Штурмуя небеса

Если заставить себя не думать ни о чём, то воспоминания не мешают. Во всяком случае, Питер пытается себя в этом убедить, когда аккуратно проскальзывает в главный вход Рафта. Он здесь с достаточно официальным визитом, но всё же, осторожность не помешает. Осторожность, в первую очередь, в том, чтобы не разбередить собственные только-только затянувшиеся психотравмы. Его встречают в первом же коридоре. — Не думала, что ты и впрямь решишь сюда вернуться, сначала даже решила, что шутка. Вот, держи. — Добрый вечер, Хелена, — он кивает и берёт протянутую шоколадку, разворачивает обёртку и приподнимает маску. — Проводите до коридора «А-сотня»? — конечно, он помнит путь к собственной камере, но правила есть правила, бродить по коридорам тюрьмы без провожатых не положено. Да и не очень-то хочется. — М, сегодня с изюмом? Мило, спасибо. Шоколад-то ни в чём не виноват, а вот вкус орехов — даже фантомный — пробуждает нежеланные воспоминания. Он действительно помнит немногое, что произошло здесь, в основном вспышками адской боли, хрустом ломающихся костей, беспомощностью и унижением. Кажется, он продержался на ногах что-то около трёх суток, пока ему ломали кости, выворачивали суставы, рвали тело. Без хоть какого-то отдыха паучья регенерация не справлялась с полученными ранами, но он, впрочем, в какой-то момент смирился, что так его жизнь и закончится. Сползти на колени и окончательно сдаться не давала только гордость. Не такой уж плохой конец для героя — умереть, спасая людей. А потом им прискучило его просто избивать, и они придумали развлечение поинтереснее. Тело едва ли уже было способно различать нюансы видов насилия, а вот разуму, ещё каким-то чудом сохранявшему ясность, едва не настал конец. Поразительно, что у него ещё оставались какие-то иллюзии относительно собственной безопасности, но с другой стороны — за десять лет не нашлось ни одного психопата, попытавшегося бы его изнасиловать. Впрочем, скорее потому что попросту не могли поймать, а избитый до полусмерти он стал лёгкой добычей. Связное сознание отключилось достаточно скоро. Так было проще. Перестать воспринимать себя человеком, оставить лишь примитивные животные инстинкты. Голод. Боль. Отчаянное желание безопасности, хотя бы на пару часов. Если бы остались хоть какие-то силы на сопротивление, включился бы, может, и инстинкт самосохранения, но так его хватило лишь на то, чтобы просто ждать, когда это закончится. Не считать «партнёров», не пытаться анализировать происходящее, не пытаться думать вообще. Когда кто-то выдернул его из чужих жестоких рук, не получилось этому даже порадоваться. Как не получилось и опознать, кто же это был. (Сейчас, впрочем, у него кое-какие догадки на этот счёт имелись, поэтому он и здесь.) Хелена качает головой, чуть неодобрительно, кажется. Добрая женщина, к которой он случайно рухнул на колени, не удержавшись вертикально, добравшись до единственного места, где его бы не стали бить — до одной из камер, в которой держали оставшихся охранников. Сунувшая ему украдкой почти крошечную шоколадку, наверняка же приберегаемую для себя — и это была единственная еда, перепавшая ему за эти невыносимо долгие пять дней. И на коленях которой он просто отрубился до следующего утра, лишь каким-то чудом не ставшего для него последним. Чудо звали Майлз Моралес, и Питер определённо не собирался жаловаться, что выжил. — Я могу задать тебе вопрос? — Хелена встаёт рядом. У неё взгляд немного встревоженный, но чутьё не сигнализирует об опасности, а значит, можно расслабиться. — Да, конечно, — он чуть пожимает плечами, кивая, сминает обёртку от обидно быстро кончившейся шоколадки. Хоть немного отвлекало. — Сколько тебе лет? — Обычно я не отвечаю на личные вопросы, но плохо то правило, из которого нет исключений. Мне двадцать шесть. Почти двадцать семь, в общем-то, но не суть. А зачем вам? — Ребёнок… — Хелена качает головой и, кажется, тянется к нему, и лучше отступить — он не очень уверен, как среагирует на прикосновение, фактически, незнакомца. Хейли не в счёт, ей доверяет Майлз, а значит, она автоматически «своя». — Зачем ты это делаешь? Зачем так рисковать, если этого не оценят? Полиции