Гранатовый щербет

Изану разбудили рано, толкнув ногой кровать. Надзирателя совершенно не интересовало, что таким образом можно разбудить и тех, кто спал в одной камере с ним. Изана часто сравнивал это место с детским домом, и ему казалось, что он и не убегал из него. Здесь никогда за эти полтора года не спалось хорошо, а в эту ночь тем более. Ночь перед свободой, но даже зная дату, он все еще с опаской относился ко всему и не радовался раньше времени. Как только он окажется вне этих стен, тогда можно будет выдохнуть. Его срок каждый раз продлевался за его поступки, и вместо начальных девяти месяцев он провел здесь в два раза больше времени. За все это время он получил пару писем в самом начале, а потом наступила тишина. Такая глубокая, словно он оказался где-то в другом мире, где нет ни Шиничиро, ни Какучо, где он совсем один. Дни тянулись однообразно согласно плану, и он отсчитывал день за днем, а потом срывался и все начиналось заново. Однажды он услышал от своих сокамерников, что можно было бы припугнуть их смотрителя, иногда письма просто не отдают. Но попытавшись так сделать, Курокава лишь нарвался на одиночную камеру, которая никак не изменила его обычный ритм жизни. Ему в какой-то мере нравилось одиночество и он погружался в себя так глубоко, что не замечал ничего вокруг. Вот только сила, которая оставалась неизрасходованной, тянула мышцы и неприятно колола, а затем испускала импульсы по всему телу, заставляя срываться. Именно поэтому Изана старался уставать физически и морально. В свободное время делал упражнения, монотонно работал руками, перебирая что-то в цехе с другими такими же парнями, или брал из местной библиотеки самые длинные и сложные книги, изводя свой мозг. Одной из таких «опустошающих» книг был роман Ч.Р. Метьюрина «Мельмонт скиталец». Его запутанная структура и уходящее в бесконечность повествование резонировали с его внутренними ощущениями. Изана специально шел сложным путем продираясь, сквозь каждую сноску, тем самым отрываясь постоянно от ветки сюжета. Жажда свободы, которую ощущал один из героев повествования была ему знакома, вот только тому приходилось бороться, чтобы приблизить выход из монастыря, а Курокава своей борьбой лишь наоборот отсрочивал свою свободу. Снов не было, он словно закрывал глаза на какое-то время и вновь открывал их, видя перед собой все то же. Они были под непроницаемым куполом, под который не проникает не только обычная, повседневная жизнь, но и само время. Даже книги все были старые, новости изредка поступали от тех, кто только приходил. Будущего не было, было только прошлое и мгновенное настоящее. Из-за этой закупорки порой сильно болела голова, а таблетки, которые им давали, были лишь для вида и никак не помогали. Он шел в последний раз по коридору вслед за надзирателем. Его вели конвоем словно на смертную казнь. Все мышцы были напряжены, а в тяжелой голове проскакивали только самые основные мысли. Идти-дышать-следить-бежать. И он повторял их про себя как мантру. За воротами исправительной колонии светило яркое весеннее солнце, утро только начиналось. Он видел его каждый день, но сейчас оно казалось теплее обычного, и Изана какое-то время стоял, подняв свое бледное, худое лицо, открыв его приятным, ласковым лучам, которые грели его окоченевшее тело. Белые отрезанные волосы топорщились, они только начали отрастать заново после обязательного бритья. Свобода. Чувств внутри было много, но одно главное — облегчение — растопило мышцы и расслабило тугой ком мыслей. Вдруг так сильно захотелось спать, что Курокава широко зевнул. Но он все еще не чувствовал себя в безопасности, словно линия прошлого и настоящего соприкоснулись. Изана боялся чего-то коснуться, разрушить то, что было рядом и себя. Что успело произойти за это время? Токио невидимо изменился, а он сам все еще находится в декабре 2001. У него с собой не было ничего кроме разряженного телефона, который ему вернули, бумажника с парой купюр, которых хватило бы только на самый скромный обед, и его одежды. Она была все та же, в которой его и ввезли в это здание. Именно поэтому показалось, что прошел от силы день. Но время замерзло лишь для него, остальные жили в своем обычном ритме. Стоя у забора, он не думал о том, куда идти, потому что мест, где его ждали, было немного. Сейчас Изана стоял на северо-западе Токио, на окраине. До Иокогамы было около полутора часа езды, потому он медленно двинулся в сторону метро, по крайней мере он надеялся, что в какой-то момент, если он пойдет на юг, то обязательно наткнется на станцию. И он пошел, рассматривая по дороге улицы и здания словно бы был туристом на другой планете.

