***
— Здесь… так красиво! — выдохнула Ревекка, когда они вышли на усеянный цветами луг. Кайло кивнул, не обращая, впрочем, особого внимания на то, что их окружало. Все его мысли были о том, как попросить ее о поцелуе. Он поклялся, что не прикоснется к ней без ее разрешения, и был намерен сдержать свою клятву. Но все варианты, которые он придумал, казались такими неловкими, неубедительными! Его опыт с женщинами… До того как он вступил в орден, у него были связи с замужними дамами, которые искали молодого пылкого любовника. Но он никогда никого не добивался и не имел дела с невинными девушками. Что потом? После поцелуя? Очевидно, надо сдержаться, не заходить слишком далеко, как бы ему этого ни хотелось. Ревекка может испугаться. Нет… Надо… надо как-то уговорить ее остаться. Или… Что если… Если действительно воплотить в жизнь свои мечты о славе, о величии? Вернуться вместе с ней Палестину? Туда, где никто не посмеет его упрекнуть постыдной связью… Он покраснел, вдруг подумав о том, как тяжело было бы выдерживать здесь все эти осуждающие взгляды. А там… там он будет свободен, там он будет устанавливать собственные правила! Но до этого еще далеко, осадил он себя. До этого еще далеко… Он наклонился, чтобы сорвать ей лиловый цветок шафрана. Такой нежный, скромный… и такой прекрасный. И он… сорвет и ее цветок. Он был в этом уверен. Она будет его… Моя… Ревекка коснулась его руки, улыбнулась. — Я сохранила несколько цветков из того венка… Жаль, что тогда ты не мог снять шлем и… О! Я же могу сделать это сейчас! И она, мелодично засмевшись, начала сама срывать цветы, быстро сплетая венок. — Вот, сэр Рыцарь. Извольте наклониться немного… Кайло встал перед ней на одно колено. Как тогда, на турнире. Перед своей дамой… Как она тогда зарделась, когда он это сказал. Моя дама… Моя… «Я выбрал тебя своей королевой, — думал он, — а теперь и ты выбираешь меня властвовать над твоим сердцем! О, я буду править мудро, нежно, поверь, ты не будешь сожалеть ни единого мига…» Ревекка надела ему на голову венок, и он с трудом удержался, чтобы не притянуть ее к себе, не обнять ее колени, не уткнуться лицом в складки ее платья… А потом… Воображение тут же нарисовало ему, как она тоже опустится вниз, сядет на землю рядом с ним, среди нежной первой травы и распустившихся цветов. Как он обнимет ее, как осторожно притянет к себе, как проведет пальцем по ее приоткрывшимся губам, ощущая ее дрожь и сбившееся от волнения дыхание, и она сдастся, она не сможет больше терпеть, как не мог уже и он сам… Рано. Пока еще слишком рано. — Благодарю вас, госпожа. Вы позволите верно служить вам? — И вы подчинитесь мне, если я прикажу вам не приближаться к кухне? — Нет. — Ай-яй-яй, благородный сэр. Вы еще не достигли истинных рыцарских высот. Он искренне любовался ее озорной улыбкой. — Вы жестоки, госпожа. — Ужасно. Но вам придется это терпеть. — Вы меня убиваете. — Кайло неотрывно смотрел ей в глаза, восхищаясь ее легким игривым тоном, остроумным изяществом, с которым она отвечала… О, она блистала бы при любом дворе! — Вы выглядите на удивление хорошо для умирающего. — Вам просто не видно моего истекающего кровью сердца. Дайте мне хоть какой-нибудь знак, чтобы я знал, что страдаю не напрасно. Ревекка вдруг погладила его по щеке, и он прильнул к ее руке, отдаваясь этой несмелой ласке. Их взгляды встретились. Да, он понимал, как сейчас на нее смотрит. Восторженно. Страстно. Жадно вбирая в себя окрасивший ее щеки румянец, чуть приоткрывшиеся губы, затуманившийся взор. «Ты прекрасна, возлюбленная моя! — говорил он одними глазами, — Будь моей, будь моей, потому что я твой, телом