, невозможно к такому подготовиться. Нужно таким родиться. Слава не понял, обосрали его или обласкали, но решил не обижаться. Такой он был благотворитель, конечно. –Слава, – деловито сказал Мирон, открывая дверь в небольшой пафосный коттедж и скидывая шлепки, –Я ща быстренько умоюсь сбегаю, достанешь вино из холодильника? И коньяк в шкафу над раковиной. Бокалы где-то там же… Умывался Мирон долго. Славик успел разлить вино, выпить бокал, долить обратно. Почитать лейбл коньяка, увидеть, что выдержка – 45 лет, нихуя, старше их обоих! Богатый еврей! Немножко бахнуть чисто ради интереса, наплевав на вечное правило не понижать градус. Мирон вышел немножко румяный и с блестящими глазами, уселся напротив Славы в классном белом кресле. Поднял бокал и брови, сказал: –Ну, за встречу! Надо же, в Питере ни разу не пересеклись, а на Пхангане - вот они мы. Слава булькнул в ответ что-то невразумительное. Да уж. Вот они мы. Стрелка часов стремилась к четырем утра, а Слава все никак не мог уйти. –Я помру столько пить, – пошутил он, глядя на то, как Мирон начинает посматривать на коньяк. –Да, умирать тебе пока рано, конечно. Кого же ты в аду будешь ебать? – Слава вскинулся, посмотрел на Мирона. Губы у него улыбались, но выражение лица… было снова совершенно нечитаемым. Слава как будто очнулся. Вся ситуация казалась бесконечно нереальной. Мирон вёл себя так, будто они со Славой были добрыми приятелями, а не людьми, которых связывал только один баттл и одна тысяча односторонних выпадов. Слава чувствовал, как внутри засвербило что-то неприятное. –Да вот именно что! Ладно, Мирошка Яныч, посидели, попиздели, пора и честь знать. Пойду я к себе в холопский отель три звезды, я-то вон даже не первым классом прилетел, как некоторые… – Слава обтер влажные руки о шорты, протянул руку, наконец поднял глаза. Мирон смотрел пристально, не отрываясь и почти не моргая. Так, в статике, не подкреплённые движением и разговором, глаза у него казались большими и грустными, совсем кукольные. У Славы что-то ухнуло в груди и он, повинуясь щемлению в сердце и алкоголю, подался вперёд и положил ладонь на острую коленку, пригладил большим пальцем тёплую кожу. Мирон перевёл свои невозможные глаза на Славикову руку, хлопнул пару раз ресницами, вздохнул, поставил бокал с вином. Потянулся через стол, осторожно обхватил ладонью затылок, и поцеловал. Красные от вина губы прижались нежно и почти целомудренно, ладонь на черепе едва ощущалась, и Слава понимал, что ему дают возможность свалить. И был бы Слава чуть поумнее, отстранился бы и сказал: мужик, ну ты чего, перепил? Че ты начинаешь? Давай на боковую. Пойду я. Жду нового релиза, а ты жди дисса, Мирончик Яныч. Не грусти больше, а то к психологу ходишь, в познании вроде преисполнился, а глазища ужас. Или был бы Слава помудачестее, оттолкнул бы его и сказал: ну так и знал, что ты пидорас, по глазам все понятно, ебать. Пиздец, я пошел. Скажи спасибо, что не въебал за такие выходки. Ты не за это часом от Жигана получил? Но Слава был Славой, и он не был сильно продуманным, и он не был совсем уж мудаком, и Слава думал об этом человеке почти каждый божий день на протяжении очень долгих лет. И глаза были и правда грустные. Поэтому он без раздумий проник языком в винный рот, схватил Мирона за талию, протащил через стол к себе, попутно смахнув на пол бокал и обив все Мироновы длинные ноги о стекло столешницы. Усадил к себе на колени. Мирон был тяжелый и горячий, пах свежестью одеколона и солнцем, и солёной водой, и обнимал его за плечи крепко и правильно. «Заебу его», нежно подумал Слава, кладя руку на действительно красивую шею и поглаживая большим пальцем дергающийся кадык. Предупредил вслух. Мирон облизнулся, заерзал. –Окей. Только гондонов нет. И смазки нет, если честно? Только крем. Солнцезащитный? Он масляный ужасно, должен подойти… Ебаться без гондонов - да и без смазки, раз уж на то пошло, - было хуевой идеей. Но Слава слыл королем хуевых идей, поэтому он вытряхнул Мирона из футболки, чуть потеребил соски, прикусил по очереди, чмокнул в губы и пошел добывать крем. –В спальне, – крикнул Мирон с дивана, стаскивая с себя шорты. –На тумбочке посмотри, или в сумке. Когда Слава вернулся, Мирон был полностью голый, шебутной и вибрирующий от нервной энергии. “Худой! Откормлю!” – подумал Слава и