***

В этот четверг Ран не пошел в школу, это был очень важный день, поэтому от нервов он едва смог уснуть. Сон пришел лишь в предрассветных сумерках, давая ему всего пару часов. Возможно, это было еще и из-за приближения полной луны шестнадцатого мая. Он замечал и Риндо подтверждал, что в полнолуние внутри что-то меняется. Май 2003 года был вообще очень симметричным в этом плане, а потому еще в апреле Ран ждал каких-то волнующих душу событий. И они накатывали на него волнами, затягивая вглубь. После субботы он долго не мог отойти, эмоции пришли с задержкой только под вечер воскресенья. Ран ничего не писал Вакасе, и не получал от него сообщений. И та сцена на вокзале была словно реальным прощанием. От этого подвешенного состояния было только хуже. Эту ситуацию Ран не контролировал и сейчас ощущал себя вновь беспомощным ребенком. Стоило только подумать обо всем этом, как кровь стыла в жилах, а в ушах звенела тишина, в которой каждый раз прокручивалась суббота, их разговор, каждая деталь поведения Имауши, его собственные настойчивые вопросы, которые и испортили все. Он нервно кусал губы, стараясь переключиться на что-то другое, но свинцовая сцена перевешивала. Тогда ночью он впервые задыхался от слез и немого крика, сворачиваясь под одеялом. Лучше бы это была физическая боль, синяк, порез, перелом — все это однажды заживает. Но срок выздоровления от душевной раны был неизвестен и тем мучителен. В такой момент, чувствуя себя эмоционально голым, Ран решил не идти к Риндо, чтобы тот избавил его от всех плохих чувств. Он доверял брату свою жизнь, но как бы ни было сильно это чувство, Ран не мог раскрыть каждый тайный угол своей души. Сон пришел быстро. Впервые Вакаса снился так четко, в эту картинку было вложено много нервов. И мозг, стараясь его успокоить и прийти в норму, рисовал сцены, где Ран был один на один с Имауши, он улыбался и о чем-то тихо говорил. Картинки были такими реальными, словно и правда произошли на самом деле. Было спокойно, назойливый шум реальности не проходил сквозь толстый барьер, давая Хайтани отдохнуть. Днем все переживания становились меньше, они набирались сил, чтобы вечером вновь обрушиться тяжелым молотком на голову Рана. Когда ко вторнику боль не уменьшилась, он сумел достать бутылку виски, принести ее домой и ночью, когда все легли, он открыл ее и сделал глоток прямо из горлá, морщась. Тело дернулось от кипящего алкоголя и впервые захотелось упасть ниже, почувствовать в глотке дым сигарет, который он ненавидел, но сигарет не было, потому он сделал еще пару глотков, чувствуя, как эмоции вязнут в липком дурмане и замедляются. Среди обломков мыслей он ощущал две яро дерущиеся между собой: он с еще большей силой хотел сейчас оказаться рядом с Вакасой, хотел касаться его, чувствовать тепло, а другая, впервые обрела силу и кричала о том, как он… ненавидит его? Хайтани все еще не понимал эту мысль, она была диаметрально противоположна всему, чем он жил, потому Ран решил разобраться с ней, делая еще один глоток и погружаясь глубже. За что он его ненавидел? За причиненную боль, за неоправданные мечты, за неразделенную любовь? Разве можно заставить кого-то силой полюбить? Можно заставить сказать, что любишь, но не полюбить. И если Риндо мог поглотить эмоции, то Ран мог их изменить с помощью внутреннего воздействия. Он провел несколько экспериментов раньше и понял, что, когда кусаешь человека, то выделяющийся дурман мог изменить поведение, эмоции, а вместе с тем и мысли жертвы, но действие не было долгим. Пригубив еще раз виски, уже не чувствуя, как жжет губы и рот, он подумал о том, что проскакивало и раньше — если у вампиров есть какие-то другие внутренние силы, то каковы они у Вакасы? Почему за все это время он ни разу не слышал от него о чем-то подобном? И мысли об этом, казалось, отдаляли их друг от друга еще