***
Проклятая иудейка! Почему он никак не мог выкинуть её из головы? Словно сам дьявол все время воссоздавал перед его мысленным взором ее образ: эти бездонные глаза, точеный нос, манящие губы… Она была красива. Очень красива. Он сразу заметил ее в толпе, когда перед турниром направлялся в лагерь для участников к своей палатке. Она стояла рядом со своим дедом, старым и очень богатым евреем, известным в определенных кругах. Девушка смотрела по сторонам и, когда Кайло проезжал на своем жеребце, весь закованный в черные латы, их взгляды на какой-то миг встретились. Конечно, она не видела его лица, но зато он увидел и хорошо разглядел ее — красивую, как редкий удивительный цветок, — так что, намереваясь выбрать ее прекраснейшей, он, в общем-то, не покривил душой. Но дело было не только в ее странно грустной и трогательной красоте. Он был… восхищен ею. Достоинством, с которым она держалась, ее мужеством, ее самоуважением, сохраняемым несмотря ни на что, несмотря на эти презрительные взгляды, шепотки и смешки за спиной, несмотря на двусмысленное положение, в которое он ее поставил. Словно она смогла подняться над толпой, быть выше того, чем являлась для окружающих, словно внутри нее пылал твердый стержень благородства, источающий незримый свет. Ему было мерзко. От самого себя, оттого, что ее светлый образ теперь преследовал и как будто укорял его, как будто подчеркивал черноту, в которую он был погружен. Она, презренная иудейка, что должна была быть лишь средством достижения его цели, и то оказалась словно бы выше и благороднее его. Он думал, что выиграет, но просчитался. Его злая шутка, желание досадить тем, кто отнял его земли, в конечном итоге обернулись против него. Да, все были шокированы тем, что победитель выбрал своей королевой дочь проклятого племени христопродавцев. Но… повозмущавшись, посмаковав скандал, они наверняка уже давно и думать об этом забыли. А он… Он разрывался на части. От отчаяния, от отвращения к себе, от безысходности, от горькой обиды, которая давно поселилась в его груди. А теперь еще и она… Чего бы он только ни отдал, чтобы освободиться от этой боли! Молитвы давно уже не приносили облегчения… Ему нужны были деньги. Только за этим он отправился на проклятый турнир. Он был уверен, что разобьет в пух и прах и разметает по полю всех этих лощеных разодетых господ, изображающих из себя умелых воинов. Он собирался унизить их в бою, показать им их место и забрать то, что по праву должно было принадлежать ему. Вернувшись из Святой земли, он обнаружил, что его родители умерли, фамильный замок захвачен, а Орден, которому он служил верой и правдой, отнюдь не рвался ему на помощь. Никого не волновало, что в битве при Арсуфе он прикрыл собой короля Ричарда и едва не потерял глаз, никого не волновала его доблесть, крепость его веры. Только деньги… Только власть. Да, он одержал победу. Но что же? Выкупа, полученного за лошадей и доспехи захваченных им на турнире рыцарей, едва хватит, чтобы расплатиться с долгами. Полуразрушенный старый форт — единственное, что у него осталось, — требовал все новых и новых вложений… И его планы вернуть себе то, что принадлежало ему по праву, и отомстить за нанесенное оскорбление снова останутся лишь планами, бессильными проклятиями, молитвами без ответа. А теперь ещё и эта иудейка, чтоб ей пусто было! Рукав, который она ему повязала, лежал на кресле, как еще одно постоянное напоминание (будто ему и без того не хватало терзаний!), и иногда так хотелось погладить пальцами нежный шелк… Что за наваждение! Это невозможно! Не хватало только пасть еще ниже, потерять последние остатки самоуважения! Рыцарь, Лишённый Наследства, некогда гордый представитель древнего рода графов Органских, сжал кулаки. Надо что-то предпринять, надо что-то… В углу комнаты сгустились тени, в какой-то миг приняв облик огромной, искривленной чёрной фигуры. Рыцарь вгляделся во тьму, словно она могла дать ему ответ… И внезапно… Черная, извращенная мысль, раз возникнув, не желала уходить из головы. О, он знал, что ему делать! Но… Хватит ли ему сил?***
