Они проговорили полчаса.
Точнее… Эмир говорил, а она слушала. Звук едва знакомого голоса и исходившая от него теплота убаюкивали девушку, словно маленького ребёнка. Несмотря на то, что по щекам продолжали течь слёзы, а тело сотрясалось дрожью, она ощущала, как спокойствие постепенно возвращается к ней. Это было так странно и непривычно — чувствовать чью-то поддержку. Вот так вот просто позвонить кому-то, признаться в том, что тебе плохо, и почувствовать в ответ искреннее сострадание. Удивительно, но Нинель даже и не задумывалась раньше, как сильно подобное для неё важно. Ей казалось, что она прекрасно справляется со всем сама. Но, увы, здесь девушка абсолютно бездарно ошиблась. Ничего у неё не получалось. Совсем. И признаться в этом было стыдно самой себе, не то, что другим. Отключаться было невыносимо тяжело. Будь её воля, Нинель бы ещё несколько часов слушала Эмира, однако нельзя было так подло продолжать пользоваться человеческой добротой и ничего не давать взамен. Собравшись с духом, девушка поблагодарила его и мгновенно сбросила вызов. Пора было выходить на своей станции и возвращаться домой. Правда, как объяснить свой вид девушка так и не придумала. Снова врать не хотелось, но и сказать правду возможным не представлялось. Как и ожидалось, в коридоре Нинель встретила встревоженная мать. Было видно, что она едва-едва сдерживает гнев. Конечно, ведь мама не хотела её отпускать так поздно, а теперь лишь получила доказательства того, что была права. — Ну, и? — нетерпеливо произнесла женщина, осматривая дочь с ног до головы. Та была мало того, что промокшей, так ещё и в чужой одежде. Это вызывало вопросы. Хотя всё же главное, что она была живой. — Мам, послушай, я… Нинель не успела договорить и закашлялась. Боль в горле заставила её согнуться пополам. Она кое-как сделала шаг вперёд, снизу вверх, смотря на мать. Было плохо, больно и страшно. Не хотелось ничего объяснять, хотелось просто спрятаться под одеялом и уснуть, однако этого желания совсем бы никто не понял. — Я. кх-кх-кх, просто купила это платье, ещё давно, специально для этой постановки, оно у однокурсницы пока лежало, кх-кх, я боялась, что тебе не понравится, — На одном дыхании пробормотала только что выдуманную легенду девушка. На большее уже не особо хватало сил, но Нинель пыталась. — А потом ребёнок упал в воду, и я за ним… Мамочка, я… кх-кх. — Иди уже в душ, потом расскажешь. Хорошо отец ещё с работы не пришёл, и этого не видит. Мать, конечно, переживала за дочь, видела, что Нинель плохо, и разговор в коридоре совершенно точно ничего не даст, но сдержать сквозящее в голосе раздражение у неё не получилось. Впрочем, поведение и жесты тоже говорили сами за себя. Женщине ведь изначально не понравилась эта затея! А дочь не послушала и сделала по-своему, вот и результат. Не надо было идти никуда на ночь глядя, хоть с подругами, хоть без. Неужели непонятно, что в юном возрасте надо быть осторожнее и никуда не лезть? Пока женщина вела свой внутренний монолог, Нинель успела наскоро помыться и одеться. Кашель ещё мучил, но, в целом, девушка чувствовала себя физически здоровой, разве что вот… нервная система подкачала. И пусть разговаривать с матерью сейчас не было ни сил, ни желания, Нинель заставила себя это сделать. Всё же её поведение можно было понять. Женщина стояла на кухне у окна, скрестив руки на груди, и очевидно ждала внятных объяснений. Девушка это понимала, но ничего толкового придумать так и не смогла. Она не стала выдерживать драматическую паузу, а просто