и душой…» Она сумела взять себя в руки, вернуть себе самообладание — Кайло сразу это увидел. Сердце даже кольнуло от разочарования, впрочем, чего он ждал? Что она сдастся так легко? — Встаньте, сэр рыцарь, — шутливо велела Ревекка. — Я приказываю вам… показать мне тот ручей, о котором вы говорили. — Ваше желание для меня закон, госпожа. Он поднялся тоже как ни в чем не бывало. Бросил на нее быстрый взгляд — щеки у нее по-прежнему горели румянцем. Кайло подал ей руку, и она чинно положила свою сверху. Ручей сверкал в лучах солнца алмазной россыпью. Безмятежный, игривый — его задорное журчание словно подбадривало, подталкивало сделать что-то веселое, тоже отдаться радости и весне. — Как тут хорошо… — вдруг вздохнула Ревекка. — На той стороне еще лучше. — Кайло снова бросил на нее взгляд, ощущая, как неодолимое желание становится все сильнее. Сердце у него колотилось, как у юного влюбленного, и он чувствовал, что Ревекка испытывает то же самое. Если не сейчас, то… С трудом заставляя свой голос не дрожать, он продолжил: — Ранней весной эта роща напоминает райский сад. — Правда? — протянула она, взглянув из-под ресниц — Тут есть… какой-нибудь мост? Я не перепрыгну… Если это не был прямой призыв, то что тогда?.. И он поддался. Он сделал это. Одним движением притянул ее к себе, подхватил на руки — Ревекка вскрикнула от неожиданности и невольно ухватилась за его плечо. — Моста нет, но есть я, — как ни в чем не бывало заявил Кайло, скрывая волнение за легкой улыбкой. — А желание дамы для меня закон. Он боялся, что она попробует вырваться, что будет сопротивляться или возмутится, но она… она, словно тоже сдавшись этому весеннему легкомыслию, прильнула к нему и улыбнулась. — О, вы куда надежнее моста, сэр Рыцарь! Мост может рухнуть, а вы… — Ее рука скользнула по его плечу. — …тверды как скала! «Но я готов рухнуть, готов пасть, если вместе с тобой», — подумал он про себя, глядя на нее сверху вниз. Она смотрела на него в ответ, неотрывно, так же, как и он, и взгляд у нее затуманился. Кайло видел, как приоткрылись ее губы. Чувствовал, как она вся дрожит от нетерпения — тоже, как и он. Всего лишь наклониться и взять ее поцелуй — она отдаст, она согласится… — Можно? — тихо спросил он, глядя ей в глаза. Не со страстью — он не хотел ее пугать — а с нежностью. Давая ей понять, что решение за ней, что он сдержит свое слово. Ревекка вздохнула, словно вдруг решившись, прикрыла глаза, чуть подалась к нему навстречу… — Скажи мне… Скажи, — прошептал он, наклоняясь ниже. Ответить она не успела. Со стороны замка послышался топот копыт, громкие возгласы, грохот в воротах — Кайло поставил Ревекку на землю и резко обернулся, положив руку на рукоять меча. И в этот момент раздался громкий свист. Условный сигнал! — Не бойся, — успокаивающие сказал он. — Все в порядке. — Это Митака? — спросила иудейка. Он кивнул. Нужно было возвращаться.***
Бог снова ее остановил. Ревекка, закусив губу от досады, шла следом за Кайло — от их легкомысленного веселья и игривого настроения не осталось ни следа. Она очнулась от сна — и вовремя. Еще бы немного, и случилось непоправимое. С самого начала этой прогулки она чувствовала, что ходит по краю, что все те стены благоразумия, которые она так отчаянно строила, рухнули, и не осталось сил сопротивляться несущему ее бурному потоку чувств. Еще миг — и он был ее поцеловал. Даже сейчас от одной этой мысли в ней все сладко замирало; она словно все еще продолжала чувствовать прикосновение его сильных рук, его горячее дыхание, его тепло, его волнение и дрожь желания. Всего миг, и она бы погибла. Ей было ясно: она отдала бы ему не