Закусив хвосты: дополнительные материалы

— Джуни? — голос матери раздался за дверью. — Я зайду? Всего секунда, чтобы сменить очередную книгу с жуткой обложкой на Библию, натягивая маску примерного сына — действие, доведённое до уровня рефлекса. Усталое лицо женщины озарила добрая улыбка, стоило только ей узреть юного ангела, невозмутимо перелистывающего страницы Священного Писания. — Читаешь? — тепло её невесомой ладони отпечаталось на одеяле. «Нет, блин, картинки разглядываю», — недовольно поджав губы, он перевёл взгляд на тонкие пальцы. Аккуратные, но помеченные трудом: по рассеянности полученный ожог во время готовки, пара старых порезов и едва заметное шелушение от антисептика на суставах. — Угу, отец Рафаэль подарил. — Маме — ни слова, а то седин ей добавишь, — заговорщически подмигнул священник, подвинув ближе обёрнутую в газету книгу. — Тут настоящая мясорубка, тебе точно понравится. Казалось бы, святоша, что проповеди читал перед безмозглой паствой, должен был под ручки с другими верующими скакать по радужным облакам и восхвалять Всевышнего, обещая праведникам чудесный мир, лишённый боли и страданий. Духовенство представлялось Хонджуну именно таким: фанатиками с особенной страстью к промыванию мозгов. Но отец Рафаэль был явлением своеобразным настолько, что перед его хитрожопостью сдавал позиции даже самый ушлый подросток-нигилист, который до знакомства со священником после школьных занятий упрямо отказывался выходить из комнаты. Кто бы мог подумать, что Джуни — тихий и замкнутый ребёнок в глазах матери, а по совместительству бесстыжий хам для всех остальных, проникнется уважением к какому-то дядьке в сутане? Будет с трепетом хранить его подачки и (какой ужас!) прислушиваться к мнению взрослого? Такого разрыва шаблона юноша, не вписывающийся в общественные рамки, и сам не мог предсказать. Особенно из подарков святого отца Киму-младшему пришлась по душе раритетная футболка с логотипом группы The Rolling Stones. Настоящее сокровище — на рынке не найти. Госпожа Ким наверняка устроила бы Испанскую инквизицию, заметив подобное исчадие Ада в гардеробе сына, так что Хонджун припрятал занятную вещицу, ожидая момента, когда сестра Анджела наконец выпустит его в свободное плавание. Она не всегда была повёрнута на религии. Когда карга с косой забрала отца, Джуни едва исполнилось три. Он этого не помнил. Совсем. Горе, которое мальчишка тогда не мог осознать, оставило сильный отпечаток на вдове Ким. Мать, до этого проработавшая не менее семи лет только в больнице, открыла для себя волонтёрство, не заметив, как сын вырос вопреки её хорошему примеру совершенно отчуждённым к проблемам других людей. Он наблюдал за тем, как заплутавшая в иллюзиях женщина отчаянно искала утешения в помощи нуждающимся, и оттого испытывал к её благородным порывам лишь отвращение. — Как грубо! Неужели сложно уступить однокласснику место? Посмотри, ему же больно! — учитель физкультуры указал на замотанный бинтом окорок мальчишки. — Надо было смотреть под ноги, — недовольно фыркнул Хонджун, нехотя убирая рюкзак со стула. Как только он перешёл в среднюю школу, ситуация обострилась. Мать поставила в гостиной лик Девы Марии и стала посещать собрания верующих вместо того, чтобы отвозить сына на учёбу. Утомительные пересадки на станциях метро, заменившие заслуженный утренний сон, обернулись очередной ненавистной рутиной. — Джуни, не хочешь сходить со мной в церковь? — Прости, мам, завтра контрольная, я должен как следует подготовиться. Пик материнского безумия пришёлся на самую невыносимую пору его взросления. В то время, когда сверстники начали пробовать алкоголь, пытаться строить взрослые отношения и зависать после уроков в караоке и компьютерных клубах, Кимы переехали из родного дома (где стены собственной комнаты надёжно прятали Хонджуна от вездесущей опеки) в церковный приход. Тутси, красноухая