Ревекка поерзала в седле, пытаясь усесться поудобнее. У нее все затекло и болело после долгой езды. Желудок подвело от голода. Было зябко — весна еще не вступила в полную силу, и обманчивое апрельское солнце не давало достаточно тепла. Она мечтала о привале, об обеде, но… Дед строго-настрого приказал передать послание сэру Прайду как можно скорее, и она ни за что не решилась бы ослушаться. Она вздохнула. Возможно, Рей решилась бы. Она бы сказала, что сэр Прайд способен подождать лишний час. Рей была сильной. Но Ревекка была слаба. Одна лишь мысль о том, чтобы вызвать недовольство деда, вызывала у нее ужас. Одно время она даже мечтала о том, чтобы дед выдал ее замуж, все равно за кого, лишь бы уехать из ненавистного дома. Но понимала, что этого не будет. Дед будет держать ее при себе, пока не высосет из нее все силы, пока от нее не останется лишь пустая оболочка, пока гордая и смелая Рей… просто не исчезнет. Они должны были успеть добраться до Эшби засветло. Скоро густой хвойный лес — самый опасный участок пути — останется позади. Ревекка нервно огляделась по сторонам. Дорога спустилась в лощину. Несмотря на то, что солнце все еще стояло высоко, здесь царил холодный полумрак. Внезапно ехавший впереди охранник остановил коня, что-то сказал своему товарищу. Ревека не сразу поняла, в чем дело, и вздрогнула, когда вдруг увидела — впереди, словно из ниоткуда, возникла темная, огромная и жуткая фигура. Мужчина, высокий и мощный, в черном плаще с капюшоном, прикрывающим лицо, будто какое-то страшное лесное чудовище, шагал на них решительно, неумолимо и быстро. Звякнул выхваченный из ножен длинный меч, сверкнула сталь. Охранник пытался защищаться, но было слишком очевидно: силы не равны. Это умелый, сильный воин, абсолютно уверенный в победе, и даже двое слуг с оружием против него — лишь краткая отсрочка неизбежного. Сердце у Рей заколотилось как сумасшедшее, ни о чем не думая, повинуясь только инстинкту — надо бежать, бежать немедленно, не теряя больше ни секунды! — она мгновенно соскочила с лошади, подобрала юбки и, кое-как вскарабкавшись по склону лощины, кинулась в лес. Она бежала, пока хватало дыхания, пока перед глазами все не поплыло, а ноги не подкосились. Хватая ртом воздух, Рей прислонилась к стволу дерева и наконец заставила себя осмотреться. Кровь все еще шумела в ушах, мешая прислушаться. Кажется, никого. Неужели ей удалось оторваться? Она попыталась собраться с духом. Если он собирался расправиться со слугами, забрать все, чем можно было у них поживиться, и увести лошадей, это займет какое-то время. Нужно выждать, прежде чем возвращаться на дорогу. Она не знала, как доберется до Эшби одна, без лошади и сопровождения, но это сейчас было неважно. Главное — чтобы только не он снова. Чтобы он не стал ее искать. Мучительная тревога билась внутри, так что трудно было дышать, сердце сжималось от ужаса — она уже чувствовала, что он не просто разбойник, подстерегающий путников на дороге. Ему нужны не деньги или лошади… Нет, надо успокоиться. Успокоиться и все обдумать. Рей наклонилась, приподняла юбку, чтобы поправить сбившиеся подвязки чулков, а когда подняла