сильнее. Поставив полупустую бутылку под стол, он лег спать. Засыпал он с чувством принятия неизбежности. Было глухо больно, алкоголь все еще сдерживал эмоции. В среду он впервые проснулся с тяжелой головой и затекшей шеей, словно бы ее продуло, но ночные мысли все ясно помнились. А сегодня, в четверг, был долгожданный день кастинга, который невозможно было пропустить. Ран еще с вечера успел собрать сумку и перепроверить ее, а также погладить одежду. Нужно было что-то запоминающееся и яркое, поэтому были выбраны широкие черные брюки и ультрамариновая плотная рубашка. На стол заранее выложены кольца и серебряная клипса, которая крепилась на верхнюю часть уха. Утром необходимо было проснуться пораньше, чтобы успеть подкрасить глаза и сделать небрежный низкий пучок, смешав темные и светлые волосы и выпустив у лица пряди. Он редко так делал, обычно макияж наносился по настроению, а на прически и вовсе не было времени, поэтому в такие моменты это все занимало много времени. Процедура никак не отличалась от обычного кастинга в журнал, ему также дали номер и сказали ждать своей очереди в большом зале, который походил на поточную аудиторию, где уже расположилось много людей. Ему вспомнилась та манга, которую читал Риндо, там тоже выдавали номерки, запускали всех в одно помещение, а потом предстояло пройти испытания, чтобы получить лицензию. И он улыбнулся своим мыслям, хотя внутри все немного холодело, потому Ран то и дело крутил большим пальцем кольца на своей руке. Забравшись повыше, он мог смотреть за тем, как уходят и приходят вновь люди, за их эмоциями, одеждой, прическами. Толпа то накатывала, то уходила, словно волна, меняющая цвета. И он был этой частью, маленьким кусочком витража в церкви фэшн индустрии. — Хайтани, верно? Эта фраза в плотном потоке слов заставила Рана отвлечься и взглянуть наверх. Этот парень на вид был чуть старше его, с короткими черными волосами, которые прикрывали его лоб. Он все еще смотрел на него, ожидая реакции. — Мы виделись пару раз на кастингах. Но Хайтани все еще не узнавал его, обычно он не зацикливался на едва знакомых людях. — Томохиро Сайто, — произнес незнакомец, протягивая руку. — Видел несколько твоих работ, впечатлен. Ран приподнялся, протягивая свою руку в ответ и вежливо улыбаясь, кивнул. Томохиро спросил, может ли он сесть рядом и завел беседу. Наверное, рад, что встретил знакомого, думал Ран, отвечая на вопросы. В речи и в поведении проскакивало что-то европейское и Хайтани не мог понять, что именно. Может, старается подражать европейской моде, вновь решил Ран. Ждать своей очереди пришлось дольше обычного, поэтому в какой-то момент он даже обрадовался тому, что есть с кем поговорить. Вот только его манера общения за эти часы успела показаться слишком отличной от японской, хотя сам Томохиро будто этого не замечал. Он находился в личном пространстве Хайтани, ощупывая иной раз ткань его одежды и украшения. Но чуть позже этому поведению нашлось объяснение, по крайней мере, так решил Хайтани: Сайто шесть лет учился в Цюрихе и только семь лет назад переехал обратно в Японию. Сейчас он был на первом курсе частного университета Кэйо факультета Экологии. Несмотря на то, что этот парень держался дружелюбно, Ран чувствовал какое-то незримое давление, некое напряжение, но в ответ тоже вежливо улыбался. Во время разговора Хайтани успел соврать, прибавив себе один год и пару дней и сказав, что ему уже семнадцать, так как возраст обычно нигде не оглашают, потому он не боялся быть пойманным. — Как насчет того, чтобы отметить после кастинга наши пробы? — спросил он, чуть наклонив голову. — Не рано ли планировать? — Уверен, что ты пройдешь, я еще тогда заметил, что у тебя гипнотический взгляд, который ценится. — Если пройдем, то можно сходить. — Отлично, тогда давай обменяемся номерами, чтобы не потеряться после