хотя бы платят за работу. — Ребёнком я был десять лет назад, когда впервые надел эту маску. Сейчас я просто придурок, — он беспечно ухмыляется. — Потому что кто-то — должен. Ловить карманников и переводить старушек через дорогу. Кто-то должен присматривать за этим городом, пока для кого-то уровня Мстителей это слишком мелкие задачи. Да, это временами неблагодарно, а чаще всего и попросту больно, но… Если хотя бы один-два человека скажут мне спасибо, этого достаточно, чтобы снова вставать и делать то, что я считаю правильным, — на самом деле, достаточно сияющих глаз одного парнишки, но эта причина уже совсем личная. — Встречный вопрос, Хелена. Вы ведь тоже вернулись работать сюда, где запросто могли погибнуть, повернись всё чуть иначе. Почему? — Здесь на самом деле хорошая система безопасности, и подобные эксцессы — редкость. И кто-то должен следить здесь за порядком. — К слову, к какой из заявленных категорий относится незапертая дверь камеры сверхсильного мутанта? — Мы ведь отлично знали, что тебя не нужно опасаться, — Хелена качает головой. Вот теперь точно — неодобрительно. — Я знаю, что это не моя вина, но я тоже часть этой системы. И я прошу прощения за то, как с тобой обошлись. Ты рискнул жизнью за нас, и получил всё это вместо благодарности. — Ничего страшного, правда. Спецслужбы все десять лет пытались меня отловить, должно же было им повезти когда-нибудь, — то, что настоящий ад начался как раз в камере, вместе с вышедшим из-под контроля телом, кошмарами, от которых некуда было деться, и давящими со всех сторон стенами, не стоит упоминания. Это всего лишь побочный эффект. Который его чуть не доломал. Нет, к чёрту. Не стоит об этом думать. Майлз не для того столько времени и сил потратил на его восстановление, чтобы все эти усилия пошли прахом за одно-единственное посещение тюрьмы. Майлз, вообще-то, был резко против этого самого посещения, но в терапии нужно идти до конца. У него тут осталась пара незакрытых гештальтов. Серые стены с рядами одинаковых дверей потрясающе однотипны, чтобы не вызывать вообще никаких эмоций. Хелена поглядывает на него сочувственно, но больше не задаёт никаких вопросов. Немного жаль: было бы, на что отвлечься, хоть разговаривать о личном с едва знакомыми людьми он и не особо умеет, а абстрактно трепаться на отвлечённые темы здесь как-то не тянет. И она деликатно отстаёт за пару поворотов до места назначения, так что в нужный отсек он попадает уже один. — Привет, Паучок, — Макс замечает его первым и вполне дружелюбно взмахивает ладонью. Судя по сизым пятнам на лице, у него сломан то ли нос, то ли скула. Питер отказывается чувствовать себя виноватым по этому поводу — Макс провоцировал его вполне сознательно — хотя руку, вполне возможно, стоило придержать. — Что ты здесь делаешь один? — доктор Октавиус подходит ближе, чтобы ухватиться за решётку двери. Очевидно, ему всё труднее передвигаться самостоятельно, болезнь прогрессирует, но пока всё ещё не так страшно, как казалось когда-то. — Один я только в этом коридоре, док, кто бы меня отпустил сюда вернуться одному после того, что было. Он ждёт снаружи, и если я не выйду через тридцать минут, будет здесь через тридцать две, так что в моих интересах не задерживаться, — Питер прислоняется к стене рядом с дверью камеры. — Я здесь, чтобы поблагодарить. Это ведь вы меня вытащили, так? — как хорошо, что можно не уточнять, откуда. — Если бы я мог предположить, что подобное возможно, я бы просто вышвырнул тебя отсюда раньше, — доктор отчётливо скрипит зубами. — Опять вниз головой в залив? — он коротко посмеивается. — Да нет, всё в общем-то нормально. Мне иногда нужна хорошая встряска, а то начинаю чувствовать себя бессмертным, а это вот вообще не так. Отто, правда… Спасибо. И… простите за то, что вы здесь. Я, наверное, мог что-то из этого предотвратить. — Паркер, в том, что случилось со мной, нет твоей вины, — фамилию доктор Октавиус произносит еле слышно, за что ему спасибо, но, правда, было бы уже, что скрывать. Наверняка же где-то здесь лежит папка с его делом, где уже вписаны реальные данные. — А вот во многих твоих горестях виноват именно я. Так что давай будем считать, что я