черепашка и едва ли не единственный его друг, таких потрясений не перенесла, поставив точку в сколько-нибудь нормальной жизни хозяина на следующее утро. Мама устроилась медработницей в приют, постепенно продавливая терпение сына постоянными разговорами о том, что хочет окончить семинарию и стать полноценной частью духовенства, как только пройдут выпускные экзамены. И только Ким Джихун оказался единственным взрослым, достойным интереса в этом святом Аду, неожиданно завоевав расположение нелюдимого подростка. Не сказать, конечно, что знакомство с ним можно было назвать приятным, но… — Как думаешь, Ганнибал Лектер был злодеем или его извращённая мораль в сочетании с гением могли послужить добру? — тёмное пятно опустилось рядом на крыльцо беседки, беззвучно настигнув подростка со спины. Хонджун вздрогнул, резко захлопнув книгу с витиеватым рисунком красного дракона на корешке. — Не говорите маме, — втянув шею подобно черепахе, юноша покосился на священника, по-кошачьи улыбающегося утреннему солнцу. — Пожалуйста. — Ты сын сестры Анджелы? — невозмутимо вытянув ноги из-под подола сутаны, мужчина сбросил с себя сланцы и зарылся босыми ступнями в песок. — Джуни, да? — Хонджун, — недоверчиво наблюдая за тем, как незнакомец распластался на деревянном настиле, он отодвинулся подальше. — Ну… а я Ким Джихун. Можешь звать отцом Рафаэлем или дядей Кимом — как удобнее. В принципе даже «эй, ты» подойдёт, но лучше сделай скидку на возраст. — Не слишком вольная манера речи для священника? — намереваясь поскорее покинуть общество очередного пришибленного, юноша отряхнул налипший на ноги песок и принялся обуваться. — А ты слишком уж холодный для сына женщины, что пригрела минимум дюжину сирот, — усмехнулся священник. — То есть, извини. Душа твоя, дитя, мятежна, её гложет тяжкий груз непримиримых противоречий, а взор затуманен грехом, что сковывает юное доброе сердце. — Эй, дядя, а ты откуда такой упал? — презрительно фыркнул Хонджун, чувствуя, как в животе тут же проснулась изжога. Жар опалил руки. — Известное дело, все мы, дети Божии, — вздохнул святой отец, — к вере приходим тернистым путём. — Ясно, всего доброго, — затянув шнурки кед, юноша сунул книгу под мышку и бросил на чудаковатого мужчину неодобрительный взгляд. — На солнце долго не валяйся, а то лицо закоптит. Прихожане в ужасе разбегутся. Он сделал всего шаг, прикидывая в уме, где найти новое укромное место для чтения, но чужая нога тут же взметнула в воздух тучу песка. Священник подскочил на месте, нелепо взмахнув руками, и оживлённо затараторил: — Слу-у-ушай, давай я деньжат отсыплю, а ты сгоняешь в магазин за углом и купишь мне пару пачек сигарет? Raison Blue, если можно. Я матери ничего про книжки маньячные не скажу, а ты будешь помалкивать, что отец Рафаэль дымит, как кадило. — Я несовершеннолетний, — отряхивая теперь и джинсы, недовольно проворчал Хонджун. — Почему сам не сходишь, раз так курить охота? — Да ты представь, как на меня посмотрят? Святой отец! Да за мучительной смертью пришёл! — неожиданно рассмеялся Ким Джихун и коварно потёр ладони. — А ты как раз выглядишь лопухом, которого за куревом гоняют. Продавщица там больно жалостливая, может даже так отпустит, решив, что с тебя ещё и карманные деньги трясут. — И этого лопуха сейчас подстрекает ряженый священник. — Не ряженый, а самый настоящий, — важно пригрозив пальцем продолжил ломать комедию мужчина, — Ну, чего тебе стоит? Всё будет в ажуре. Негласный договор с Дьяволом в сутане был подписан подлым шантажом и уязвлённой гордостью Хонджуна. Лопухом его ещё никто не называл. Нарекали циником, засранцем, грубияном, чудаком, психом, социопатом, но никак не простачком, которого можно гонять за куревом, да ещё и за свои карманные деньги. Хулиганы сторонились Кима, посмеивались издалека над тем, что парнишка с диким взглядом живёт при церкви, сироткой