опустилась на табуретку, выдохнула и сразу заговорила. Нинель совершенно, почти физически не выносила, когда родители на неё злятся. Любая такая ссора становилась для неё личным похоронным маршем. — Мам, прости меня, — опустив голову вниз, пробормотала Нинель, с трудом сдержав очередной позыв кашля. — Ты с самого начала была права. Постановка была слишком поздно, и я… кхе-кхе, не должна была без твоего согласия покупать это платье и скрывать… кхе-кхе. — Таблетку от кашля выпей, — холодно сказала мать, делая вид, что игнорирует Нинель. Она не хотела, чтобы прощение доставалось ей так легко, потому что иначе в следующий раз дочь вытворит тоже самое. — Прости, я знаю, что поступила глупо, — снова привлекая к себе внимание, затараторила Нинель, инстинктивно складывая пальцы в замок. Под строгим взглядом обернувшейся матери с каждой секундой становилось всё менее уютно. — Я больше так не буду. Я… — Хватит уже ныть, что это за история с водой и ребёнком? Почему ты вообще мокрая как курица, Нин? — Мы шли с Лизой к метро, по набережной, а потом… кхе-кх-кхе, крик… кхе-кхе раздался, мы подбежали, бросились в воду, а там ребёнок, потом скорая, потом я домой поехала. Кх-кх-кхе… — У тебя мозги вообще есть? А если б утонула, ты о нас с отцом вообще подумала! — Женщина прикрикнула, почему-то совсем не заметив, как изменилось лицо дочери, в её глаза стояли настоящие слёзы. — Мне было так страшно, мам… Очень. Мам, я… Воспоминания невольно снова ожили в голове, словно загоревшиеся на новогодней гирлянде лампочки. Каждое из них заставляло сердце Нинель иступлено биться о рёбра, а парализующий ужас вспыхивал внутри с новой силой. До этой минуты девушке казалось, что ей удалось собраться с силами и успокоиться, но это была лишь иллюзия, самообман. Её страх и не думал никуда пропадать, он всего лишь ждал подходящего момента, который, как раз наступил. Впервые в жизни, сидя напротив матери и смотря на неё покрасневшими от слёз глазами, Нинель по-настоящему ощутила, насколько уязвима, ведь сейчас у неё совсем не осталось ни одной маски. Даже под дулом пистолета девушка не смогла бы улыбнуться, солгать или отпустить какую-то дурацкую шутку в стиле того, что всё — зашибись. Да потому что ничего не зашибись. А ей плохо. Тупо плохо и нет сил на то, что успокаивать всех, кроме самой себя. Да, чёрт возьми, ей просто хотелось, чтобы мама обняла её, погладила по головке и сказала, что всё будет хорошо. И пусть Нинель знала, что была двадцать раз не права и сама во всём виновата, ей тупо хотелось побыть маленькой и слабой в объятьях близкого человека. Спроси мама сейчас хоть что-нибудь, дочь рассказала бы ей всё, не скрывая ничего.Она же имеет на это право, правда?
Нинель не отводила взгляд от матери, и в глазах её застыли непролитые слёзы. Девушка так сильно ждала реакцию матери, что, кажется, даже не дышала. Но проходила минута, вторая, третья минута, а мама всё также продолжала молчать. Надежда угасла, не успев окончательно вспыхнув, и Нинель, словно очнувшись от сна, опустила глаза. Вдох. Выдох. Всё в порядке. Ты сама во всём виновата, и никто не обязан тебя жалеть. Люди не роботы, чтобы делать то, что ты хочешь. У мамы и без тебя достаточно забот и проблем. — Всё хорошо? — послышался озадаченный женский голос. — Всё хорошо, я просто перенервничала, — слабо усмехнулась Нинель, потёрла пальцами переносицу и встала с табуретки. — Прости меня… я пойду спать, а то несу всякий бред. Доброй ночи.***
Владимир понимал, что сегодняшнее поведение выйдет ему боком.