глаза… Из-за дерева, отодвинув рукой ветку, к ней навстречу вышел он. Чудовище в черном. Рей замерла, поперхнувшись криком, не в силах сдвинуться с места. Лица его по-прежнему было не разглядеть, нижняя часть была скрыта черным высоким воротником, но взгляд… словно прожигал насквозь. — Что тебе нужно? — спросила Рей дрожащим голосом. — У меня ничего нет! Он молча приближался к ней, и от этого было еще страшнее — она попятилась, не понимая, на что надеется. Спина встретилась со стволом старой ели, бежать было некуда. Рей наклонилась, подхватила с земли сучковатый обломок ветки. — Не подходи! Все так же ни слова ни говоря он быстро перехватил ее занесенную для удара руку, отбросил в сторону ее бесполезное оружие. Потом притянул к себе, легко поднял, перекинул через плечо и куда-то понес. У Рей перехватило дыхание, она забилась изо всех сил, попыталась вырваться, но это было невозможно — колени словно упирались в каменную стену, а его рука сжимала ее ноги, будто железным кольцом. Надо собраться. Собраться и думать! Всегда должен быть выход, всегда!.. Ревекке хотелось скулить от страха и стыда, но Рей… Дрожащими руками, осторожно, медленно, чтобы он ничего не заподозрил, Рей расстегнула застежку с длинной иглой, держащую воротник ее плаща. «Спокойно, — повторяла она себе. — Спокойно. У тебя всего одна попытка». Выждав какое-то время, когда дыхание восстановилось, а руки перестали дрожать, она с силой воткнула иглу застежки ему в бок, целясь в почку, молясь, чтобы под плащом на нем не оказалось кольчуги… И, кажется, промахнулась. Он рыкнул и покачнулся, но и только. Резко опустив Рей на землю, вдруг схватил одной рукой оба ее запястья, толкнул к ближайшему дереву, придавив ее всем телом. Рей задергалась, забилась, вдруг оказавшись прижатой к нему так тесно, вырваться было невозможно — она подняла испуганный взгляд: свободной рукой он опустил свой высокий воротник, и теперь Рей увидела наконец его лицо. Горящие безумным огнем глаза, шрам, пересекающий щеку. Искривившийся в странной гримасе рот. Он снова поднял свободную руку, и Рей сжалась, ожидая удара. Но он лишь осторожно вытащил шпильки, держащие ее покрывало. Взяв ткань, перехватил ее одной рукой, сунул край в рот и резко рванул, зажав зубами. Потом еще раз. Получившейся полоской обмотал руки Рей. Прижав ее к себе еще ближе, крепко затянул узел. Рей чувствовала его горячее дыхание на своем лице, жар его губ на своих запястьях. Она никогда не была так близко к мужчине, это было неловко и непривычно, у нее вспыхнули щеки. Почему-то помедлив несколько томительных мгновений, похититель наконец отпустил ее руки. Какое-то время молча разглядывал ее, чуть двигая губами. Его ноздри раздувались, на скулах играли желваки. Потом взял под локоть и подтолкнул вперед. Рей ничего не оставалось как подчиниться. Силы внезапно ее покинули, так с ней бывало часто — яркая короткая вспышка гнева сменилась опустошением и обреченностью. В конце концов, пыталась успокоить себя она, похититель вроде бы не собирался ни убивать ее, ни надругаться над ней. Если бы он был простым бандитом, наверное, задрал бы ей юбки прямо там, у ствола ели? Облапал бы, отпустил пару пошлых шуток, стал бы обращаться с ней как с вещью. Но в его действиях не читалось умысла оскорбить ее девичью честь. Значит, она понадобилась ему для чего-то другого? Нужно выждать, выждать и разобраться, может быть, еще есть надежда… Они быстро добрались до места, где он оставил свою лошадь. Рей с ужасом ждала, что похититель просто перекинет ее через седло, но… он втащил ее на лошадь и посадил перед собой. Крепко