***
Она не знала, как долго сможет продержаться. Наверное, Бог так испытывает ее? Проверяет ее стойкость? Не может же быть, что благое намерение помочь раненому иноверцу обернулось грехом? Рей уже и сама не знала, что чувствует, не понимала, что ею движет. Или… отлично понимала, но обманывала сама себя? Митака уехал рано утром. Она проводила его до ворот, слушая последние сбивчивые наставления о том, как лучше разжигать капризную печь на кухне, что делать, если каменщики вдруг вернутся не в конце месяца, а раньше, какую из дверей может вдруг заклинить, где лежит запас фитилей… Прицепив ключи к поясу, Рей шла по двору обратно в замок, вдыхая полной грудью свежий весенний воздух, и краснела при мысли о том, что выглядит сейчас как… хозяйка? Будто возвращается в спальню к мужу, и он ждет ее там, в постели, чтобы насладиться неспешной утренней близостью… У нее горели щеки, и сердце билось так взволнованно; прежде чем открыть дверь в комнату Кайло, она несколько раз повторила себе, что всего лишь возвращается к больному, вылечить которого — ее долг. Но когда он хриплым со сна голосом произнес это “иди сюда”, словно звал ее в постель, она вздрогнула — как будто и он чувствовал то же самое, как будто и у него было точно такое же видение. Ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поддаться искушению и вернуться в реальность. Она — просто врач, помогающий больному. И тут он скинул одеяло во время спора, и Рей поняла, что не может отвести взгляда от его обнаженной груди, что снова смотрит на его живот, на… Мысль о том, что она находится наедине с полураздетым мужчиной, лежащим в постели, никак не выходила из головы. С мужчиной, который почти открыто признался, что хочет ее как женщину. Что считает ее красивой. Да, он пообещал ей, поклялся, что не коснется ее, но проклятое “без твоего разрешения” как будто звучало снова и снова, стоило ей только на него взглянуть. А еще... он поклялся ее не трогать, да, но… ничего не говорил о том, что не будет смотреть. От его горячих взглядов она чувствовала себя как хмельная — ее кидало в жар, руки дрожали, не получалось сосредоточиться. И Рей со стыдом понимала, что сколько бы ни пыталась вызвать в себе праведный гнев, сколько бы ни повторяла себе, что это неправильно и недостойно, она наслаждалась этим вниманием. Более того, она словно бы сама пыталась соблазнять его. Словно тайный искушающий голос все время подсказывал ей, как ответить, как дотронуться, как взглянуть, и иной раз казалось, что даже воздух начинает искрить и звенеть от взаимного напряжения. Рей поняла, что зашла слишком далеко, когда, не удержавшись от искушения, положила руку ему на лоб. Чтобы проверить, нет ли у него жара, — конечно, только ради этого, убеждала она себя, но дрожь во всем теле, которую она ощутила, ясно говорила о самообмане. А хуже всего было то, что она вдруг поняла: ее больной готов взорваться. Еще немного — и он притянет ее к себе в объятия, прижмет к груди, и Рей ему позволит… Она не ожидала, что храмовник предложит ей разделить с ним завтрак. Что он будет настаивать! Она прекрасно обошлась бы без этого! Рей взяла ложку, стараясь не касаться его пальцев. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто она… будто ей этого хочется! Как это будет смешно, как стыдно! Глупая девица то прыгает на парапет и угрожает покончить с собой, то льнет к нему, как последняя… Где твоя гордость, Ревекка? Где твое благочестие? Отвлекись, перестань думать о его руках, хватит! Чтобы как-то развеять томительное напряжение, она вскочила и, пробормотав, что принесет еще одну ложку и тарелку, убежала на кухню. А вернувшись, попыталась начать непринужденную беседу. Может быть, если они станут разговаривать о каком-то отстраненном предмете, смущения и неловкости будет меньше, как и непристойных мыслей. Тема появилась сама собой, очевидная в их положении — о ране, которую он получил в битве. — Кажется, тебе плохо ее пролечили, — заметила Рей. — Такие раны как раз опасны тем, что могут вновь и вновь открываться со временем… Неужели в окружении короля не нашлось достаточно искусного лекаря? — При чем тут король? — Кайло внимательно на нее взглянул. — Твой сквайр рассказал мне, что ты прикрыл собой короля от удара в битве при Арсуфе. И поэтому чуть не лишился глаза и получил эту рану в боку. Я думала, что Ричард должен был быть тебе благодарен. — Бредни Дофельда вообще стоило бы поменьше слушать. Теперь Рей с удивлением взглянула на Кайло. Как будто его это… злило? Смущало? — Ему только дай волю — готов болтать часами. — Дофельд всего лишь развлекал меня беседой, — заметила она. — И разве это не правда? Разве ты не спас короля? Кайло