Он сделал слишком много ошибок. Глупых и, кажется, в некотором роде фатальных. Решив использовать Нинель в качестве украшения, он не учёл лишь один факт: эта девушка слишком везучая сука, которая, кажется, способна вылезть из любого болота. Мало того, что она понравилась Петру Сергеевичу, так ещё и за один вечер обрела статус благородной спасительницы. Он уже видел первые публикации в интернете, и был твёрдо уверен, что после пары часов об этом заговорят абсолютно все светские круги. Но совсем не из-за геройства этой дуры, а из того, что сын уважаемой семьи стоял рядом с ней и ничего не предпринял. Парень устало опустился в кресло, потирая пальцами переносицу. Глупо всё вышло. Он хотел привлечь внимание очаровательной девушки Иоланты, с которой недавно познакомился на приёме и которая воротила от него нос, а, в итоге, оказался в дураках. Фокус не сработал и теперь нужно было быть готовым к последствиям. А ведь план так прост и прекрасен: привлечь внимание Иоланты, продемонстрировав свою состоятельность и привлекательность. Конечно, Нинель была не ровня образованной девушке из благородной аристократической семьи, однако в сложившихся условиях сгодилась и она. Впрочем, шлюховатое поведение спутницы в разговоре с Петром Сергеевичем ничуть парня не удивило. От одних воспоминаний по всему телу пробегались мурашки раздражения. Эти сальные взгляды отцовского приятеля, скользящие по идеальным полушариям груди девушки, которую он сам не раз раздевал. Нинель никогда не нравилась Владимиру, но от мысли, что кто-то ещё будет касаться её также, как и он, парня бросало в дрожь. От подобных размышлений внутри становилось неприятно. И объяснялось это очень легко: Владимир никогда не любил делиться своими игрушками. Насладиться одиночеством вполне у парня не получилось, в дверь позвонили. Неожиданностью, правда, это не стало, потому что у Владимира совсем не было сомнений в личности ночного гостя. Он без энтузиазма пошёл в коридор и через несколько минут открыл дверь. Перед собой он предсказуемо увидел отца, взгляд которого даже через очки насквозь обдавал презрением. — Здравствуй, папа, — отрапортовал Владимир, сразу же выпрямляя спину, чтобы выглядеть солиднее и увереннее. — Раз ты приехал лично, значит, дело срочное. Проходи. Замечание было точным и попало в цель: без необходимости отец сына уже давно не навещал. Мужчина, черты которого почти с точностью унаследовал сын, нахмурился, брезгливо заходя в коридор. В последнее время единственный ребёнок становился только причиной бесконечных расстройств и седых волос, абсолютно ничем не радуя. Но, несмотря на это, ругаться с порога было не в привычках старого аристократа. Некоторое время он продолжал молчать, однако взгляд его тяжелел с каждой секундой. Выждав паузу, мужчина всё же занял предложенное место на дорогом, но, как ему казалось, безвкусном диване. Владимир по привычке подал отцу стакан с холодной водой и сел напротив него на кресле. — Скажи мне сын, как следует поступить мужчине, который видит тонущего ребёнка? — Холодно уточнил отец, наконец, нарушив гробовое молчание. Его голос был спокойным и ровным, однако от проскальзывающих ноток раздражения Владимиру хотелось втянуть голову в плечи и где-нибудь укрыться. Поступить, правда, как хотелось, парень не мог, поэтому приходилось держать удар, не отрывая взгляда от чёрных глаз отца. — Любому мужчине следует прежде всего оценить свои силы, и если он не в состоянии помочь, то не нужно увеличивать число пострадавших, — уверенно ответил Владимир, стараясь выглядеть достойно в глазах собственного отца. — Это первое правило спасателя, верно? Мужчина иронично хмыкнул, удивлённо приподнимая бровь. Он выглядел расслабленно, но парень понимал, что это всего лишь иллюзия. Отец просто делал вид, что слушает его, а, на самом деле, мысленно выносил приговор и готовился окончательно его размазать. — Конечно, только вот ты кое-что забыл, я бы сказал, слегка упустил из виду. Ты — сын известного бизнесмена, а не сын спасателя, разницу