Правила маскарада

      Я с трудом разлепила веки, пытаясь нащупать реальность. Очень хотелось пить, но у меня не было сил встать. Что случилось?.. Я попыталась подняться, но перед глазами был какой-то водоворот: всё плывет и понять, где я вообще нахожусь, невозможно. В ушах страшный гул — умом я понимала, что это стучит кровь, но от этого осознания совсем не легче. Шум становился невыносимым, и я руками схватилась за голову. Горло скребло словно наждачкой. Пить…       Я на четвереньках поползла куда-то вперёд, всё ещё плохо соображая, где нахожусь. Сквозь мутную пелену я увидела знакомую мебель. Кажется, я в нашей с Риндо квартире… Значит, кухня будет слева. Добраться до воды оказалось делом нелёгким — путь занял у меня где-то полчаса. Я врезалась во всё подряд, препятствиями были даже раскиданные тапки, мелкий коврик и провода. В заветной комнате я, схватившись за кухонный гарнитур, приподнялась и начала пить прямо из кувшина. Сухость отступила и немного прояснилась голова. Ещё немного покачиваясь, я добрела до стула и без сил свалилась на него. От такой неожиданной встряски он едва не рухнул подо мной, но удержался. Я тупо уставилась в стену.       Нобу умер.       Не так.       Нобу убили, а Риндо дал понять, что я следующая. Интересно, они будут измываться надо мной так же, как и над другом? Я вспомнила окровавленное тело Нобу и вся скукожилась от страшных обрывков памяти.       Нобу, мой дорогой милый Нобу, совершенно не заслужил такой участи. Он танцевал так прекрасно, что составлял мне творческую конкуренцию. Почти все женщины приходили посмотреть на него и Танеки, а теперь не стало их обоих. Я словно чёрная вдова, которая сеет вокруг себя смерть. Они оба умерли так страшно, так не заслуженно только потому, что оказались рядом со мной в такое неподходящее время. Такие молодые и красивые…       Осознание всего происходящего приходило постепенно и жуткой болью отзывалось в каждой клеточке моего мозга. В ответ на это тело тоже давало реакцию: я начала дрожать, а из глаз непроизвольно потекли слёзы. Сейчас я ещё более жалкая, чем в тюрьме. Там я хотя бы страдала в одиночку, здесь же гибнут близкие мне люди. Кто следующий?       Я обняла себя и внезапно поняла, что нахожусь всё в том же оранжевом платье, на моих волосах по-прежнему кровавые следы от пальцев Нобу, а ноги и руки все изодраны. Надо дойти до душа…       В ванной я встала перед зеркалом: оно ответило мне мрачным отражением. Валентина из стеклянного мира походила на жертву маньяка, которой чудом удалось сбежать. Не осознавая, что делаю, я достала из ящика ножницы.       «У тебя красивые волосы»… На них осталась кровь Нобу. Я с ненавистью начала отрезать пряди с головы, хаотично убирая длину. Пол в ванной оказался покрыт моими волосами: как их много… Я всегда гордилась своей причёской и не упускала возможности продемонстрировать длину. Теперь же мне плевать на свою внешность. Эти волосы видели слишком многое, а значит их надо уничтожить.       Душ никак не расслаблял, хотя вода была почти кипятком. Я рыдала вместе с водой, выла, яростно тёрла губкой своё тело, а потом обессиленно села прям на слив. Закрыла глаза и позволила не думать. Просто ни о чём не думать.       ***       Риндо объявился через неделю, когда я немного пришла в себя. Сильно сказано «пришла в себя», но я, по крайней мере, отошла от вколотого наркотика. Ни о какой работе речи не шло: я не высовывалась из квартиры, запуганная происходящим и даже не пыталась связаться с Наото, опасаясь, что друг попадёт под удар и будет следующим.       А вот мой муж вёл себя как ни в чём не бывало. Я пряталась от него в дальней комнате, служившей мне то ли гардеробной, то ли будуаром, и старалась не попадаться на глаза. Но он пришёл сам:       — Я тут подумал… Знаешь, пожалуй, разрешу тебе петь. Иначе ты совсем загнёшься, дорогая. Начинай репетиции уже завтра. Будешь совмещать с основной позицией бренд-менеджера. Цугишима уже знает. Найми себе новую труппу танцоров.       Я затравленно съёжилась. Риндо садист ещё хуже Рана: он серьёзно думает, что я буду петь?       — Я больше не пою, — хрипло сказала я, стараясь придать голосу больше уверенности. Бесполезно. Я его боюсь.       — А я сказал, что ты будешь петь. Иначе… — его глаза сузились, а в тоне появились угрожающие нотки.       — Я больше никогда не буду петь, Риндо. Можешь делать со мной, что хочешь. Я больше никогда не прикоснусь к микрофону. Никогда.       Он сверлил меня взглядом, но я, несмотря на страх, не отвела глаза. Я ненавижу свой голос — именно он втянул меня в эту передрягу. Если бы я не умела петь, я бы никогда не пошла в «Пандору» за этой работой… Внезапно Риндо успокоился.       — Не хочешь — как хочешь. Но приведи себя в порядок. Я понимаю, что ты страдаешь, но нельзя быть такой сентиментальной, Вэл. Человек оказался предателем, а ты знаешь, что в «Бонтене» делают с предателями, — он особенно выделил голосом последнюю фразу.       Я промолчала.       — Волосы у тебя какие-то… дебильные. Я вызвал тебе стилиста на дом. Меня бесят эти клочки, — он неприязненно скользнул по мне взглядом. — Тюрьму пережила, и это сможешь. И помни: ты исчерпала лимит доверия. Теперь только строгий надзор. Не зря мой братец так тебя контролировал: за такими блядями глаз да глаз. Ты такая заводная, что и из могилы выскочишь, — гоготнул он.       Я резко встала с кресла, подлетела к нему и дала смачную пощечину.       — Заткнись!       Он потёр лицо. Я ожидала всего: что он вмажет мне в ответ или схватит за волосы, но Риндо с непроницаемым видом отвернулся и пошёл на выход, не забыв хорошенько хлопнуть дверью моего чулана.       Ненавижу.       Где-то через час ко мне пришла незнакомая девушка, представившись стилистом. Она встревоженно оглядела меня, но вопросов лишних задавать не стала: Риндо умел платить за молчание.       Она подровняла мне волосы, сделав что-то среднее между шегги и каре, и подстригла рванную чёлку.       — У вас такая роскошная густота! Даже укладывать особо не надо. Такой объём, — восторгалась она, а я равнодушно игнорировала эти наигранные эмоции. В зеркале была уже не Валентина. Это была какая-то незнакомая мне девушка, с глазами, полными печали. И всё же чего-то не хватало…       — А у вас есть с собой краска? — внезапно спросила я.       — Есть…       — Сделайте меня, пожалуйста, блондинкой.       — Это займёт очень много времени, часов шесть… Понимаете, структура ваших волос... — начала было стилистка, но я грубо прервала её:       — Вам же заплатили за весь день, правильно? Я хочу светлые волосы. Только не пепельные, пожалуйста, — я невольно вспомнила Коко, — Можно что-то приближенное к натуральному блонду… Или тёплому.       Она недовольно поджала губы. Я поняла, что ей хотелось смыться от меня побыстрее: оплата получена за весь день, но ведь можно было бы ещё подзаработать на других заказах. В любое другое время я бы никогда в жизни не позволила покрасить свои волосы, но сейчас я хотела избавиться от Валентины. От той Валентины, которая помнила смерть Нобу. ***       Дома мне оставаться не хотелось. Я боялась прихода Риндо и его издевательского поведения. Гулять по улице тоже было страшно: я не знала, отправил ли этот придурок за мной шпионов или нет. В клуб… «Пандора» — проклятое место, и всё-таки с неё всё началось. Я быстро собралась и отправилась на работу.       Хорошо, что здесь людно. В окружении этих незнакомцев я чувствовала себя немного легче. Их голоса, смех, перебранки придавали мне надежды: мир вокруг живёт… Смогу ли я тоже жить? Я заглянула на кухню: Юки не было, наверное, у неё выходной. Поднялась наверх к себе — запрусь здесь и буду фоном слушать звуки жизни…       На втором этаже я заметила, что дверь в кабинет Коко открыта. Не удержавшись, я заглянула, но хозяина на месте не было. Как странно, обычно он всегда закрывается, особенно, если его нет в клубе. Шариться у него мне не хотелось, тем более, я не видела ноутбука на столе. И всё-таки…       Я подошла к его столу и села на дорогое кожаное кресло. Ещё при первой встрече на меня неизгладимое впечатление произвёл его кабинет. Одновременно старомодный и очень роскошный. Чувствуется в этом всём стиль Коконоя. Я с нежностью провела по поверхности стола. Деревянный, словно живой. За таким, наверное, очень приятно сидеть и работать. Даже в этом есть жизнь… Задумавшись, я другой рукой случайно сбила стойку с папками, и она неудачно свалилась на пол. Чертыхнувшись, я полезла вниз собирать документы, попутно осматривая их на предмет интересности. Нет, одна фигня: сметы по клубу, затраты, резюме соискателей… Моё внимание привлёк маленький блокнотик — оттуда вывалилась фотография. Явно очень старая, но уже цветная — два мальчика, один с темными волосами, а другой со светлыми, и между ними девочка, чуть постарше. Тоже светловолосая. Её прическа чем-то напоминала мою, только более старую версию. Кто это?       