прижал, обхватив одной рукой за талию, а в другой удерживая повод. Невольно притиснутая к широкой крепкой груди, ощущая жаркое дыхание, щекочущее ее растрепавшиеся без покрывала волосы, Рей даже не знала, что было хуже… Дорога оказалась долгой. Уже почти стемнело, а они все ехали и ехали… Куда? Рей так и не смогла этого понять. Волнение и усталость, размеренные, укачивающие движения лошади и тепло, исходящее от сидящего за ней мужчины, сделали свое дело. Рей начала проваливаться в полудрему. Она даже не заметила, как они остановились. Все было как в тумане. Кто-то снял ее с лошади, подхватил на руки и понес. Потом, кажется, положил на кровать. Она попыталась было открыть глаза, но веки были слишком тяжелыми. Рей провалилась в сон.***
Он осторожно развязал ей руки. Провел пальцем по красной полосе на запястье. Перевернул ее ладонь, с удивлением заметив мозоли. Как странно… Кайло с трудом заставил себя отстраниться. Идею похищения определенно подсказал ему сам дьявол! Теперь, когда Ревекка наконец была в его власти, искушение стало таким сильным, что у него перехватило дыхание. Проклятая иудейка, чтоб ей пусто было! Он снял с нее башмаки. Теперь что… чулки? Когда в лесу она наклонилась и приподняла юбку, его бросило в жар. И он медлил, не решаясь к ней приблизиться, словно это она, хрупкая беззащитная девушка, представляла для него опасность, а не наоборот. Медлил он и теперь. Наконец, избегая на нее смотреть, нащупал подвязку под коленом. Развязал. Спустил чулок, невольно коснувшись нежной кожи. Так. Теперь другой. Его руки предательски дрожали, медлили, продлевая сладкую пытку, и он закусил губу. Нет! Он не поддастся. Он будет стоек. Презренная иудейка — лишь средство для достижения цели. Она никто. Никто! Снять с нее платье он не решился. Просто распустил шнуровку. Впрочем, этого хватило, чтобы в паху опять стало жарко. Он начал было шептать молитву, но это звучало каким-то кощунством. Бежать! Кое-как прикрыв Ревекку одеялом, он выскочил за дверь. Повернул ключ в замке. Прислонился к стене, устало закрыв глаза. Пути назад не было. Ему удалось заснуть лишь под утро. Бок болел — она умудрилась попасть иголкой в так до конца и не зажившую старую рану. Все же надо было надеть кольчугу. Но ему, увы, всегда была свойственна гордыня. И он опять недооценил Ревекку, он даже представить не мог, что она будет так сопротивляться. И… опять не мог не восхищаться ею. Он искал спасения в мыслях о мести, о том, как вернет отнятые у него земли, как покарает предателей. Но все было бесполезно. Перед глазами стояло ее лицо: испуганное, разгневанное. Я чудовище, подумал он. Да, я чудовище… И вопреки всему не мог отделаться от чувства, что все еще прижимает к себе девушку, ощущает под рукой ее стройный стан. Пальцы как будто горели от прикосновения к ее нежной коже… Он сжал в руке шерстяную веревку, которую всегда носил как пояс поверх нижней рубашки. Символ когда-то данного им обета целомудрия. Он будет стоек! …Ему снилось, как чьи-то тонкие пальцы развязывают узел, отбрасывают веревку в сторону, забираются под рубашку. И он сдается на их милость, забыв обо всем, молит не останавливаться, отрекается от своих обетов, от всего, что ему когда-то было дорого. Дурман сладкого безумия полностью захватил его. Теплые нежные губы, скользящие прикосновения все ниже и ниже, жар в паху, он стиснул в руке простыню — как будто сжимал шелковистую каштановую прядь волос… Утром, кое-как смыв следы ночного позора, рыцарь-храмовник, терзаемый невыносимым стыдом и раскаянием, поклялся, что никогда, никогда больше не позволит себе пасть так низко.