поддразнивали, найдёнышем, чёртом. Но на каждого беса может найтись свой рогатый козёл, упрямством больше похожий на осла или легавую собаку. Иначе не объяснить было, почему Ким Джихун обнаруживал нелюдимого подростка в самых тайных убежищах, которые тот только мог придумать. — Убийца — дворецкий, — с шёпотом из куста вылетело едкое облако табачного дыма. Юноша захлопнул книгу, стараясь не дышать, чтобы ненароком тут же проснувшаяся изжога не вспыхнула ещё жарче. — Дядь, тебе сколько? Сорок? Или пять? — процедил он, вслушиваясь в треск веток за спиной. — Сорок пять, — ехидно усмехнулся священник и, чёрным пятном вывалившись из зарослей, умостился рядом на скамейке. Хонджун хотел было ответить чем-нибудь желчным, едким, достаточно тяжёлым, чтобы уравновесить испорченный момент тишины и покоя, но не успел. Едва открыл рот, как по лбу несильно стукнули чем-то твёрдым. Он отстранился, разглядывая предмет, что сжимали узловатые, точно ствол восточного платана, пальцы отца Рафаэля. — Возьми, — яркие пятна расплылись перед носом. — Секреты домоводства для молодых хозяек? — скосив глаза, вслух прочитал парнишка и брезгливо скривил губы. Очередной глухой хлопок по лбу заставил его зажмуриться. Книга шлёпнулась на колени. — Открой, бесёнок, — давясь дымом, хихикнул священник. Пальцы скользнули по глянцевой бумаге с крупным заголовком и фотографией женщины в резиновых перчатках. Корешок гладкий, без следов сшивания. Ким поддел край — дополнительная обложка отогнулась, открыв взгляду лик иного издания. Сняв неуместную обёртку, юноша застыл, следуя ногтем по извилистым тёмным линиям. Силуэты голых деревьев в объятиях тумана, небрежные буквы, сложившиеся в слоги, а затем — слова: «Лес убийств». — В школьной библиотеке таких не бывает? — довольный реакцией на неожиданный подарок, святой отец по-кошачьи зажмурился и глубоко затянулся. — Там одно старьё, — согласно кивнул парнишка и зарылся носом в страницы. Совсем новая, хрустящая типографским клеем книга пахла свежей печатью. Из глубины листов с шуршанием вывалилось нечто зелёное, упорхнув под ноги. Хонджун наклонился, подобрав десятитысячную купюру. — Четыре пачки? — Такова стоимость доверия. Нахмурившись, он вложил бумажку обратно в книгу. — С математикой у тебя явно всё не так плохо, как рассказывает сестра Анджела, — хмыкнул Ким Джихун. Хотелось вернуть подарок, сорвать с себя позорный ярлык лопуха на побегушках, но тогда историю, что так хвалил сам Стивен Кинг, прочитать Хонджуну довелось бы нескоро. — А если кто-то расскажет маме про то, что я покупаю сигареты? — всё ещё сомневаясь, юноша настороженно взглянул на мужчину, что затушил окурок о ножку скамейки и затолкал смятый фильтр в неглубокую ямку у самой земли. Для своих сорока пяти отец Рафаэль выглядел достаточно молодо — ни за что не дашь больше тридцати, если бы не пробивающаяся на коротко остриженных висках седина. Приятная внешность, проницательный взгляд и всезнающая спокойная улыбка — эталон человека, что ремеслом избрал чинить и направлять заблудшие души. Но это там, в церковном зале. Здесь, вдали от чужих глаз, Ким Джихун выглядел скорее узником собственных привычек в траурном одеянии с белой колораткой — ошейником на горле праведника. — Ты в её глазах самое чистое дитя на свете, Джуни, — ласково потрепав парнишку по голове, священник ободряюще подмигнул и устроил мозолистую ладонь на плече тайного сообщника. — Она ни за что не поверит в этот бред. — Не стыдно врать всем вокруг? — А тебе? — хитрый кот обнажил зубы в усмешке. — Я не вру. Просто не говорю того, о чём буду жалеть. Отец Рафаэль насмешливо хрюкнул: — О чём ты будешь жалеть, если хоть раз скажешь матери, что хочешь провести время вместе? Сходить в кино, например, или пройтись по магазинам вместо того, чтобы подметать двор и прятаться в кустах с очередной книжкой? — С чего ты взял, что я хочу именно этого? — раздражённо