проб. Первым вызвали Томохиро, и Ран вновь остался один, проматывая в голове эту странную встречу, разбивая ее на кусочки и рассматривая каждый с разных сторон: что он узнал о нем, его язык тела, эмоции на лице. Встретиться вечером уже казалось не такой плохой идеей. Если он будет чем-то занят, то времени на мысли не останется. Тем более он знал пару баров в районе Роппонги, где ему могли продать алкоголь. Тем временем часы показывали четыре часа дня. Организаторы принесли снеки и воду, так как все боялись отойти даже на пару минут, чтобы не пропустить свою очередь. Скоро позвали и Рана. Его резюме и портфолио были уже просмотрены, но жюри все равно задало ему несколько вопросов, попросило пройтись, помечая что-то в блокнотах. Затем, переговорив, они попросили его пройти в студию, где фотограф сделал пару его фотографий. Его отпустили, сказав, что перезвонят через три дня и скажут ответ. Сайто ждал его у выхода из здания, держа в зубах сигарету. Он улыбнулся Хайтани, выдыхая дым. — Ты же знал, что это агентство сразу не говорит ответ? — спросил Ран. — Да нет, я тоже впервые узнал, — и подняв перед собой руки, он покачал головой, мол, и для меня это стало открытием. — Плохой из тебя актер, а говорил, что ходишь на актерские курсы. Сейчас, стоя рядом, Ран видел, что они одного роста, чувствовал запах сигарет и не ощущал отвращения. Он только вспомнил, как хотел выкурить одну, когда пил виски. И сейчас, легко взяв ее из пальцев Томохиро, он впервые затянулся, оставляя дым во рту и не давая пройти к горлу, а затем выдохнул. — Во, теперь я понял, — произнес Сайто, складывая пальцы, словно художник, ищущий правильную сцену. — Я все думал, чего не хватает для полной картины — на фоне темной рубашки и твоего тяжелого, томного взгляда не хватало серого дыма. Так образ получается законченным. — Так мы идем? — отдавая сигарету обратно, спросил Ран. — Есть пара хороших баров в Роппонги, может знаешь, у тебя же там университет рядом. В метро Ран автоматически проверял телефон, но сообщений от Вакасы не было. Скоро должно быть окончание рабочего дня, может, он позже вспомнит про пробы, где-то в глубине думал Хайтани. Они не переписывались все эти дни, сегодня же был повод написать, но Ран медлил, он ждал, что первым спросит именно Имауши. Интересно, задержится ли он сегодня на работе? Томохиро заметил эти движения и задумчивость, но ничего спрашивать не стал. Поезд тем временем приближался к нужной станции. В будни бары открывались после пяти, поэтому они никуда не торопились. Поймав себя в очередной раз на том, что тянется к телефону, Ран цокнул, сомкнув брови на переносице, и засунул телефон подальше в сумку. В баре они были одними из первых, потому могли выбрать столик с диваном подальше от входа. Жутко хотелось есть после долгого дня, а еще больше — что-то выпить. И они не отказали себе ни в одном из желаний. Поедая фастфуд, они успевали перекидываться историями. То ощутимое напряжение, казалось, пропало, а еда и вовсе помогла расслабиться. Они выпили за знакомство, за съемки, за успешные пробы, а затем и просто выпили. Первый коктейль ушел быстро, может, еще потому, что Ран хотел как можно скорее дойти до того дрейфующего, тягучего состояния. Он откинулся на мягкую спинку, а в его омуте перемежались маленькие рыбки мыслей, которые то подплывали к поверхности, но вновь уходили вглубь. Вспомнилось полнолуние, которое должно быть сегодня ночью, встречи, что были раньше, и он тонул во всем этом, отчетливо чувствуя свой пульс, слыша громкую музыку, ощущая сквозь закрытые глаза яркие всполохи разноцветных прожекторов. Даже в будние дни вечером в барах кипела жизнь. Тепло перебралось на его руку, он давно не чувствовал чужих прикосновений. Хайтани приоткрыл глаза, второй коктейль был наполовину выпит. Его лежавшей на диване руки задумчиво касались