В одном из пацанов я быстро узнала Коко — можно ли с чем-то перепутать эти пронзительные глаза? В отличии от своей версии из будущего у этого мальчишки ещё были щёчки и довольный вид. Коко улыбался здесь так счастливо, что я улыбнулась фотографии в ответ. Его приятель, напротив, хмуро сдвинул брови и, казалось, вообще не планировал сниматься. На головах ребят были праздничные колпаки. Я перевернула кадр — сзади размашистым детским почерком было написано «День рождения Акане». Акане — это, наверное, девушка? Почему Коко хранит именно эту фотку здесь? Я представила, как после тяжёлого дня Хаджиме достаёт из блокнота фотографию и смотрит на неё… наверное, вспоминает счастливое и беззаботное детство.       Внезапно я услышала шаги. Они заставили меня встрепенуться, и я второпях неудачно стукнулась головой о низ столешницы и ойкнула.       — Кто здесь? — услышала я голос Коко.       — Я… — я начала вылезать, но немного застряла, поэтому со стороны Хаджиме наверняка видел только мою макушку. Он обошёл стол.       — Почему… твои волосы такие светлые? — дрогнувшим голосом спросил он.       — Потому что я покрасилась… — недоумённо ответила я на глупый вопрос.       Он подал мне руку, помогая выбраться. Я неловко ухватилась за неё и поднялась.       — Спасибо, — хрипло поблагодарила я. — Извини, я не рылась в твоих вещах. Случайно уронила… Правда.       Но фотография в моей руке говорила об обратном. Коко резко выхватил её; казалось, он даже не заметил, что другие документы разбросаны на полу. Я растерялась.       — Наверное, это что-то очень личное… — но он меня не замечал. Хаджиме не сводил глаз с фотографии примерно минуту, а потом, словно очнувшись, тряхнул головой и вперился в меня взглядом.       — Какого чёрта ты роешься в моём кабинете? Тебе мало проблем?       Наслышан значит… Я была немного озадачена его яростью, но быстро взяла себя в руки и спокойно ответила:       — Я увидела, что твой кабинет открыт. Для тебя это необычно, Коко. Я понимаю, что мне нет доверия с вашей стороны, но ты можешь обыскать меня. Телефона с собой у меня нет, поэтому сфотографировать что-то я тоже не могла. И потом, — я головой указала на ноутбук в его другой руке, — самая важная вещь у тебя всегда с собой. Что касается папок… Если честно, я хотела просто посидеть за твоим столом. Мне он очень нравится. Но я случайно столкнула эту стойку и вот… — неуверенно закончила я.       Коко смутился. Он бросал взгляд то на меня, то на свою драгоценную фотографию, а я топталась, не понимая, как реагировать. Наконец, неловкая пауза закончилась.       — Это мои друзья, — выдавил он. Коко стал выглядеть каким-то очень несчастным, словно я задела старую рану и начала ковыряться в ней.       — Я понимаю… У меня тоже… есть друзья, — настроение Хаджиме передалось мне, я вспомнила про Нобу и закрыла рот ладонью, чтобы подавить всхлип. Коко поставил ноутбук на стол, на него же бросил фотографию и, поддавшись порыву, обнял меня. Вернее, даже не так: он буквально схватил меня и прижал к себе так сильно, словно от этих объятий зависела его жизнь. Я сцепила руки за его шеей, уткнулась в неё и заплакала. Я плакала так горько, так безутешно, что потеряла счёт времени. Я знала, что Коко тоже плачет — я чувствовала, как за шиворот платья тоже стекают слёзы. Вот же — два ребёнка, запертые в телах взрослых. Может быть, поэтому мы никак не можем решить проблемы? Потому что не доросли до этого?..       Для меня объятия всегда были интимнее, чем любые другие прикосновения. А ещё я знала, что для сдержанного Коко такое проявление эмоций — почти что признание.       «Это не нет».       Как он был сейчас мне нужен, нужнее, чем все остальные. Нужнее, чем Наото, Юки, мама… Раньше я всегда считала, что нам с Коко надо много говорить, чтобы понять друг друга, но нет.       В этом мы как раз и не нуждались.       Нам нужны были объятия, поцелуи, чёрт возьми, даже секс, который последнее время вызывает у меня только отвращение! Только не разговоры, которыми мы всегда убиваем любое взаимодействие!       