скинув с себя чужую руку, Хонджун поднялся на ноги. Книга ощущалась весом с половину килограмма, и он ярко представил, как заохал бы этот противный дядька, если бы томик угодил в его вездесущий длинный нос. — Мне и одному неплохо. — Заметно, — саркастично скривился мужчина, — особенно, когда ты так завистливо смотришь на ребятишек из приюта, что кружат вокруг сестры Анджелы. Давай, скажи ещё, что не ты перевёл полпакета яблок, пытаясь научиться вырезать зайцев из долек. Пироги, кстати, вкусные потом напекли, да? — Ты следишь за мной? — Жар сдавил рёбра, скручивая тлеющие частыми вздохами лёгкие. Тупая боль запульсировала в затылке. — Старый извращенец! Понавыдумывал хренотень какую-то и издевается теперь! Ким Джихун залился смехом, ловко увернувшись от пролетевшей мимо его головы книги, что с шелестом рухнула на траву в глубине кустарника. — Чего ржёшь? Клал я на эту богадельню, оборванцев и долбоёбов, что думают, будто какой-то дед в облаках с зефирной бородой спасёт их от того, что рано или поздно они загнутся, обнимая нарисованную на деревяшке рожу. Ни одна собака не вспомнит их имени! Мне плевать, пусть эта дура и дальше считает, что нужна тупым верунам, преклоняющим колени перед лицемерами вроде тебя. Я съебусь отсюда сразу же, как только сдам экзамены, и навсегда забуду и тебя, и её, и весь ваш полоумный сброд. Ноги моей здесь не будет, даже если всех вас перережут как свиней, и на эту ебаную церковь упадёт метеорит или ядерная боеголовка. Лицо священника помрачнело и подёрнулось мутной пеленой. В глазах защипало, губы свело, и какое-то тяжёлое, беспокойное чувство заколотилось в груди, требуя кислорода. Хонджун попытался набрать воздуха, но вышло рвано, коротко, недостаточно для того, чтобы погасить разверзнувшуюся внутри Преисподнюю. Пальцы запутались в волосах, до боли натягивая кожу, а ясность действительности по-прежнему дрожала горячей солёной водой, струящейся по щекам. — Ненавижу. Чтоб вы все сдохли! — Джуни, — тихо позвал его священник, — успокойся, пожалуйста. — Я Ким. Ёб твою мать. Хонджун, — сквозь зубы прошипел подросток, ощущая, как тело вдруг превратилось в дрожащий маревом кусок раскалённого металла. Страшное, неизвестное состояние сковало руки и ноги, угрожающе клокоча в животе. Казалось, ещё секунда — и он взорвётся, расплавится или просто отключится. — Закрой свой поганый рот, ты, двуличный неудачник! Он зажмурился и слепо попятился назад, надеясь на скорый конец пытки и уповая на то, что все злые слова, слетающие с языка, заберут неприятное чувство с собой. — Вот балбес! — вскрикнул мужчина, и какая-то сила резко потянула мальчишку вперёд, больно осадив на твёрдую поверхность. Плечам, зажатым в тиски, стало жарко и неуютно. — Будешь истерить — вся округа сбежится. Ну что ты разревелся? Брыкаясь и рыча, Ким выпутался из объятий и смахнул слёзы, продолжая нервно и шумно выпускать носом горячий воздух. Он хотел вскочить, пнуть мерзкого взрослого, наплевать на брошенную в куст книгу и сбежать, запереться в тесной комнате и там же помереть. Самое простое решение всех проблем — исчезнуть, распылиться без следа. Только отец Рафаэль, будь он трижды проклят, снова ухватил его за плечо, не дав подняться. — Убери от меня свои грязные лапы, — фыркнул Хонджун. Что-то мокрое и вязкое тут же надулось и лопнуло под носом. Священник удивлённо округлил глаза и поджал губы. Его щёки дрогнули и вдруг взорвались громким хохотом: — Что за дурной сопляк, — задыхаясь от смеха, он сорвал листок и ткнул им в лицо мальчишки. Кожу над губой стянуло. — Сопли — пузырями, а поносит всё, на чём свет стоит! Юноша подскочил, порывисто утёр нос рукавом и вцепился в злосчастный куст, швыряя в священника ошмётками листвы. — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — С каждым словом многострадальное растение скоропостижно лысело ровно на две горсти зелени. — Пусть