пальцы Сайто. Тогда пазл встал на свое место — дневное напряжение уже воспринималось совсем иначе. Его взгляд был расслабленно надменным, в голове медленно прокрутились мысли, и вот он уже тянет его толстовку к себе, смотря, как приоткрываются чужие губы. Огромная рыба ударила по поверхности черного омута, пуская по воде рябь. Это был его первый поцелуй, но он не готов был в этом признаться. Перед шестнадцатилетием, в баре, с едва знакомым человеком, наверное, так и происходит у обычных подростков, мелькает вдруг мысль. Он чувствует, как его лица касаются мягкие руки, затем его шеи, но Ран решает прервать поцелуй. Необходимо было поглубже вдохнуть. Это оказалось очень приятно, когда тебе отвечают, когда вот так касаются. Словно с пути бурной реки убрали большой камень, и она хлынула дальше, именно это ощущал сейчас Ран, наклоняясь к своему спутнику и игриво пробуя его коктейль. Хотелось испытать это чувство вновь, потому он приблизился к уху и прошептал: — Пойдем на танцпол. Кровь кипела, разогретая ощущениями и танцем. Он позволял касаться своего тела, прижиматься к нему, казалось, было все равно, кто это, Хайтани был просто полностью поглощен ощущениями, которые вскружили голову. И когда его вовлекли во второй поцелуй, ему показалось, что он вот-вот упадет, как если бы давление вдруг упало. Или не хватало крови, подумал Хайтани и отстранился, стараясь поглубже вдохнуть, но воздуха было совсем мало. Он медленно двинулся вдоль столиков к двери, чувствуя, как темнеет в глазах. На улице было уже темно. В баре он потерял ход времени, а когда попытался найти в кармане брюк телефон, то понял, что оставил его в сумке. Томохиро выбрался следом за ним и зажег сигарету. — Сколько сейчас времени? — Около одиннадцати, — отозвался он, выдыхая дым и предлагая Рану взять сигарету. Он взял ее, не задумываясь, и на этот раз затянулся глубже, но головокружение не пропало, оно изменилось, став чем-то тянущим на корне языка. Как давно он пил кровь? Найдя нужный вопрос, теперь стало проще отталкиваться. На этот раз жажда ощущалась совсем по-другому, хотя это могло быть и опьянение, но он слышал иногда от Вакасы о том, как тот терял контроль, и эти рассказы походили на то, что он сейчас ощущал. Словно со сдвинутым с источника камнем просочилось что-то еще. Уйти от людей. Именно эта мысль сейчас пульсировала в сознании. Забрать вещи и уйти подальше. — Мне нехорошо, — только и произнес Ран. — Тебя проводить? — спросил Сайто, следуя за ним обратно в бар, но Хайтани лишь покачал головой, на слова почти не осталось сил. — Не иди за мной, — произнес он на выдохе, не зная, услышали ли его. Кто-то узнал его и окликнул, но Ран лишь поднял руку, как бы говоря, что сейчас не до этого. Нужно было идти вниз к воде, к порту, там людей меньше. Домой он сейчас не попадет, так как даже на такси ехать опасно. Хайтани боялся того, что мог сделать. Он благодарил всех богов за то, что был будний день и улицы Роппонги были не такими многолюдными. Но даже так он остро ощущал все запахи, и они ударяли в голову. Хорошо зная свой район, Ран шел на автомате до района Гинза, стараясь смотреть себе под ноги. Чем сильнее смешивались запахи, тем больше ему казалось, что среди всего другого он чувствует Вакасу, но это была лишь иллюзия. Вокруг были и другие вампиры, именно их запах мог быть так похож. Ноги тяжелые, а сознание прыгает словно поплавок, оповещая о том, что на крючок попалась весьма большая рыба. И эта рыба била хвостом по темной поверхности. Ран шагал дальше, сжимая в ладонях ремень сумки. Как бы долго он ни шел, людей не становилось меньше, и его жажда также не утихала. Он боялся разжать пальцы и поднять глаза. До района оставалось пройти еще немного, скоро закончится гряда небоскребов, а там останутся только корабли и их огромный груз. Запахи лентами вились рядом, опутывая