Доброй охоты

Силко не то чтобы пребывал в неведение относительно того, что ожидало его в ближайшем будущем без инъекций необходимой дозы сияния, но все же в нем теплилась глупая надежда на то, что в этот раз все обойдется не такими уж сильными приступами боли. В какой-то степени это действительно было совсем не так, как представлялось, а гораздо хуже. Очнувшись от долгого сна, он чувствовал себя ещё более ужасно, чем до этого. Из-за окружающего его несменного полумрака было довольно сложно предположить, сколько именно времени прошло с тех пор, как на него вновь навалилась дрема, но Силко казалось, что он проспал не пару часов, а целую вечность. Слабость в теле отнимала все силы, не позволяя даже держать глаза открытыми. Что уж было говорить о пути до заветного озерца, который теперь казался таким же непреодолимым испытанием, как пешее путешествие до мифической вершины Таргона. Если бы кто-то дал ему выбор, то Силко предпочел бы словить пулю, а не валяться в богом забытой пещере в полубессознательном состоянии. Даже истекая кровью он не чувствовал бы себя настолько беспомощным как сейчас. Физическая боль никогда не была для него столь же ужасной пыткой, как полная потеря контроля. Не только над самим собой, но и над окружающей действительностью в целом. Именно это чувство было так сильно похоже на тяжелую волну, тянущую вниз, и в то же время неразрывно связно с погружением на самое дно темной стоячей воды, когда невидимое течение прошибало тело ледяным холодом. Силко не почувствовал то, как его рубашку небрежно разорвали, однако прохладное касание было столь отчетливым, что он невольно вздрогнул всем телом. Опасность, граничащая с отчетливым осознанием собственного бессилия, все ещё не отпускала его до конца, держа в своих тисках мертвой хваткой, но настойчивые, хоть и не слишком аккуратные движения, приносящие облегчение, безмолвно просили довериться им. Так что Силко просто не оставалось ничего другого, кроме как принять это, все ещё ощущая себя буквально стоящим поперек заточенного лезвия. Однако вопреки всем новым доводам измученное тело с охотой принимало такую родную, и в то же время совершенно забытую трепетную заботу. Разливающаяся по обнаженной коже прохлада была точно такой же, как свежесть студеного бриза после их с Вандером вылазок, когда пылающий адреналин и радость очередной победы подстегивал бежать все быстрее, не оставляя пронырливым силовикам ни шанса на успех. Такими же касаниями Вандер смывал кровь и пот с его ран, а после с совершенно не свойственной ему аккуратностью орудовал серебряной иглой, сшивая неровные края глубоких порезов. По мере того, как легкая прохлада стирала собой болезненный жар, где-то внутри под кожей змеем-искусителем расползалось давно забытое тепло¸ которое, казалось, за все эти годы успело превратиться в вечную мерзлоту. Но теперь Силко уже не был так сильно уверен в том, что в нем все ещё было гораздо больше ненависти чем любви, чувствуя как этот самый лед таял все стремительнее. «Любовь» - одно лишь это слово после того самого злополучного дня на реке превратилось для него в нечто кощунственное, сродни чужой жалости, вызывая лишь отвращение вперемешку со злобой. Прямо как напоминание безногому калеке о том, что ему больше никогда не доведется почувствовать щекочущую мягкость травы под ступнями. Это совершенно неправильное чувство не имело ничего общего с той нежной привязанностью, которую он испытывал к той самой несносной девчонке, ради которой мог бы пожертвовать чем угодно. И именно поэтому Силко больше всего боялся потерять свою дочь, так же как когда-то потерял Вандера. Как бы не была сильна её привязанность, он прекрасно знал о том, что Джинкс не станет задерживаться под его крылом надолго, и все же от осознания такого простого, но в то же время болезненного факта ему было отнюдь не легче. Всякий раз, когда она ловкой тенью выскальзывала из окна его кабинета прямо в душную заунскую ночь, Силко чувствовал, как сердце болезненно сжималось от мимолетной тревоги и страха, хотя конечно он не стал бы признаваться в этом дочери, потому что никогда не мог найти в себе сил отказать ей хоть в чем-то, будь-то горы морских леденцов или ночные прогулки с гранатометом наперевес. Перед глазами совершенно некстати всплыло чужое лицо, с упавшими на лоб яркими прядями цвета падающего солнца. В несуществующих воспоминаниях дочь Вандера смотрела на Силко с немым укором – должно быть именно этим взглядом смотрел бы на него все те братья и сестры, которые когда-то доверились ему. Их крики безумной агонии, которые едва могли заглушить грохочущие выстрелы