чувствуешь? — Послушай, я понимаю, чей я сын, но в данной ситуации целесообразно было… — Не прерывайте чужую речь. — Жёстко и резко повышая тон, отец заставил сына замолчать. Впрочем, Владимир уже давно научился исполнять приказы отца по первому требованию. У него выработалось что-то вроде условного рефлекса. — Сначала дождитесь, когда собеседник договорит, а затем уже уточняйте, если что-то не поняли или не услышали. Я был уверен, что этот урок тобой усвоен. Что ж, видимо, зря. — Извини, — сквозь зубы, выдавил из себя парень, когда отец договорил и предоставил ему возможность ответить. Глупо было отрицать, что он, действительно, периодически выпускал из виду любимое отцовское правило из «Кодекса джентльмена образца 1875 года». — Но я не мог поступить иначе, риски были слишком велики. — Ты с детства оправдываешься как нашкодивший кот, а не как мужчина, — раздражительно бросил отец, чуть приспуская очки на носу. Он едва сдерживал порывы истерического нервного смеха, однако, несмотря на это, на его лице не дрогнул ни один мускул. — Ты обязан был подумать не о рисках, а о будущих прекрасных заголовках в СМИ с моим именем: «Представитель золотой молодёжи бросил ребёнка умирать», «Сын известного бизнесмена скрылся с места трагедии». Ты хоть представляешь, как это может на моей карьере отразиться? Владимир только закатил глаза. — Ты слишком драматизируешь. Всё спишется на состояние паники, стресса и, в конце концов, на банальное неумение плавать. — Флегматично заявил парень после недолгого молчания и инстинктивно скрестил ноги. Он знал, что отец сейчас пребывает в откровенном бешенстве, и понимал, что, действительно, сам в этом виноват. — Через пару суток об этой статье все забудут. Ты же не считаешь, что ради этого мне нужно было утонуть самому? Мужчина коротко выдохнул, но ничего не сказал, и время этого молчания показалось Владимиру вечностью. Отец подался корпусом вперёд и покрутил в руках уже почти пустой стакан. Напряжённая поза и взгляд отца говорили куда больше слов. На его лбу даже проступили вены, как бывало всегда, когда сын видел его в разъярённом состоянии. Секунда. Треск. Владимир даже не успел понять, когда и как стакан, который с силой сжимал отец, в его руках разлетелся вдребезги. Сердце парня в этот момент ушло в пятки, а дышать стало намного трудней. Глядя на отца, Владимир невольно почувствовал себя пятилетним ребёнком, который разбил коллекционную вазу и теперь достоин только гнева и порицания. — Если бы ты просто прыгнул в воду и хотя бы побарахтался для вида, мы бы избежали кучи проблем. — Резюмировал мужчина, поднимаясь с места и брезгливо смотря на разбросанные осколки. Он злился на себя за несдержанность, но что случилось - то случилось. Странно только, что он даже умудрился не повредить руку. — Крысы и те умнее тебя: бегут только с тонущего корабля. Впрочем, другого я от тебя не ожидал. — Я не обязан… — начал было Владимир. Он вслед за отцом поднялся на ноги и попытался решительно посмотреть на него, чтобы отбить словесную атаку, однако оказался для этого слишком слаб. Парня мгновенно сковало, и он бы не смог объяснить кому-то причину. Владимир инстинктивно втянул голову в плечи, чувствуя себя неразумным провинившимся ребёнком, и тут же резко замолчал. — Не получилось из тебя ни толкового сына, ни дипломата, ни бизнесмена, — сухо резюмировал мужчина в ответ на виноватый вид сына. — Из той дуры, что с тобой была, и то толку больше выйти может, если всё лишнее из неё выбить. Отец подошёл вплотную к сыну, осмотрел его с ног до головы, и максимально холодным тоном дал распоряжение, которое не подлежало пересмотру или сомнению. — Делай, что хочешь, но эта горе-спасительница должна каким-то образом тебя обелить, понял? Мне плевать, как вы это сделаете, важен результат. Если надо, купи, припугни и так далее. Справься хотя бы с этим самостоятельно. Надеюсь, повторять не нужно? Мужчина хмыкнул и спокойным шагом, не оборачиваясь, направился к двери, оставляя раздражённого и усталого Владимира наедине с самим собой.