только поцелуй. Она отдала бы всю себя без остатка, а он… Он иноверец. Она чужая для него, а он — для нее. Между ними не может быть ничего общего. За сладким мгновением близости последует расплата, и если храмовник, вероятно, сможет легко получить отпущение грехов за свое мимолетное увлечение, то она, Ревекка, дочь презираемого народа, заплатит за это куда страшнее. Неужели она могла подумать, будто он и в самом деле испытывает к ней что-то, кроме вожделения? Против своей воли она тут же представила, что могло бы последовать за поцелуем: Кайло на руках отнес бы ее в свою спальню и… Ее бросило в жар. Да, Бог отвел от нее беду, Он защитил дочь свою, направил на путь истинный. Она спасена. И должна быть благодарна за то, что избежала падения, а не вздыхать из-за того, что не познала сладость запретного плода. — Господин! Госпожа! — Дофельд бежал к ним, нелепо размахивая руками. — Я ее… Он вдруг споткнулся и чуть не упал. Кое-как выпрямился, посмотрел на своего рыцаря и… его глаза расширились, рот приоткрылся, словно он увидел что-то очень странное. Странное и, похоже, стыдное, потому что Дофельд тут же потупился, густо покраснев. — Нашел… ее, — пробормотал он. — Иудейку Маз Канату. Почему он так… Рей перевела взгляд на Кайло, и увидела как тот, недовольно дернув краем рта, быстро снимает с себя ее венок. — Она… прислала слуг. И лошадь для госпожи, чтобы… — Жди меня в замке, — Кайло махнул рукой жестом, не терпящим возражений. Дофельд растерянно посмотрел на Ревекку, потом коротко кивнул и пошел обратно, что-то бормоча себе под нос. Храмовник обернулся к ней… И Рей поневоле вздрогнула. В его глазах бушевала буря. Губы у него дернулись, как будто он хотел что-то сказать, но передумал. — Пойдем, — обронил он мрачно. — Тебе надо собраться. Он зашагал вперед так стремительно, что Рей едва за ним поспевала. Она не понимала, что чувствует. Митака сказал, что Маз прислала слуг и лошадь, значит, ей можно уехать? Она должна была радоваться своему… освобождению. Но вместо этого ощущала только тоску и горечь. Все кончилось. Кончился ее сладкий сон, кончилась чуть не воплотившаяся наяву греза. И к лучшему? Ведь ей удалось избежать соблазна как раз тогда, когда она была готова ему поддаться. О, она должна была так считать, но… но, кажется, отдала бы все на свете, только бы сегодняшняя прогулка длилась вечно. А он… Словно спешил от нее избавиться? Понял, как близко подошел к опасной черте, и выбрал свою веру? Но разве… Она не поступает так же? Выбирая то, что считает правильным? Постоянно напоминая себе, что он чужак, что их разделяет пропасть? Разве не сожалеет, что едва не совершила то, о чем потом вспоминала бы со стыдом и раскаянием? Почему тогда ей так больно от того, что он даже на нее не посмотрел? Едва понимая, что делает, ничего не видя вокруг, растерянная, раздавленная своими горькими мыслями, она вошла вслед за Кайло в замок. Спешившиеся слуги вместе с Митакой стояли возле лошадей, но Рей на них даже не взглянула. Чувствуя, как к глазам подступают слезы, быстро направилась наверх, в свою комнату. Собирать ей было нечего. Кроме плаща у нее не было вещей. Растерянно взяв его в руки, она замерла посреди комнаты. Как будто здесь прошла целая жизнь. Ей вспомнились первые дни, весь этот ужас, страшные мысли о том, что ее ждет. Метания и слезы, леденящий страх от звука шагов на лестнице… А потом — тепло и радость, словно неожиданно наступившая весна. Вот на этой кровати она лежала, а он сидел рядом и держал ее руку. Вот из этого окна она смотрела сначала с тоской и отчаянием, а потом — радуясь солнцу и расцветающей в душе любви… Раздался