весь мир исчезнет в пепле, пока Джуни пускает сопли! — не унимался мужчина, закрываясь руками от «конфетти», яростно осыпающегося на его подёргивающуюся от смеха голову. С нарастающим рёвом разъярённый подросток схватил лежащую в траве книгу и со всей дури треснул священника по спине: — Тварь злоебучая! — Новый удар. — Микроб унитазный, нахуй ты из-под ободка вылез?! — Ещё один. — Катись обратно в свою вонючую семинарию! Он продолжал бездумно бить беззащитного отца Рафаэля и осыпать его ругательствами, всё чётче ощущая подступающую к горлу тошноту. — Хуёк с ноготок, а жизни учить вздумал! Бог не научил рот закрывать, когда надо? В жизни добился только того, чтобы паразитировать на пожертвованиях, а как школьников за сигаретами гонять — так первый! На краю сузившегося поля зрения парнишка заметил, как дрожащие руки стали медленно подниматься над головой священника, точно он вот-вот начнёт молить о пощаде. Но все тормоза уже были сорваны — Хонджун не мог остановиться прямо сейчас, даже если бы отец Ким замертво свалился со скамейки. — Убью суку! Мне похуй, что ты, пидорас старый, в пустой башке держишь! Держи при себе! Это моя жизнь, и если тебе что-то не нравится, забирай свою ебаную книженцию и топай отсюда нахуй! Обложка выскользнула из пальцев, и если бы не кислая слюна, комом застрявшая в горле, то неконтролируемый поток возмущения ни за что бы не прекратил сочиться ядом, что долгие годы копился внутри. Но едва ладонь встретила твёрдый хребет, подросток отшатнулся, теряя опору, согнулся пополам и… вывернулся наизнанку доброй частью постного ужина. Пока кашель давил изнутри остатки рвоты, чёрное пятно, кряхтя, выросло над ним и примирительно похлопало по лопаткам: — Полегчало? Всё высказал? — Да иди ты! — Да-да, под ободок унитаза, в вонючую семинарию, — тяжело вздохнул Ким Джихун. — Нахуй. — И туда тоже. Только покурю на дорожку, ладно? Ты как вообще? Нормально? Ни в коем случае. До этого момента Хонджун знал себя вполне здоровым, разумным и уравновешенным молодым человеком. Злились и ревели белугой кто угодно, но не он. Мать вечно заливалась слезами — слышно было через тонкие стены, а ему не по себе становилось — живот крутило и руки леденели. Гениальным лекарством от подобных симптомов оказывалось простое: заткнуть уши музыкой и отключиться от реальности. Он мотнул головой, выпрямился и наконец взглянул в лицо священника. Отец Рафаэль невозмутимо ухмылялся в своей излюбленной кошачьей манере, отряхивая запылившуюся книгу. Удивительно, как она смогла остаться целой после произошедшего. И ведь ни в чём не виноваты были ни Тана Френч, ни наверняка саднившая от побоев спина смешливого мужчины, что вообще-то сказал правду: Джуни был сопливым ребёнком, нуждающимся в Ким Юне — рассеянной и непутёвой матери, а не какой-то там сестре Анджеле. Только для неё одной он был готов отказаться от радостей юности, простить смерть Тутси, переезд, молчание о том, как ушёл из жизни отец. Но вместо мамы перед ним всегда сидела блаженная сестра милосердия, заботливо поглаживающая больное колено хромого сироты и терпеливо, до зубного скрежета раздражающе внимающая лжи «примерного сына». Хоть раз бы спросила, разозлилась, наказала! Нет, проглатывала все его россказни! — Лучше бунтуй сейчас, пока не стыдно за возраст, — осмотрев примятый уголок обложки, произнёс Ким Джихун. — Горячая кровь и пустая голова — удел молодёжи. Никто не осудит, так что не держи всё в себе. Нам эволюцией дана возможность раз-го-ва-ри-вать. Пользуйся на здоровье, а то покалечишь ненароком кого-нибудь, когда опять задницу подорвёт. — Он протянул томик, как теперь оказалось, с надорванным корешком. — Эволюцией? Не Богом? — горько усмехнулся Хонджун, второй раз принимая подарок. — Кому как больше нравится, — пожал плечами отец Рафаэль. — Тебе наверняка ближе первое. — А тебе? — Меня школьник книжкой отмутузил. Какой