мушкетов иногда мерещились ему в протяжных раскатах грома по ночам. Неожиданный укол легкой боли на миг вернул измученное сознание к реальности. Дрогнув всем телом, Силко широко распахнул глаза, встретившись взглядом с встревоженной звериной мордой. - Прости, - опечаленным басом просипел Вандер, тут же отдернув лапу с острыми когтями от бледной кожи. Ему с трудом удалось справиться с искушением слизнуть каплю свежей крови. Вместо этого он лишь прошелся по крохотному порезу зажатым в лапе влажным бинтом, хотя ощерившееся диким голодом нутро тут же взбунтовалось, требуя подчиниться вновь напавшей жажде. *** Когда ломка начала потихоньку ослабевать, Силко первым делом решился встать, в остром желание разогнать застоявшуюся кровь в затекших конечностях. Рана пониже бедра всё ещё не позволяла твердо стоять на ногах, и из-за этого ему приходилось цепляться за неровно обтесанную стену, как за последнюю спасительную соломинку. Бессмысленная злость вновь напомнила о себе, заставляя чувствовать себя ещё более жалким, чем всего пару часов назад. Флоурисцентный свет солевых кристаллов теперь казался таким же ослепительным, как пронзительные солнечные лучи. Когда взгляд немного привык к их мерцанию, Силко смог оглядеть опустевшую пещеру. Осознание собственного одиночества слегка обрадовало его, даруя сумбурным мыслям немного покоя, но самый главный вопрос все таки заставлял желать встречи с не в меру заботливым Вандером. Ещё никогда вкус простой воды не казался настолько приятным, дарящим почти такой же мощный прилив бодрости, как стакан любимого виски. Склоняясь над водной гладью Силко старался не смотреть на отражение, но взгляд то и дело цеплялся за собственные черты, которые теперь будто бы заострились, а глубокие морщины вместе с выбившимися из испорченной прически седыми прядями придавали его лицу ещё более изможденный вид. В последний раз ему доводилось выглядеть настолько же потрепанным в далекой юности, когда особенно тяжелые дни молодых революционеров плавно перетекали в тихие вечера. Он заметил чужое присутствие только когда покачнувшаяся мрачная тень в отражение приобрела отчетливые звериные черты. - Тебе уже лучше? Силко демонстративно проигнорировал чужой вопрос, зачерпнув в ладони побольше ледяной воды. Прямо сейчас он не испытывал ни малейшего желания разговаривать с Вандером, но тот похоже, не изменяя себе в собственном непроходимом узколобие, совершенно не замечал этого, терпеливо ожидая пока Силко закончит умываться. Смирив зверя взглядом, хим-барон все так же ни слова ни говоря поднялся на ноги, все ещё борясь с легким головокружением. Вандер последовал за ним, безмолвно усевшись рядом с импровизированным ложем, и смотря на Силко все с той же щенячьей преданностью. - И долго ещё ты собираешься меня охранять? – язвительно поинтересовался Силко, первым не выдержав утомительной игры в гляделки. - До тех пор, пока тебе не полегчает. Это заявление заставило его пренебрежительно закатить глаза, вновь чувствуя себя непозволительно слабым, особенно на фоне того, кто мог бы буквально перекусить человека пополам. - Неужели ты правда думаешь, что я нуждаюсь в твоей помощи? – этот вопрос прозвучал с той же обвинительной интонацией, как если бы строгий родитель отчитывал ребёнка за какую-то немыслимую глупость. – Или надеешься, на то что я растаю и так легко доверюсь тебе после всего того, что было? Вспыхнувший на мгновение взгляд Вандера как-то слишком резко потух, и когда он на миг отвел его в сторону, Силко вдруг озарила внезапная догадка. - Только не говори, что совсем ничего не помнишь даже об этом, - он резко повернул голову вбок, демонстрируя изуродованную часть своего лица без всякого стеснения. Силко искренне поразило то, как огромный зверь вздрогнул, застигнутый врасплох внезапным осознанием всей правды. - Я знаю, что причинил тебе боль. - И что же? Теперь ты собираешься вечно надоедать мне просто потому что в тебе вдруг проснулось чувство вины? – лицо Силко исказилось кривой усмешкой, напоминающей выражение едва сдерживаемой боли. Ненадолго повисло молчание, в котором Силко пытался найти те самые ответы, в которых был полностью уверен. Но следующие слова Вандера подействовали на него так же резко, как опрокинутый ушат крутого кипятка. - Может быть я помню не так уж и много, но точно знаю, что нас связывает что-то большее. И я больше не хочу оставлять тебя одного. - Неужели? – опасная улыбка в мгновение ока превратилась в оскал. Весь абсурд столь приторно-любовных слов вызывал у Силко злой смешок. Даже если бы он захотел просто промолчать, решив не раскрывать всю правду, то