стук в дверь, и Рей вздрогнула, очнувшись от своих мыслей. На пороге появился Кайло. Она заметила, что он был бледнее, чем обычно, глаза лихорадочно блестели. — Я уже готова, — сказала она тихо. Он нетерпеливо мотнул головой, глубоко вздохнул. Отвел взгляд, потом снова взглянул на нее. — Ревекка… — наконец сказал он. — Не уезжай, прошу тебя. Останься со мной. Она приоткрыла рот от изумления, а Кайло шагнул ближе, вглядываясь ей в глаза. — Я готов ради тебя на все. Закрыть глаза на разделяющую нас пропасть, на твою веру, твое происхождение. Готов поступиться своими обетами, своей гордостью, фамильной честью! Я не могу больше бороться со своими чувствами. А я пытался, видит бог, я пытался! Я пытался изгнать эту страсть из своего сердца! — Он тяжело сглотнул. — Но она оказалась сильнее… Послушай меня! Англия, Европа — ведь это не весь мир. Поедем в Палестину! Там никто не посмеет меня упрекнуть в нашей связи, никто не посмотрит косо. Там… Там остались верные мне люди, я знаю! Они пойдут за мной в огонь и в воду. Они… мы знаем эту землю как никто! И я верну себе сторицей то, что у меня отняли. Я завоюю себе королевство, я поставлю свой престол на горе Кармель! — Глаза у него горели безумным огнем, он шагнул к ней еще ближе, и Рей невольно отступила назад. — И пусть тут ты никто, внучка проклятого ростовщика, которую он выкинул, как мусор… но не для меня, поверь! Я никогда не упрекну тебя, не буду вспоминать о твоем происхождении. Там… там ты будешь моей царицей, единственной, обожаемой, окруженной роскошью, которой ты достойна! Мы будем править вместе, свободные от предрассудков! Ревекка… Останься со мной. Будь моей. И он протянул ей руку. — Пожалуйста… У Рей все плыло перед глазами. Воздуха не хватало, горло свело судорогой. Она видела только его протянутую руку, его полный мольбы взгляд. Все в ней тянулось к нему навстречу, все хотело этого сладкого единения — упасть в его объятия, слушать его голос, отдаться жаркому соблазну и будь что будет… И пусть ты тут никто… Закрыть глаза на разделяющую нас пропасть… Не буду вспоминать о твоем происхождении… Никто. Она никто. Что бы он сейчас ни говорил, им движет только вожделение. Он сам сказал, что не смог побороть эту страсть. В глубине души он презирает ее. Его мечты — лишь о величии и славе, а не о ней. И если она сейчас сдастся, если предаст себя, свою веру, свои принципы… То просто исчезнет. Слезы текли у нее по щекам, она пыталась вдохнуть, чтобы ответить, но не могла. — Ревекка… — повторил он. — Нет, — выдохнула она наконец. — Не поступай со мной так. — Как «так»? Послушай, — он подошел совсем близко. — Я все понимаю, я… понимаю, что ты держишься за свое прошлое, за свою веру, но… Ревекка, дай прошлому умереть! Я и сам колебался, мне сложно было решиться! Но пойми: прошлое уже ни на что не влияет. Нас… нас с тобой ждет будущее! Ты ведь и сама этого хочешь, хочешь быть со мной! Ты сама об этом мечтала, признайся, я же вижу, как ты на меня смотришь, как дрожишь от моих прикосновений… Ты боишься, что у нас не может быть настоящего брака? Я признаю детей от тебя, они унаследуют мне, они будут с гордостью и честью продолжать династию, основателем которой я буду. Я передам своему первенцу, сыну, рожденному от тебя, свою корону! Только подумай, ты же и не могла мечтать о том, что твои дети, дети иудейки, станут христианскими королями! Тебе нужно только избавиться от этих предрассудков и понять, что то, что я тебе предлагаю, — намного, намного больше, чем то, что ты могла бы получить… — Избавиться от предрассудков? — горько фыркнула Рей. — После того, как ты сам признал, что я