Кривое зеркало

Город… холодный, гранитный, величественный и сильный. Его ветра пронизывали насквозь, а об его острые льды можно было при желании вспороть себе вены, и это желание, по правде говоря, трепыхалось в Кате раненым зверем всякий раз, когда она возвращалась в свою шикарную съемную квартиру на Большой Морской после очередного утомительного дня. Руководство давалось ей не сложно, но вот сам город, его мощь, его холод. Она не могла здесь расслабиться, ощущая внутри необъяснимое желание всё время обороняться. Желанный покой так и не наступил, хотя в первую очередь Катя ехала в северную столицу именно за этим. Переезд дался ей тяжело: родители отговаривали, Герман вздыхал в трубку, напоминая о своём предложении вечерними звонками, Юлиана с присущим ей пылом азартно толкала её в эту авантюру, а Андрей, как назло, держал холодный, равнодушный нейтралитет. Он настолько проникся сестрой Полянского, что можно было подумать, что та и была любовью всей его жизни. Даже на первый в новом году январский совет директоров её притащил, вызвав строгое негодование Павла и торжествующее хихиканье Марго. Маргарита была бесконечно рада за сына, носясь с его новоиспечённой возлюбленной так, как не носилась в былые годы даже с Кирой. Жданову удалось пустить пыль в глаза всем без исключения, только не Кате. Она знала его как никто, она видела его глаза. Они были потухшими, потерянными, ничего невыражающими, в то время как Лара смотрела на Андрея как на божество. Она идеализировала его и безгранично им восхищалась, а Кате оставалось лишь пожелать им счастья, в которое верилось с большим трудом. После совета директоров немного отступившая хандра взялась за Катерину с новой силой. Юлиана была права — в четырёх стенах она сама съедала себя, жалела себя, критиковала себя, а нужно было всё-таки перестать, взять себя в руки и, наконец, изменить свою жизнь, тем более предложение Германа всё ещё оставалось в силе. Сам он старался на неё не давить, и если и делал это, то очень деликатно и ненавязчиво. Апогеем стала критическая точка, когда Катя, растеряв последнее самообладание, решилась на звонок Воропаеву. Она набрала его номер по памяти, судорожно прижала телефон к уху и замерла. До боли и дрожи хотелось услышать его голос. Пусть и разговора у них не получилось бы, пусть это был бы обмен дежурными фразами или даже его единственное металлическое «алло». Катя затаила дыхание, моля Бога, чтобы Саша взял трубку. В телефоне послышалось шипение, нарушившее тишину ночной комнаты, а затем ненавистное пиликанье и голос оператора, извещающий о том, что аппарат абонента выключен. А чего ещё она ожидала от него? Она сама же порвала с ним, причём сделала это наиграно и некрасиво. Он это понимал, совершенно точно. Александр видел людей насквозь и наверняка распознал ее фальшивую игру. Так почему же всё это время он не давал о себе знать? Почему ни разу не позвонил? Ответ напрашивался сам — это всё было враньём, спланированным планом, чтобы отомстить давнему врагу. Она сама никогда не была ему нужна, и в пору было бы уже с этим смириться, забыть его и отпустить эти невыносимо сладкие воспоминания об этих таких коротких, но таких страстных отношениях, но что-то мешало. Непонятная жажда простого разговора с ним не оставляла Катю ни на секунду. На следующий день она, скрепя сердце, поехала к Александру домой, но тот предсказуемо отсутствовал. Консьержка сказала, что он съехал ещё полтора месяца назад и вероятно вернулся в Германию, где постоянно проживал последние восемь лет. Конечно же, ведь он давно собирался вернуться в Мюнхен. В Москве его ничего не держало, кроме погребённых родителей. А ведь она даже не успела передать ему картину, принадлежащую его матери. Картина теперь висела у неё в спальне, беспрестанно напоминая ей об Александре, но снять её не поднималась рука. Прорыдав тогда в машине около часа, Катя не заметила, как достала мобильный и набрала номер Германа. Он ответил спустя несколько секунд. Голос был звонким и ликующим, будто он понимал, зачем она ему звонит. Говорить долго Катя не могла, вдруг испытав непомерную усталость. Она лишь сказала, что согласна ехать в Петербург, а затем сразу же положила трубку, обреченно уронив голову на холодное стекло. Выбор был безвозвратно сделан. Катя Пушкарёва никогда не отступает назад. Это нужно было всем уяснить в первую очередь. В комнате повисли синеватые, апрельские сумерки. Включать свет не хотелось. Даже приятно было смотреть на серую Мойку через незашторенное панорамное окно. Снег на ней почти растаял, обнажив её тёмные, неприветливые воды. Было в этом пейзаже что-то завораживающее и умиротворяюще тихое. Катя всё-таки поднялась с дивана и зажгла свет. Большая кованая люстра озарила уютную гостиную, обставленную дорогой мебелью. Налив себе ещё вина, Катя снова опустилась на диван с книгой и погрузилась в чтение.       — Так, лекарства я купил. Всё по списку. Завтра с утра ещё приедет мой знакомый врач, посмотрит, — Герман незаметно вошёл, и подкравшись сзади, нежно поцеловал Катю в шею. От него пахло морозом и речным бризом. Скинув пальто, он пошарил кочергой в камине, перемешав тлеющие угли и, мирно улыбаясь, сел напротив. — Спит?       — Да, уложила пораньше. Хорошо хоть температура спала, — Катя устало улыбнулась, слегка пригубив вина.       — Хорошо. Не переживай, это обычная простуда, — улыбнулся Полянский, притянув к губам Катину левую ладонь.       — Я знаю, но всё равно каждый раз волнуюсь, как и любая мать. Хорошо, что ты прилетел сегодня. Я была допоздна на переговорах, а няне я не так доверяю, хоть Арина девушка очень хорошая.       — Катюш, ты всегда можешь на меня положиться. Ты же знаешь… — он пересел к ней на диван, забрал из её рук бокал с вином и жадно прильнул к мягким губам, крепко прижимая Катю к себе. Она не отталкивала, но и не отдавалась ему, спокойно и благосклонно позволяя себя целовать. Эта холодность не могла не задевать, но Герман терпел, ничего не требуя сверх того, что Катя уже давала ему. Вот уж три месяца она успешно возглавляла филиал «7 group» в Петербурге. Дела в компании шли прекрасно, только вот на личном фронте завоевание сердца деловой красавицы давалось Полянскому нелегко. Катя не говорила ни да, ни нет, не подпускала чрезмерно близко, но и не отталкивала, заставляя его, как мальчишку, всякий раз терять голову и лететь в Питер, когда выдавалась свободная минутка.       — Завтра прилетает Томас, — Катя отстранилась, поправила волосы и снова взялась за бокал. — Сказал, что будет не один, а с партнером. Тот, в свою очередь, прилетает с женой.       — Боже, Томас любит устроить из любых переговоров вечеринку, — Герман рассмеялся и тоже налил себе немного вина.       — Надеюсь, смогу выбить у них скидку на чипы для вышивальных станков. Иначе придётся закупать в Тайвани, а это ударит по качеству.       — Нет, Катюш, только Германия и Америка. Другого даже не рассматриваем, — согласился Полянский.       — Главное, чтобы партнёр оказался сговорчивым, — вздохнула Катя и пытливо взглянула на Германа.       — Я уверен, ты сможешь его расположить, — он кивнул ей бокалом, после чего опять притянул к себе и начал мучительно нежно целовать в шею, боясь растратить такой тихий вечер впустую на разговоры о работе.