Кривое зеркало

Глаза ужасно болели и самопроизвольно слипались, но спать в самолете Катя не могла. Страх летать за эти годы никуда не делся. Она все так же дрожала всем телом, пытаясь унять трепыхающееся сердце, сидя в железной махине, мчащейся по воздуху на огромной скорости. Отвернувшись к иллюминатору, она раскрыла шторки и устремила взгляд на кучные облака, расстилающиеся внизу. Утренний воздух был ясным, ярко-лазурным, погода в Москве обещала быть солнечной. В душе по-прежнему стояла печальная пустота, но ощущение, что она все сделала правильно ей придавало сил и веры в лучшее. Павел отнёсся к их решению с поразительным пониманием. Он отвёл Катю в кабинет и долго-долго беседовал с ней по-душам. Этот разговор не был похож на атаку Маргариты. Павел Олегович был непредвзятым, выдержанным и мудрым человеком. Он старался понять, дать совет, а это главное. Он не переубеждал, не уговаривал, зато внимательно слушал, а Катя вдруг осознала, что за все прожитые в семье Ждановых годы ей получилось по-настоящему выговориться только сейчас, со свекром. После их беседы Павел собрал всех в гостиной и озвучил свой вердикт относительно акций. Катя долго сопротивлялась, отказывалась, но Павел настоял, да и Андрей тоже. Оба были настроены на мировую. Только Марго тихонько фыркала, потягивая чай. Кате и дочери после развода присуждался внушительный процент акций, их с Андреем квартира и крупные дивиденды. В итоге Катерина сдалась. Она была в душе бессеребренницей, но лишить своего ребёнка полагающегося ей наследства просто не могла. И пусть ей придётся иногда участвовать в жизни компании как акционеру. Им ведь все равно нужно будет общаться и видеться с Андреем даже после развода, ведь права Жданова на дочь никто не отменял. Это, кстати, было главным условием Ждановых — видеться с дочерью и внучкой регулярно и принимать непосредственное участие в ее воспитании. Алёна приняла новость о расставании родителей мужественно. Для своих восьми лет девочка росла очень рассудительной и ещё до того, как мама и папа смогли сформулировать суть, спросила: «Вы что, разводитесь?» В этот момент Катя с Андреем замолкли, нерешительно подбирая нужные слова. Андрей попытался лавировать, начал искусно забалтывать ребёнка, но Катя, взглянув ей в глаза, прочитала — Алёна все понимает. «Да, малыш, мы разводимся, но мы с папой всегда будем рядом и никогда не перестанем тебя любить», — ответила она, устроив дочь на коленях. Девочка молча прильнула к Катиной груди и затихла. Андрей присел рядом и, обняв обеих, оставил на тёмной макушке девочки трогательный отеческий поцелуй. В эту минуту у каждого из них стоял в горле тяжелый комок, а потому сидели в тишине — говорить ни у кого из них попросту не было сил. Катя улетела в Москву следующим утром, а Жданов решил остаться ещё на неделю. Алёна давно хотела побывать в Диснейленде, да и у Андрея в Париже были свои дела. Было решено отправиться на несколько дней во Францию и заодно лично проверить их фирменные магазины. Катю же ждала масса работы в Зималетто, которую она должна была завершить перед увольнением. Андрей уже подписал ее заявление об уходе, поэтому времени оставалось немного. По прилету Катя собиралась сразу ехать к родителям. Держать их в неведении было уже неудобно. Мама постоянно зазывала их в гости на пироги, отец предлагал Жданову приехать, чтобы пропустить с ним чарочку под футбол, даже не подозревая, что дети уже давно не живут вместе и собираются развестись. Поэтому Катя вынуждена была поставить их перед фактом, и как можно скорее. Естественно, вываливать на них всю подноготную она не хотела. Да и какая разница, почему они с Андреем решили расстаться. Они люди взрослые, и родители должны были просто принять это, как данность. Шереметьево гудел звонким ульем, вещал, объявлял, трубил и все это под голоса путешественников, громыхающих багажом, толпами снующих по огромным залам. Катя получила свой небольшой дамский чемодан и была уже готова выйти на улицу, чтобы взять такси, что постоянно толкутся у аэропорта.       — Идёт и даже не смотрит, а я табличку, между прочим, с твоим именем держал. Но моя королева прошла мимо. Катя обернулась на пробасивший за спиной голос и расцвела в улыбке.       — Господи, Саша! — она заливисто рассмеялась, указав на табличку в руках Александра, на которой красным маркером красовалась надпись «Екатерина Воропаева». — Ты в своём репертуаре!       — Я очень скучал, — он сделал уверенный шаг к ней навстречу и, словно это стало уже традицией, обнял, крепко прижав к себе.       — Откуда ты узнал, что я прилетаю? Почему не позвонил, не предупредил, что встретишь? Воропаев самодовольно хмыкнул и, наконец, застав Катерину врасплох, сорвал с ее губ причитающийся ему долгожданный поцелуй.       — Мой хороший приятель служит в аэропорту. Человек он не простой, поэтому достать сведения о проданных на рейс билетах для него не составило большого труда, — пояснил Алекс, продолжая покрывать легкими поцелуями ее шею и лицо. — Честно говоря, ждал тебя не раньше пятницы. Думал, будешь гонять чаи файф-о-клок с дорогой Марго и не вспомнишь о бедном Александре Юрьиче.       — Не такой уж ты и бедный! — игриво фыркнула Катя. — А напротив — самодовольный, самовлюблённый нарцисс. С чего ты вообще решил, что я прилечу одна? И с чего решил, что я захочу продолжать с тобой отношения? Я обещала подумать, но я…       — Никаких но! — Саша закрыл ей рот поцелуем, не дав договорить. Катя и не сопротивлялась. Не рассказывать же ему, что она чуть с ума не сошла за эти дни в Лондоне в ожидании от него хотя бы скупого, короткого смс. Хоть сама первой бери и пиши, ей богу! Она и сама жутко хотела увидеть его, снова почувствовать на своём теле его умелые ласки, ощутить вкус пьянящих губ. Она скучала, безумно скучала, но Воропаеву знать об этом было не обязательно. А не то возомнит о себе ещё больше. Хотя, казалось бы, куда уж ещё.       — Поехали ко мне, — с придыханием прошептал он ей в шею. — Иначе ты поставишь меня в неудобное положение, — бросив взгляд вниз, он смущенно улыбнулся. Катя лишь усмехнулась, чувствуя и без намёков его дикое желание.       — Поехали! — она сдалась. Не стала даже начинать этот бесполезный пинг-понг. Да и зачем, если оба сгорали от нетерпения оказаться снова наедине. Они лежали в его кровати, устало поглаживая друг друга. Губы Александра снова и снова целовали ее шею, где до сих пор суматошно билась жилка. Ее тело плавилось под его прикосновениями, словно воск, тянулось навстречу, отзывалось мурашками. И он опять терял голову, пробуя с этой женщиной нечто новое, совершенно для него неизведанное — нежность. Он купал ее в ласке и нежности и сам же тонул в них. Это было так сладко и так приятно, как непрекращающийся экстаз. Раньше он привык просто брать, грубо получая то, что требовала его природа, но теперь все было иначе. Грубость и похоть куда-то исчезли, а на их месте возродилось большое, трепетное желание дарить этой женщине наслаждение.       — Может, останешься на ночь? — предложил Воропаев, любуясь ее плавными, грациозными движениями.       — Нет. Мне нужно к родителям, — ответила Катя, поправляя перед зеркалом прическу. — И хватит на меня так смотреть! Ты меня смущаешь.       — Скорее искушаю. Ты очень красивая, вот и смотрю, — Александр поднялся с постели и, подойдя к ней, склонился над ушком. — Не уезжай! — прошептал он, жарко опалив ее шею дыханием.       — Лучше платье помоги застегнуть! — покачала она головой и нехотя выбралась из его рук.       — Кать… — Александр вдруг посерьезнел и нахмурился. Катя тоже смутилась и спокойно ждала, когда он продолжит, но Воропаев молчал, неуверенно мялся, виновато заглядывая ей в лицо, что было совершено ему не свойственно.       — Что? — переспросила Катя с недоумением.       — Я с тобой честен. Запомни это, пожалуйста. Я клянусь тебе всем, чем только можно поклясться!       — Я тебе верю, — ответила Катя совсем без должной уверенности в голосе.       — Я очень на это надеюсь! Александр отвез Катерину на Авдеенко только к вечеру. Сначала они решили пообедать, затем прошлись по парку и немного подышали воздухом. Погода стояла чудесная, а тратить день на чайные посиделки с родителями и бесконечные оправдания Кате и самой не хотелось. Не успел Воропаев отъехать от дома Пушкаревых, в его кармане завибрировал телефон.       — Слушаю! — гаркнул он с раздражением, увидев на дисплее незнакомый номер, а хотелось бы, конечно же, Катин.       — Что же ты, Сашенька, мне не звонишь? — тихо отчеканил Шнайдеров. — А я жду и жду. Не хорошо заставлять человека в преклонном возрасте волноваться.       — Максим Иванович, я, честно признаться, не ожидал Вашего звонка. Удивлён малость, — ответил Александр, выдержав небольшую паузу.       — Говорил ты красиво, а Жданов-то от ссуды отказался!       — Я не могу это комментировать. И вообще, Максим Иваныч, я тут подумал, а зачем мне это все? Бизнес у меня есть, доход хороший, чего я Жданову тоже желаю. Нам делить больше нечего. В телефонной трубке раздался сардонический хохот.       — Взял, значит, натурой. Молодец, Сашка! Вот и отец твой такой же был. На шаг впереди всегда от Пашки. Тот честный очень, совестливый. А Юрка знал чего хотел. Вот и ты женушку ждановскую к рукам прибрал, говорят. «Не иначе как Яся растрепала!» — подумал Воропаев, скривившись.       — Ну что, Саш, жаль, конечно, что с тобой каши мы не сварили. Оставил дедушку без такой добычи. Мы б Зималетто обанкротили на раз, будь ты в отца, — не прекращал сокрушаться Шнайдеров. — Ну, дедушка не злопамятный. У него, Саш, просто память хорошая. В трубке резко раздались короткие гудки. Отшвырнув телефон на соседнее кресло, Воропаев громко выругался. Послевкусие от разговора было таким паршивым, что он решил как можно скорее оказаться дома, чтобы срочно чем-то себя занять или хотя бы успокоить бокалом коньяка.