спасал тебя, чтобы искупить вину, и мы ничего друг другу не должны. — А давайте вы не будете мне больше лгать? Вот, держите, — протащить сюда крошечную флэшку было не так уж сложно, тем более, не то чтобы кто-то пытался его обыскивать. — Что там? — Отто прячет флэшку так быстро, чтобы не засветить на камерах, которые здесь, конечно же, есть. — Вся информация о незаконных махинациях Нормана Осборна, которую нам удалось достать. Связи с преступным миром, неэтичные эксперименты на людях, ещё более неэтичное обращение с конкурентами и партнёрами. С доказательствами, разумеется, не просто слухи и чьи-то воспоминания. Этого хватит, чтобы уничтожить его репутацию, не убивая его самого и половину города в придачу. Сможете воспользоваться, когда выйдете отсюда. — Питер, что ты делаешь? — помолчав, очень осторожно интересуется Отто. — То, что мы должны были сделать с самого начала — поговорить и найти хотя бы относительно законное решение. Если вы уже всё знали, могли обратиться ко мне, неужели вы думаете, я бы отказал… — Питер, — Отто хватает его за запястье, и получается не вздрогнуть. Прикосновение не ощущается неприятным, просто он уже привык, что о подобном его предупреждают. Опасно быстро привык. — Кто-нибудь знает, что у тебя есть эта информация? — Те, кому я доверяю. А даже если… Я не боюсь сюда вернуться, пока там меня кто-то ждёт. Просто… Не вредите больше тем, кто не имеет к вашим с Осборном распрям никакого отношения. Я не хочу снова с вами драться. — Эй, Паучок, а мне подарки будут? — подаёт голос Макс. — Когда научишься не громить город сразу после побега, я над этим подумаю. А пока ты в списке непослушных. А если серьёзно — да, Макс. Тебе тоже спасибо. Я очень ценю то, что ты сделал. Правда. — Ты, главное, сам таких глупостей больше не делай, ага? Хоть немножко силы рассчитывай, — Электро неуловимо усмехается. — А то один раз мы тебя, конечно, вытащили, потому что полного беспредела даже такие отморозки, как я, не терпят, но если заниматься этим на постоянной основе, то какие ж мы злодеи? — Учту, — он кивает и отлепляется от стены. — Ладно, мне пора. Не хочу проверять, можно ли задержаться на минутку. — И береги пацана. Хороший он, вспыльчивый, но хороший. — Да. Я знаю. Хелена, конечно, пыталась вывести его аккуратно, но когда это всё шло спокойно по плану. Глумливый свист, несущийся в спину, так себе окончание довольно неплохо прошедшей встречи. Камера «А118», тип без пары передних зубов. Помнить всех, кого отправил сюда за десять лет, он не в состоянии, но судя по тому, как бесится чутьё — о, да, они точно встречались. И, вполне возможно, не так давно. Хелена коротко, едва-едва заметно, кивает. Этого разрешения достаточно. Можно даже почти не оборачиваться. Просто два нажатия на кнопку веб-шутера — и паутина залепляет этому типу рот до того, как он успеет что-то сказать. Всё. Страница перевёрнута. Совершенно не обязательно слушать того, кому нечего тебе сказать. — Он же не… — Совершенно безвредно, Хелена, не волнуйтесь. Дышать он сможет, а паутина через пару часов растворится. Это, конечно, никогда не учит их не высовываться лишний раз, но пара часов тишины тоже неплохо. — Ты слишком… несерьёзно к этому относишься. — Можно хотя бы кто-то не будет мне затирать про взросление? — он вздыхает. Всё-таки, с адептами «ты уже не ребёнок, относись к жизни серьёзнее» поразительно тяжело общаться. Да, конечно, ему давно не пятнадцать, но пока ещё даже не тридцать. — Уверяю вас, я отношусь к своим обязанностям максимально серьёзно. У меня нет другого выбора, потому что я могу проломить кулаком стену и не хочу никому навредить. И мне нужно куда-то девать эмоции, которые приходится сдерживать. Не самый худший вариант, знаете ли. — Просто будь осторожнее, ладно? — Хелена останавливается перед дверью одного из служебных выходов. Необязательно идти через главные ворота, если можно этого избежать, хотя, конечно, посетителей через служебные выходы обычно не проводят. — Никто из тех, кого ты спас, не хочет, чтобы ты попал сюда снова. — Ну, я всегда где-то поблизости от нарушения закона. Но я вас понял, Хелена, — он делает шаг наружу и оборачивается, улыбаясь. — Я попытаюсь. — Ты