руки и ноги, перекрывая дыхание, но Ран продолжал повторять, что осталось немного. Сладкий иллюзорный запах прорвался сквозь остальные и потянул к себе. Он тянул в сторону порта, потому Хайтани не сопротивлялся. С каждым шагом он только усиливался, рот словно по сигналу наполнился слюной. И уже не он, а жажда вела его вперед. Фонарей стало меньше, пропали яркие вывески баров, осталась лишь полутьма спящего порта, шум волн, бившихся о бетон, и едва слышимые покачивания громоздких кораблей. Ран петлял по лабиринту из железных контейнеров, стараясь поймать эту ленту. В полутьме были видны два силуэта, один взрослый в белом длинном пальто, которое выделялось в темноте, другой же стоял полубоком к Рану и, казалось, был ребенком лет четырнадцати. Глаза успели ухватить и обработать только эту информацию. Тело двигалось само, когда он нашел источник запаха, Хайтани рванул вперед, не отдавая себе отчета и впиваясь в место чуть пониже шеи, пятная белый ворот пальто красными каплями. Человек вскрикнул от неожиданной боли и тут же ударил его под дых. Все случилось очень быстро, от глотка крови стало только хуже, аппетит был только раззадорен. Хайтани облизывался тяжело дыша, его глаза горели фиолетовым светом словно у кошки. Он смотрел вниз на асфальт, чувствуя, как к его голове приставили холодное, тяжелое дуло. — Ханма, не надо. Все хорошо. О боги… Не нужно было поднимать голову, чтобы понять кто это. — Да уж видно, — хмуро ответил мальчик, но пистолет отодвинул. — Возвращайся, я потом подойду. — Ран не видел, но чувствовал, как за его спиной колебались. — Я его знаю, иди. — Это-то и пугает. Ханма еще не скрылся, как белое пальто с пятнами на воротнике было снято. Рана подозвали жестом ближе, он понял без слов, а потому вновь приник к шее. В этот раз это был не животный инстинкт, а осознанное действие. Он вдыхал знакомый запах, ощущал, как бьется жилка на шее, и слушал тихий, успокаивающий шепот. — Откуда же ты шел, столько людей было, наверное, но ты сдержался, молодец… И от этой похвалы стало так спокойно, что глаза увлажнились, отчего он моргнул пару раз. — Повезло, что я был здесь. Ран почувствовал, как на его спину легла теплая ладонь и чуть ободряюще похлопала. Он был рад видеть сейчас Вакасу, обида отошла на второй план, ее заслонило пугающее отчаяние, которое Ран впервые чувствовал. Что если бы он так и не встретил его? Он бы набросился на любого человека? Было страшно не контролировать себя, идти на поводу у внутреннего животного. Но даже осознанно делая глоток за глотком, он не мог остановиться. — Ран, дай мне секунду передохнуть. — Он оперся рукой о его плечо, а другой сжал рубашку. Хайтани помог ему удержаться, чуть обнимая, он отстранился от шеи, облизывая свои губы и, словно животное, что зализывает раны, он касался языком шеи Имауши. Они стояли в тишине, Ран чувствовал тяжелое дыхание на своих открытых ключицах и боялся двинуться. Они никогда еще не стояли так близко рядом, а ведь Хайтани уже стал выше и это сейчас было хорошо заметно. Сознание только начало проясняться, как по коленям ударила железная бита мыслей, отчего он чуть не упал, инстинктивно прижав Вакасу ближе к себе. Это ведь был первый раз, когда он кусал его за шею, до этого всегда была незримая субординация между ними. Что если и для него это что-то новое? Получается, что его реакция сейчас — это ощущения, которые он не мог переварить, а не боль и потеря крови. Ран задержал дыхание и аккуратно провел носом по его шее, касаясь уха, но Вакаса тут же поднял голову и расправил плечи. — Если ты уже пришел в норму, тогда иди домой. Накинув пальто себе на плечи, он коснулся пальцами своей шеи и, не оборачиваясь и ничего не объясняя, скрылся за железными контейнерами, вновь оставляя после себя чувство скованности, связанности той лентой, которая и привела Хайтани сюда.