угрожающе навалился сверху. Поставил засос на шее, как хотел, еще один на груди. Задумался о том, как подступиться к Мироновой жопе. –Слава, – сказал нетерпеливо Мирон, вложил пятку в выемку ключицы. –Там уже все готово. Не провожай время, пожалуйста. Слава завис на секунду, скользнул рукой вниз. Погладил бархатистый на ощупь член, повел еще ниже. Там было влажно и податливо. Ебануться, восхищенно подумал Слава. Умыться он ходил, вы посмотрите на него! Актер больших и малых театров. Представил, как Мирон растягивал себя в ванной, пока Слава разливал им вино, задохнулся. Попробовал внутрь пальцем, вторым. Развел их, нащупал, наверное, простату, потому что Мирон вскинулся и застонал, яростно сверкнул глазами. Слава добавил крема, смазал член. Сказал: если че, жопа у тебя никогда больше не загорит, полтюбика выдавил. Мирон хихикнул, следом нахмурился. Сказал: давай уже, не могу больше. Слава, конечно, дал. Мирон не отводил от него взгляда и не закрывал глаза, стонал, подмахивал на каждый толчок, сжимал его бока сильными бёдрами, скрестив пятки на Славиной спине. «Я люблю тебя», стыдливо думал Слава, с оттяжкой входя под самый корень внутрь, заставляя Мирона жалобно хрипеть на одной ноте. «Я тебя люблю. Я тебя люблю». Слава огладил дрожащей рукой его влажное лицо, трагично заломленные брови, приоткрытый рот. Впихнул туда два пальца. Мирон послушно обхватил их губами, активнее заработал рукой, прикрыл, наконец, глаза, почти закричал. Сжал Славу внутри себя почти до боли, засучил ногами, вцепился ногтями в правое плечо, вскрикнул. Между их животами стало мокро и скользко. –Я сейчас кончу, – натужно предупредил Слава, ускоряясь и смаргивая застилающий глаза пот. Сквозь пелену возбуждения и алкоголя он на секунду подумал, что надо быть приличным человеком и вытащить член, пока не поздно, и спустить куда-нибудь кроме как внутрь, например, на подрагивающий живот. Но соблазн был велик, и ни о чем таком его вроде бы никто не просил, поэтому он единолично принял бремя решения. Мирон сначала не до конца понял, подрагивая от оргазма. Удивленно распахнул глаза, посмотрел на Славу, состроил сложное лицо. Очень аккуратно оттолкнул от себя, вставил два пальца в дырку. Слава судорожно поправил ещё не опавший до конца член. –Ты нахуя внутрь-то кончил? Ирод. –Чтобы ты мне ляльку родил, конечно, – бодро сказал Слава, погладив Мирона по мокрому животу, – будет с твоими глазами и моим носом, естественно. Без обид. У Мирона вспыхнули уши. Он открыл рот, подумал, махнул рукой. Оставил свою задницу в покое. –Ты чудовищный клоун. Принеси мне хоть салфетку какую-нибудь, ну. Слава вздохнул. Ноги чуть подрагивали и никакие салфетки искать идти не хотелось, поэтому для начала он собрал семя с загорелого живота, чуть повозил, получив слабый пинок коленом, поднёс ладонь ко рту Мирона. Тот снисходительно махнул ресницами, закатил глаза, высунул язык и широко провёл им по ладони, от запястья до кончиков пальцев. –Пиздец ты, – сказал Слава севшим голосом. Подумал: ну сучка. Вслух сказал: –На живот переворачивайся. –Зачем? – Мирон недовольно засопел, пьяный и разомлевший, уже почти совсем сонный. –За спросом! Он со стоном перевернулся, заворчал. Слава одним движением подтянул его, придержав под животом, поставил на колени, погладил раздразненную дырку большим пальцем. Пропихнул его внутрь. Оттянул чуть вниз, добавил язык. Мирон крупно задрожал, заскулил в обивку. Слава чмокнул его в ягодицу, шепнул: Мирош. Давай, зайка, постарайся для папки. Мирон заалел ушами, спиной, даже ягодицы у него, казалось, покраснели. Он всхлипнул ещё раз, второй, и по пальцам у Славы потекла белёсая жидкость. Он поймал ее губами, сглотнул. –Отменяем деторождение! - довольно облизнулся Слава, поглаживая Мирона по заднице. В ответ тот лягнулся, но совсем без энтузиазма. Перевернулся кое-как на спину, глянул на Славу. Посмотрел на его рот. –В следующий раз уж тогда. Он пропустил руки под мышками, потянул на себя. Слава улёгся, тяжело прижав всем своим весом Мирона к дивану, помедлил, поцеловал в губы, не встретил сопротивления. Подумал, что вообще было бы прикольно. Ну, то есть, только если без пуза и всего вот этого, а как-нибудь магически, бац - и дитенок… хотя даже если и с пузом… –Останешься со мной сегодня? Поздно уже. Заблудишься. Слава остался.