опоздал на пятнадцать секунд. Надеюсь, у тебя есть оправдание, — бесстрастно звучит за спиной. Пытается менять голос на более низкий и угрожающий, но это бессмысленно — всё равно никто больше не сможет подойти так близко незамеченным. — Вообще-то девять и три четверти. — Отсылки на Гарри Поттера тебя не спасут. Даже несмотря на то, что ты вырос у дяди с тётей и временами носишь очки. — Брысь от Азкабана, детишки, — хохочет Хелена, отмахиваясь от них. Наверное, дурачиться прямо под стенами самой охраняемой тюрьмы, действительно, не самое лучшее занятие. Хотя им всё равно ждать ещё минимум полчаса, пока мимо острова пройдёт патрульный катер, согласившийся их забрать, но гораздо приятнее ждать его, сидя вдвоём на берегу, чем в одиночку в стенах тюрьмы. И никто не может запретить им делать то, что хочется. Это оказалось сложнее всего — научиться прислушиваться к своим желаниям. Он слишком привык отдаваться этому городу без остатка. Пока не оказался лицом к лицу с неприятной правдой: не очень-то городу это нужно. Теперь предстояло как-то выстроить жизнь заново с учётом этого знания. Можно начать с малого — устроиться на коленях партнёра, прикрыть глаза и постараться расслабиться. Не мчаться никуда прямо сейчас, не рваться никого спасать, даже не пытаться отслеживать окружение, полностью доверившись тому, кто рядом. Он не помнит, чтобы когда-либо чувствовал себя так спокойно. — Всё прошло нормально? — он чувствует тёплые пальцы Майлза, скользящие по руке ненавязчивой лаской. И почему нельзя задержаться в одном моменте своей жизни… — Да, вполне. Я думаю, мы всё выяснили. — И тебя больше сюда не потянет, надеюсь? — пальцы перемещаются выше, к плечу. — Пока не случится очередной прорыв, мне здесь делать нечего. К нам кто-то идёт, да? — безумно не хочется подниматься с его колен, где так уютно и безопасно. Может, можно один раз нарушить вообще все приличия и даже глаза не открывать? — Выглядишь значительно лучше, Питер. О, значит, можно. Отлично. — Мэтт, — он чуть кивает, скорее для себя. — Какими судьбами? — Фиск всё ещё не оставляет попыток заполучить меня в качестве своего адвоката, — Мёрдок подходит ближе и присаживается рядом, отодвигая тростью его вытянутую ногу. Питер давит ребяческое желание отбрыкнуться — за такое можно и палкой по зубам получить, невзирая на тёплые дружеские отношения. — А после одна милая леди сказала мне, что вы здесь. — Не могу винить его за это желание, адвокат ты действительно хороший. Мэтт, а я поблагодарил? — Ты знаешь, что в этом нет нужды, — мягко отзывается Мэтт. — Мне несложно помочь другу, если его обвиняют невесть в чём. — Кстати, в чём всё-таки меня обвиняли? — Ты даже до этого пункта не дочитал? Питер, когда же ты повзрослеешь, — Мэтт осекается и неясно хмыкает. — Впрочем, нет, не надо, это слишком жутко. Так… Тебя правда интересует сторона обвинения? — Вообще нет, там же наверняка ни слова правды, а только что-то по-быстрому сфабрикованное, лишь бы был повод упрятать меня за решётку. Просто пытаюсь быть вежливым, — он по возможности бесшумно ластится к рукам Майлза. С закрытыми глазами не видно, замечает ли это Мёрдок и если да, то какого мнения о таком поведении, а значит, можно себе позволить. — И всё-таки, мне хочется что-то для тебя сделать. — В таком случае, профессиональная услуга за профессиональную услугу? — Мух и тараканов не ловлю. Судя по тому, как быстро и точно прилетает воспитательный шлепок тростью, от которого ему слишком лень уворачиваться, всё Мэтт прекрасно замечает, просто вежливо не обращает внимание. — Профессиональные услуги адвоката стоят профессиональных услуг фотографа, а порядок в своём районе я наведу сам. — А, вы решили потратиться на нормальную рекламу? — Питер позволяет себе короткую усмешку. — Не вопрос, просто скажи, когда будет удобно. — Я просмотрю график и пришлю тебе сообщение. Где-то на периферии слуха возникает рокот мотора и усиливающийся плеск волн. Видимо, это их транспорт. Навскидку, минут через пять будет здесь. Досадно, придётся всё-таки вставать, хотя бы, чтобы не шокировать ни в чём не повинных посторонних людей. Но, в конце концов, у них в распоряжении всегда есть крыша.