вес теперь имеют мои слова? Всё же он был самым настоящим святошей. Подставил, как учили, вторую щёку под удар. — Жалеешь о том, что сказал? — проницательно заметил мужчина, нарушив затянувшуюся паузу. «Не знаю. Я ни хрена не понимаю, что вообще сейчас произошло». — Больнее сожалеть о том, что промолчал в нужный момент, — тёплая мозолистая рука ласково растрепала колючие волосы и отвесила несильный подзатыльник. — Так что быстренько дуй за сигаретами, Джуни, пока красотку Ёджун не сменила наша прихожанка Дальсом. Она тебе точно ничего не продаст. Хонджун захлопнул книгу и накрыл ладонь матери своей. Женщина вздрогнула и чуть пригнулась, рассматривая лицо сына так пристально, будто перед ней находился совершенно незнакомый человек. — Мам, я собираюсь поступать в полицейскую академию, — на выдохе выпалил он и зажмурился, боясь растерять остатки решимости. — Перееду в общежитие, и ты сможешь принять постриг, как и хотела. Она долго молчала, но рука, стиснутая чужими пальцами, выдавала волнение заметным напряжением. — Оставайся здесь, сколько хочешь, Джуни, зачем же в общежитие? — Вместо негодования, злости или осуждения в голосе женщины слышалось лишь тихое беспокойство. — Мне давно пора стать самостоятельным. Не хочу мешать. Хочешь служить людям — служи. Я тоже буду, только по-другому. — Это наш дом, где тебе всегда будут рады, — мягкое, чуть шероховатое прикосновение скользнуло по лбу, осторожно смахивая колючую прядь, — отец Рафаэль тебя очень любит. — Твой дом. Я в Бога не верю, но хочу научиться уважать твой выбор. Так что и ты прими мой, ладно? «Мой дом остался там, где не было икон, распятий и сестры Анджелы. Где были только ты и я, горелые тосты с джемом на завтрак и запах растворимого кофе на халате медсестры», — щемящая боль прокралась в подреберье. «Как там говорится? Если любишь — отпусти?» «Блять, нет же, держись зубами за то, что дорого, придурок!» «Если я останусь, то продолжу загонять себя в рамки, боясь потерять того Джуни, который когда-то был для тебя всем миром и который душит меня день за днём. Рано или поздно это сведёт меня с ума». — Но почему полиция? — мама поёрзала на месте, удобнее устраиваясь на постели. Хонджун распахнул глаза и достал из-под подушки спрятанную книгу. Ким Юна удивлённо приоткрыла рот и растерянно опустила взгляд на обложку с кровавыми кляксами в ожидании объяснений. — В твоём возрасте мне тоже нравились детективы, — увлечённо отдирая плёнку с сигаретной пачки, всезнающе покивал священник. — У тебя внутри — буря. Хочется или голову кому-нибудь открутить, или помастурбировать, или девчонку за юбку дёрнуть, а тут такая вкусная жвачка для ума. Своего рода сублимация всех переживаний в непрерывном мозговом штурме. Когда читаешь про жестокость, то усыпляешь внутреннего зверя, накормив того ненастоящей кровью. Юноша брезгливо скривился, примеряя к себе чужие слова, и помотал головой: — Не совсем. — Тогда почему их читаешь? Хочешь стать гениальным сыщиком? — ехидно усмехнулся отец Рафаэль. — Такие только в книжках и бывают. — Хочу понять, что и откуда берётся, — невнятно пробормотал Хонджун, потеряв из виду последнюю из прочитанных строк. — Для этого есть более проверенная литература, Джуни. Не художественный вымысел в витиеватых эпитетах и метафорах. — Хорошо, — смирившись с тем, что страницу придётся переваривать заново, он перевёл взгляд на огонь, вспыхнувший перед носом мужчины. — Тогда как ты объяснишь на проверенном литературном языке то, что какой-то мутный дядька с повадками самого настоящего афериста, явно сидевшего, вдруг переоделся в сутану и стал проповедовать слово Божье таким же грешникам? Ким Джихун медленно отвёл зажигалку прочь, не припалив и крупицы табака. Его подвижное лицо вытянулось, но губы по-прежнему плотно сжимали сигарету. — Сколько лет провёл за решёткой? Года четыре? Шесть? Не больше десяти, ведь ты не