помолчал, словно что-то обдумывая. — Это было давно. — Его голос прозвучал глухо. — И к чему вспоминать прошлое? Король Ричард в тюрьме, о его судьбе ничего неизвестно…. Возьми еще лепешку. Кайло кивнул на тарелку. Лепешку Рей хотела оставить ему, потому что он толком ничего не съел, отдав ей почти всю кашу но, не желая прерывать беседу, отломила кусочек. — Я слышала о Ричарде много хорошего. Он… всегда был мудр и справедлив, он не хотел междуусобных войн. Не поощрял притеснения саксов и даже к нам, презираемому христианами народу, относился хорошо… Я знаю, что многие надеются на его возвращение. Принц Джон ведет страну к гибели, и… Она запнулась, испугавшись, что увлеклась и сболтнула лишнее, но Кайло как будто даже оживился. — А разве твой дед не поддерживал принца Джона? — Он тоже отломил кусок лепешки, и Рей снова на мгновение засмотрелась на его пальцы. Что за наваждение! Она горько фыркнула и покачала головой. — Мой дед, как ты мог уже убедиться, преследует только свои цели. И они… далеко не благородны и правильны. В любом случае, я не разделяю его взглядов. — Значит, ты тоже надеешься на возвращение Ричарда? В голосе Кайло как будто звучала ласковая усмешка. Рей подняла на него взгляд. И правда, его лицо смягчилось, губы чуть дрогнули — он почти улыбался! И как же ему это шло… — Не бойся, мне ты можешь сказать прямо, — добавил он мягко. — Я и сам… Что тут говорить, король Ричард и правда душой болел за свою страну. Он не хотел раздора, он хотел видеть Англию сильной и сплоченной. Только это нравилось далеко не всем. И именно поэтому он сейчас в плену, а у власти теперь… а Англия теперь стала такой, какой мы ее видим. Он тут же снова помрачнел, и Рей, отчаянно не желая, чтобы исчезало это теплое и нежное выражение его лица, торопливо добавила: — Но ведь ходят слухи… Разные. Что он бежал из плена и пока скрывается. Что он и правда вернется, когда его сторонников будет достаточно, чтобы… — Это пустая болтовня, Ревекка. Не стоит ей верить. Чем меньше веры и надежд, тем меньше потом разочарования. С коротким вздохом он отставил пустую тарелку на поднос, как будто давал понять, что разговор окончен. Но Рей не хотела заканчивать его на такой ноте. — Ты не прав, — возразила она так решительно и твердо, что Кайло даже взглянул на нее со смесью недоумения и изумления. — Возможно, ты мне не поверишь, но… я своими глазами видела письма… Мой дед… Это долгая история, скажу лишь, что письма писала одна женщина — знатная саксонская дама, сосланная в монастырь. У нее отобрали все земли, ее заточили в уединенной обители, как в темнице, но она не сдается. Она верит, что даже от маленькой искры может вспыхнуть пламя. Она верит, что Ричард вернется, и сама собирает его сторонников. Это очень обеспокоило деда и тех… влиятельных людей, которые ведут с ним дела, так что… я не думаю, что это всего лишь пустые слова. Рей поднялась и, взяв поднос с посудой, направилась к двери. — Как звали эту даму? — вдруг спросил Кайло. — Не знаю. Вряд ли она указывала свое настоящее имя. Но подписывалась как Лея.***
Искать иудейку Маз “где-то в Лестершире” было все равно что искать иголку в стоге сена, но Дофельду Митаке упорства было не занимать. Возможно, если бы он применял это качество там, где нужно, то уже, как когда-то мечтал, был бы священником со своим приходом. Но… сначала он решил отправиться в паломничество в Святую землю, где погиб бы, если бы не рыцарь Храма Бенедикт Органский. Пожалел ли Дофельд о том, что навязался своему спасителю в сквайры? Нет. Даже тогда, когда из-за явной благосклонности короля Ричарда на господина начали косо смотреть его собратья по ордену. Даже тогда, когда он потерял свои земли и окончательно впал в немилость, а потом и в бедность. Даже тогда, когда его характер, и без того тяжелый, стал все больше портиться. Даже тогда, когда сам дьявол надоумил его похитить иудейку! — Нет, я не жалею. Но я… беспокоюсь! — пробормотал Дофельд Митака себе под нос, направляясь к церкви. — Помолюсь пока о том, чтобы король поскорее вернулся, вот что. И навел тут наконец порядок! И за здоровье господина. И за иудейку тоже. Будет жаль, если такая хорошая девушка так и не узрит света истинной веры! Он вспомнил, как быстро Ревекка освоилась в замке, как легко заставила господина принять ее помощь, с каким достоинством — и скромностью! — держалась. Да, многим христианкам было чему у нее поучиться! Но главное, впервые за долгое время кто-то разделил с ним его ношу, и, к своему стыду, Дофельд вдруг поймал себя на мысли, что был бы не против, если бы так оно и оставалось… — Но об этом я, конечно, молиться не буду, — сконфуженно сказал он статуе Мадонны и тяжело вздохнул.