это в любом случае не принесло бы им обоим ничего хорошего. Конечно, можно было наивно довериться сладкой лжи, просто сделав вид, будто всей той злобы, которая буквально жгла изнутри все эти долгие годы, просто не существовало, но Силко никогда бы не стал обманывать самого себя. Наученный горьким опытом, он не раз успел убедиться в том, что любая, даже самая сильная боль, не так страшна, как те самые несбывшиеся иллюзии и мечты, которыми люди так любили окружать самих себя лишь ради того, чтобы после позволять их разбившимся осколкам глубоко впиваться под кожу. Прошлое нельзя изменить никаким враньем, как бы сильно порой этого не хотелось. - В тот раз, когда ты оставил мне эти шрамы, мы пытались прикончить друг друга. Но во второй раз мне удалось одержать верх. Думаешь, я смог убить тебя от переизбытка любви или особо светлых побуждений? Нет! – сила в каждом слове отдавалась во всем теле болезненным напряжением, но Силко не собирался просто продолжать молчать, твердо вознамерившись разрушить чужую, едва зародившуюся надежду, - Я сделал это, потому что ничего другого ты не заслужил. Я доверял тебе, а в ответ получил только нож в спину, хотя именно благодаря этому я стал тем, кто я есть. Твоя жалость просто отвратительна, но эта глупая вера в то, что между нами может быть хоть что-то, кроме взаимной неприязни, ещё хуже. Выражение волчьей морды теперь выглядело ужасающе человечным, а в глазах читалась едва сдерживаемое сожаление, но Вандер все же решил позволить Силко высказаться, не находя в себе решимости возразить этому пламенному признанию. - Последнее, чего бы мне хотелось – это видеть тебя рядом, но раз уж судьба решила так извращенно пошутить то пожалуйста, сделай мне одолжение и просто исчезни из моей жизни. Я не стану пытаться избавиться от тебя, если впредь ты будешь держаться подальше от шахт и моих предприятий. Можешь хозяйничать на окраинах, но не смей делать ни шагу дальше, чтобы мне не пришлось пятнать себя твоей кровью во второй раз. Хотя его тон оставался таким же ровным и холодным, как в любой другой подобной ситуации, требующей безоговорочного утверждения собственной силы, Силко чувствовал себя почти таким же надломленным, как в миг своей величайшей слабости. И, даже если всего этого было недостаточно для того, чтобы убедить Вандера в том, что его слепая вера в возможность наладить их отношения была одной большой ошибкой, то безжалостный взгляд Силко, подобный кипучему шипящему яду, капающему с клыков разъяренной гадюки, поставил окончательную точку в их так и не начавшемся споре. Так что Вандер смог только осторожно кивнут, в последний раз заглянув в притягательную, но совершенно не приветливую синеву единственного здорового глаза Силко, прежде чем отвернуться и уйти, теперь уже безвозвратно. Силко не стал провожать взглядом широкую спину, вместо этого демонстративно улегшись на бок и бесцельно уставившись на каменную стену. Тяжелые шаги становились все тише, пока окончательно не потонули в гнетущей молчаливой пустоте далеких пещер. Глубоко в душе ему хотелось, чтобы Вандер вернулся прямо сейчас, но он знал, что этого не произойдет. Теперь уже точно. Поскольку время теперь представляло из себя один бесконечно тянущийся миг, Силко не знал сколько именно минут или часов прошло после того, как он остался в одиночестве, пока непрошенная соленая влага горячими каплями катилась по щекам. Он резко поднялся на ноги в каком-то странном порыве отчаянного желания просто оказаться как можно дальше от этого проклятого места, но для больной ноги это оказалось слишком большим испытанием, и Силко с криком рухнул на колени, давясь собственным болезненным стоном. Слезы предательски навернулись на глаза с новой силой, но виной этому была вовсе не потревоженная рана, а осознание того, что он только что сделал – лишил самого себя того, о чем мечтал так же отчаянно, как любой человек, навсегда потерявший горячо любимого близкого. И вот теперь, когда Вандер оказался жив, пусть и в таком пугающем облике, он предпочел избавиться от него так цинично, без единого шанса на то чтобы позволить ему вернуться вновь. Тяжесть в груди теперь отдавалась режущей болью с каждым глубоким вдохом, превращающемся в стоящий поперек горла ком. Не смотря на то, что прямо сейчас его не могла видеть ни одна живая душа, Силко все таки не мог не спрятать лицо в ладонях, желая укрыться от всего мира так глубоко, чтобы навсегда потеряться в спасительной темноте собственного опустошающего отчаяния, окрашивающего его невзрачный мир, сузившийся до пределов холодных каменных стен, агонией саморазрушительной ненависти.