дурак вовсе, чтобы так крупно попасть. Был примерным христианином, и срок сократили за то, что Библией по голове ударило? — ощущая совсем не книжное выражение полнейшего удовлетворения, парнишка спародировал чеширскую улыбку священника. Узловатые пальцы мужчины нервно затолкали трубочку Raison Blue обратно в коробку с силуэтом кошки. — Как догадался? — смущённо почесав нос, он опустил взгляд на босые ступни, погружённые в песок. — Нет, ты мальчик умный. Но когда? — Сложно объяснить, — пожал плечами парнишка. — Что-то сразу бросилось в глаза, что-то приложилось позже. И то, что ты не собираешься уходить от ответа, в какой-то мере подтверждает мою правоту? Отец Рафаэль кивнул. — Не знаю как, но ты всегда отыскивал места, которые я подолгу присматривал — те, где никто не ходит, но в то же время на виду, — неторопливо начал Хонджун. — Запоминаешь, когда и кто заступает на смену в магазине, внимательно наблюдаешь за повадками людей. Ты радуешься глупым вещам вроде солнца и ходьбы босиком по песку, носишь с собой минимум вещей — сигареты с зажигалкой прячешь в тайники, а окурки исчезают из рук без следа. Когда я подметал двор, то ещё ни разу так просто не натыкался ни на один. О том, как пришёл к вере, ни разу не рассказывал, хотя прихожане и все, кто служит при церкви, судачат о том, как на них снизошло озарение. Когда мы впервые встретились, лишь уклончиво упомянул какой-то тернистый путь. Священник подтянул колени к груди, устроив подбородок на ладони. — Я могу ещё долго говорить о том, как ты спокойно вытерпел побои томиком Таны Френч, но это всё можно списать на банальное — Ким Джихун придурок или сумасшедший, постоянно толкающий нравоучения о сожалении, преисполнился настолько, что боли не боится. Одинокий дурак, когда-то натворивший дел, а теперь в стыде замаливающий грехи перед Богом. — Версия интересная, но нуждается в проработке, детектив Ким, — задумчиво надул губы мужчина. — За уши притянуто, если быть честным. «За уши? А как тебе такое?» — Всё будет в ажуре. — Конечно, у тебя, Джуни, всё будет в ажуре, если продолжишь стараться, — тепло улыбнулся священник и потянулся привычно потрепать Хонджуна по голове, но тот отстранился. — Слишком вольная манера речи для священника, — он показал старшему язык. — Кучеряво базаришь, дядя. Ким Джихун ненадолго замер, всё ещё держа на весу вытянутую руку, а затем повалился на деревянный настил с заливистым хохотом: — Господь милосердный, никогда не говори так, если не хочешь получить в лоб! — А ещё у тебя суставы на кистях разбитые, ладони грубые и мозолистые, неухоженные, — чувствуя, как по щекам растекается жар, затараторил мальчишка, — хотя я никогда не замечал, чтобы ты занимался тяжёлой работой. — Ладно-ладно, хватит! — признав поражение, мужчина принялся колотить ногами воздух. — Но вообще-то это были лишь догадки, — не зная, каким делом занять взбудоражено дрожащие пальцы, юноша сжал книгу с такой силой, что костяшки проступили белизной под кожей. Он не мог описать это чувство, заставляющее губы против воли растягиваться в улыбке, а дыхание трепетать воробьём, запертым в тесной грудной клетке. Хотелось глупо подпрыгивать на месте, наброситься на священника, сдавить до хруста его жилистые плечи и закричать во всю глотку от переизбытка энергии, неконтролируемым потоком струящейся по венам. — Джуни, — веселье в голосе отца Рафаэля резко испарилось. Беспокойный взгляд скользнул по его помрачневшему лицу, прибавившему десяток лет. — Направь придурь в нужное русло. Не становись идиотом, замкнувшимся в мире чудных детективных книжек, ладно? Ты можешь не верить ни в одно божество, отрицать то, что каждому нужен близкий человек, заявлять всему миру, что он глупый, бессмысленный и населён пустоголовыми болванчиками, но никогда… слышишь? Никогда не позволяй иллюзиям затмевать ясность взгляда. Ищи истину, и прежде — в самом себе. «Я