第二
20 марта 2022 г. в 08:28
На секунду, на две секунды Коля даже растерялся. Что делать? Что произошло? Нет, главное — почему это произошло? Не было сомнений в том, что избиение Фëдора — дело рук той компании, которую Коля видел минуту назад.
Гоголь присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть состояние друга. Друга? Ах да, Николай и Фёдор учились в параллельных классах. У Фëдора никогда не было большого количества друзей. А с Гоголем он дружил с первого класса.
Николай сам подошел одним сентябрьским днем к мальчику, который стоял один около стены в школьном коридоре на перемене и о чем-то размышлял.
«— Эй, ты почему не играешь с остальными?»
«— А почему я должен играть с теми, кому я не нравлюсь, с теми, кто со мной не хочет играть?»
«— А может я хочу с тобой поиграть?»
Находясь в эту минуту на морозе, у Гоголя перед глазами пронёсся тот взгляд, наполненный какими-то искрами надежды и доверия, который принадлежал маленькому Фёдору. Феди, который вот уже девятый год дружит с ним и учится параллельно.
А сейчас обладатель тех умных, глубоких глаз лежит перед ним. Почти втоптанный в холодный снег, обожжённый собственной кровью, оставленный наедине с разрастающейся гематомой на коже, обтягивающей хрупкие рëбра.
Гоголь опустился на колени. Он хотел что-то сделать. Что? Коля рассматривал следы на теле друга, которые оставили эти ублюдки из старшей школы. За что? За что???
— Коля, — Достоевский впервые сипло заговорил, — я надеюсь, что не путаю твой голос с чьим-то другим и это серьезно ты.
— Да я, я, конечно. Не призрак же отца Гамлета.
Фëдор улыбнулся, если бы мог.
— За что тебя так? Кто это был?
— Да хуй его знает, — Фëдор не мог толком повернуть голову, он лишь был в состоянии фокусироваться взглядом на бордюре перед ним, — рюкзак им мой не понравился. «Педрила, педрила, тебя бы нахуй, а аниме твоë — на мыло».
У Гоголя от удивления отвисла челюсть. Это пиздец, слов сейчас не было даже у самого болтливого.
Бить за аниме? Избивать за интересы? Да вообще в принципе избивать кого-то, кто тем более младше тебя? Слов не было. Да хрен там младше — семеро. Семеро, или даже если их было восемь — против одного человека? Зашибись, честность. Зашибись, честь, солидность и вся прочая мишура.
Гоголь не знал, каким образом на это реагировать. Он даже понятия не имел, куда сейчас себя деть от злости.
— П-помоги вст... — Дост не договорил, так как начал кашлять.
Коля будто отрезвел. Он помог другу аккуратно сесть.
— Встать можешь? А идти?
— Да встану, куда я денусь?
Гоголь закинул левую руку Фëдора себе на плечо, придерживая её своей левой. Правой же рукой Коля аккуратно обхватил друга. Он боялся надавить ему на рëбра, причинить лишнюю боль.
— Ну как, сможешь идти?
— Пойдём, — сплюнув кровь, коротко прохрипел Дост.
Они покинули территорию школы и очутились в парковой аллее.
— К-Коль, давай присядем, я пр...
— Давай отдохнем, если хочешь, что, что-то болит? — голос Николая выдавал его волнение. Хотя он и не собирался его скрывать. — Можно раны твои лучше будет рассмотреть.
— Я-я дыша...
Гоголь чуть крепче обхватил Фëдю, не обратив внимание на громкое шипение над ухом. Он видел цель — скамейка — и не видел препятствий.
— Федь, сейчас, сейчас, давай я в скорую позвоню.
— Коль...
Голос Достоевского стал тише. Его грудная клетка рвано, неровно вздымалась.
Как только они сели, Николай засуетился, стал искать телефон по карманам. Холодные пальцы с трудом его слушались. Вот! Наконец, нашел! Гоголь выудил из внутреннего кармана телефон, взяв кое-как в правую руку, начал вводить пароль.
— Коль, — совсем шëпотом Дост произнёс имя, тяжело накрыв левой ладонью правую руку друга тем самым чуть не выбив телефон.
Рука. Покрасневшая на морозе. Со сбитыми в кровь костяшками. Рука словно из хрусталя.
Гоголь замер, ожидая чего угодно за этим жестом. Достоевский всë также с трудом дышал рядом с ним. Но дышал.
Рёбра. У него очень сильно болели рëбра.
— В-всë будет хорошо, Дост-кун, — на секунду Гоголь замялся. Он перекинул мобильник в левую руку, а пальцы правой руки сплëл с тонкими пальцами Фëдора.
Конечно, всë будет хорошо. Гоголь не позволит, чтобы что-то были плохо, чтобы кому-то — да ладно, хорошо, Фëдору, его Фëдору — было плохо. Больше никогда, ни в жизни.