Я была такой опухшей, что больше напоминала поросёнка, но и Коко был не лучше — взявшись за руки мы с ним оба истерично засмеялись:       — Разве с тобой может быть по нормальному, Валентина? Я… Ты делаешь меня счастливым, даже если приходишь шпионить за мной, — он отпустил одну руку, чтобы вытирать пальцами мои щёки, по которым непрекращающимся потоком текли слёзы.       — На этот раз я правда не шпионила, — шёпотом сказала я.       — Знаю… И всё же сейчас надо быть осторожными. Особенно тебе. Но мы что-то придумаем, Валентина. Хватит этого дерьма.       Вот об этом я и говорила: зачем тысячи бесполезных диалогов, если за одни объятия Хаджиме всё понял?       — Правда придумаем? — с надеждой спросила я.       Он ласково погладил меня по лицу, невзначай касаясь волос.       — Не забывай, кто перед тобой. Я умею принимать правильные решения, Валентина. Но придумывать что-то вечером или ночью — глупо, потому что утром нам с этими решениями жить. Иди к себе. Мне скоро нужно уехать к Такеоми, поэтому я не смогу составить тебе компанию. Но знай, что всё будет хорошо.       И я поверила ему.       ***       Наплакавшись вволю у Коко, я вернула себе хоть какое-то расположение духа. И всё-таки у меня было смутное и беспокойное ощущение, что что-то случится. Отмахнувшись от интуиции, я решила пойти к бару. Внезапно раздался звонок.       Зашифрованный номер! Это Наото.       — Валентина, — взволнованно сказал он, не тратя время на приветствие, — у меня очень важные новости. Мы сумели отследить Хаджиме Коконоя и в его отсутствие сделать копию портативного диска. Чистое везение, но теперь у нас есть все данные! Скоро мы засадим весь «Бонтен», поверь мне, там настолько страшные документы, что никакой суд не оправдает их действия.       Моё сердце ёкнуло.       — И Коко?       — Его финансовые пирамиды отлично вписываются в статью «мошенничество», ну и плюс чёрная бухгалтерия и так далее, — злорадно сказал друг, не зная о моих отношениях с Хаджиме, — Но я к тебе за другим. Ты на машине?       — Да…       — Спускайся. Мы сейчас поедем за паспортами к моему другу. Заодно покажу тебе копию этого диска.       — Может, лучше на такси? — опасливо спросила я.       — Не доверяю таксистам, лишние свидетели, — буркнул Наото. — Так ты идёшь? Думай быстрее.       — Конечно!       Я буквально полетела вниз. Надо выторговать у Наото свободу для Хаджиме, а также уговорить его сделать третий поддельный паспорт. Хватит уже бессмысленных жертв. Спустившись на улицу, я с облегчением вздохнула: на парковке возле моего джипа никто не тёрся, а значит, можно спокойно ехать. За деревьями в метрах двадцати от машины я увидела мужскую фигуру в тёмном тренче. Опасаясь кричать, я сначала подбежала к ней, чтобы удостовериться, что это Наото. Нас выгодно выручала темнота — несмотря на яркие освещающие фонари, рассмотреть издалека кого-то было сложно.       — Привет! — слегка запыхавшись пробормотала я. К счастью, это был друг.       — Привет, ну что, едем?       — Едем! — я с готовностью пошла к тачке. — Ой… блин, подожди, пожалуйста.       — Что там? — недовольно спросил Наото.       Как назло, у меня сломался тонкий каблук! Зараза! И почему в этой жизни всё не может быть просто? Кто мешал мне надеть кроссовки?!       — Заведи пока машину, — я кинула ему ключи. — Сейчас я их сниму и добегу босиком.       Пока я снимала босоножки, Наото сел за руль. Ну пусть почувствует себя водителем крутой машины.       — Ну как? — он выглянул в окно.       — Секунду, — раздражённо ответила я, от спешки путаясь в ремешках и чертыхаясь.       Наото неожиданно тепло улыбнулся. Разве после всего, что мы пережили, может помешать какой-то ремешок? Он повернул ключи в машине и…       Страшный взрыв упругой волной подхватил моё тело и откинул практически к заднему двору клуба. Я перелетела через ограду, шлёпнулась возле мусорных баков и, казалось, переломала себе всё на свете. Остальное я помнила плохо: почему-то было очень жарко именно лицу, оно вспыхнуло словно спичка, откуда-то выбежали люди, куча голосов. Но я их не понимала, что они говорят. На руках снова кровь, кровь везде…       Там, где была моя машина, что-то очень ярко горело… Наото, ты жив?       Кажется, я хотела что-то сказать людям вокруг, но у меня не получалось, всё словно атрофировалось, не шевелились губы и конечности.       — Что с девушкой?! — я услышала знакомый голос. Коко?       — Кажется, умерла… — ответ.       Я не умерла! Я не умерла! Коко, я жива!       Но никто меня не слышит.