только что размотал клубок позорного прошлого Кима Джихуна. Какого чёрта ты снова превратился в святошу?» — Ладно, тогда шпионаж? — непонимающе уставившись на догорающий закат, вздохнул Хонджун, теряясь в ширящейся внутри пустоте. — Разведка? Северный засланец? — Сопляк, ты понимаешь, о чём я говорю? — Нет, ты подтвердил, что я прав, — бессвязный шёпот глушил чужое возмущение до уровня белого шума вышедшего из строя радио. — Я точно прав. Ты преступник, скорее всего мошенник, с которым не очень любезно обращались в тюрьме. Обычный неудачник, не прижившийся ни в порядочном мире, ни там… Из ступора его вывел резкий удар в спину. Пятка мужчины угодила аккурат промеж лопаток, вышибая напрочь воздух из лёгких. Хонджун закашлялся и испуганно обернулся, встретив не менее шокированный взгляд отца Рафаэля. Тяжёлый вздох сорвался с его губ, и что-то смутно похожее на разочарование сверкнуло на дне тёмных радужек. — Со мной всё ясно, ты верно понял, молодец, — горечь в его голосе проступила ярче. — Ким Джихун был молодым заносчивым гадом, мошенником, что попал в капкан, желая нагреть на крупную сумму не того человека. Когда забываешь, что ты сам всего лишь такой же человек из плоти и крови, то становишься слепым. Оступишься и не заметишь, как окажешься под чужим ботинком среди голов, по которым шёл. Я сломал множество жизней, возомнив себя выше других, но когда оглянулся — позади остались лишь руины, а впереди — годы расплаты. Рядом не было никого, кто мог оказать поддержку, ведь я оттолкнул все руки помощи, что когда-либо были протянуты. — И тогда ты решил, что только Бог может тебя спасти? — презрительно поморщился подросток. — Тупость. — Если ты просыпаешься с мыслями о том, кто из товарищей по несчастью сегодня задаст тебе трёпку, и кто к нему присоединится, заслышав, кому эту трёпку задают, то явно не библейские строки в голове держать будешь, пока собираешь зубы с пола камеры. — Мужчина поднялся, подсаживаясь ближе. Он нахмурился, в сомнении теребя рукав. — Нет, Хонджун, даже когда я прятался от преследователей на проповедях местного капеллана, мою голову занимали совсем другие вещи. Отодвинув край ткани, отец Рафаэль медленно провёл по кривому шраму, протянувшемуся вдоль предплечья. Старый бледный рубец на смуглой коже плотно накрыл собой просветы зеленовато-синих толстых вен. — Раскаяние крылось не в боли, не в ненависти других. Оно было в письмах. От девушки — о том, что устала ждать. От бабушки, которой день ото дня становилось хуже. От друзей их и вовсе не было. В какой-то день я позвонил дяде, а он просто послал меня куда подальше, припомнив все беды, что Ким Джихун принёс своей семье. Не было никакого смысла дожидаться освобождения. До смерти не забивают, значит — должен поставить точку сам. — А-а-а… — Неожиданное понимание слегка омрачило версию, что сочинил юный детектив. — Но ты и здесь облажался. Отец Рафаэль тут же натянул рукав обратно, захлопнув окошко в прошлое: — Зачем ты так? — в его усмешке прозвучала неподдельная обида. — Иногда кажется, будто я с инопланетянином разговариваю. У тебя точно всё с головой в порядке? «А как ещё я должен на это отреагировать?» Священник недовольно цокнул, достал из пачки сигарету и наконец закурил. — Тяжело с тобой, Ким Хонджун. Найди уже друзей своего возраста и перестань прятаться от мамы. — Мне нравится разгадывать загадки, — совсем тихо произнёс он. — Про людей. Женщина слабо улыбнулась, но в её больших и добрых глазах по-прежнему стояло непонимание. — А ещё мы завтра с ребятами из школы собираемся в заброшенный госпиталь. Будем искать привидений, так что к ужину не жди. Брови мамы медленно поползли к переносице. — Я не шучу. Даже курить брошу, если сделаешь это.

***

До этого дня Хонджун лишь смутно представлял, каково по-настоящему бегать в панике босиком по двору, уворачиваясь от метлы в руках будущей монахини.