никто? Что связь с девушкой моего происхождения для тебя бесчестье? Он попытался было возразить, но она остановила его жестом. — Нет, теперь ты послушай меня! Ты думаешь, что у меня нет гордости? Что я побегу за тобой, едва ты пообещаешь поднять меня из грязи? Да, я слаба, да, я женщина и я принадлежу к презираемому христианами народу. Но я не ничто! — Она гордо вскинула голову, ее голос набирал силу. — Моя вера не достойна презрения, как и мой народ! Ты предлагаешь мне уехать, боишься, что тебя будут упрекать. Ты меня стыдишься! А дети, которых ты так благородно согласился признать? «Христианские короли»? — с горьким смешком произнесла она. — Ты даже не подумал, хочу ли я этого! Значит, ты их покрестишь, не спросив моего мнения? Научишь их презирать веру их матери? Отдашь их нянькам, лишь бы я не смогла им передать любовь к моему народу? У меня тоже есть достоинство, Кайло! Гордость! Я тоже хочу уважения! Не подачек, не снисхождения к девушке много ниже тебя по положению, на что ты решился скрепя сердце, только потому что не можешь побороть низменную страсть, о которой сожалеешь! — Ты не так все поняла! — выкрикнул он, стиснув кулаки. И, усилием воли заставив себя говорить тише, продолжил: — Моя страсть не низменная, Ревекка, ты это знаешь. Я… — Кайло, пожалуйста… — Я тебя люблю. Она покачала головой. — Нет. Не любишь. Нельзя по-настоящему любить того, кого в глубине души презираешь! Да, я мечтала… — Она подавила всхлип, прикусив губу, и, собравшись с духом, продолжила: — …мечтала о взаимной любви. Но теперь я поняла, как ошибалась. Ты любишь не женщину перед тобой. Ты любишь свои мечты о власти! Смотреть на него было невозможно. У него дрожали губы, а в глазах стояли слезы. Потрясение, боль, отчаяние, написанные на его лице, разрывали ей сердце. Боясь, что мужество ее оставит, Рей развернулась и выбежала из комнаты.***
«Я не сделал ничего плохого», — тихо пробормотал сквайр Дофельд Митака, наблюдая, как заплаканная Ревекка вместе с присланными слугами покидает замок. «Ничего плохого. Наоборот, я им обоим помог, уберег их от греха!» — повторил он, забирая вечером из комнаты господина поднос с нетронутой едой. «Рано или поздно он все поймет», — не сдавался Дофельд, стараясь не смотреть на своего рыцаря, чтобы не видеть этих потухших, безжизненных глаз на осунувшемся лице. Да, он все сделал, как надо. И не просто как надо, а как ему было приказано! Но почему, почему тогда бедный сквайр чувствовал себя распоследним Иудой? Который, вместо того чтобы отплатить своему спасителю добром, коварно вонзил ему в спину нож? И Дофельд молился. Денно и нощно. Думал даже добыть где-нибудь освященную гостию и как-то незаметно скормить ее господину, чтоб тот наконец освободился от греховной страсти, но не решился. Все-таки это было неправильно. Стоило бы дать обет… Да! Если господин исцелится от любовной болезни, он, Дофельд Митака, отправится в паломничество. В… в Кентербери, малодушно решил он, уже понимая, что надо предложить что-то большее. Уж больно сильно господин страдал, Кентербери тут не поможет. Жертва должна быть значительной! Да. Так тому и быть. Он вернется в Святую землю, несмотря на то, что его просто передергивало от ужаса, когда он вспоминал, что ему пришлось там пережить! Как только он убедится в том, что господин… пришел в себя и не наделает глупостей, он, Дофельд, точно отправится в Иерусалим. — Он ее забудет, — не очень уверенно сказал Дофельд Молчуну, когда отвез ему порцию сена. — Земная страсть преходяща. Вечно только Царствие Божие… Но рукав, с которым господин теперь не расставался, казалось, насмехался над ними всеми…