Родителей (не) выбирают

      Ник посмотрел на бурлящую в колбе жидкость малинового цвета и еще раз сверился с отцовским гримуаром. Вроде все верно, а значит несколько часов были потрачены не зря. Юный зельевар захлопнул книгу и начал осторожно переливать варево из колбы в небольшой стеклянный пузырек, когда в коридоре раздались тяжелые шаги, сопровождающиеся стуком посоха.       Дверь недовольно скрипнула, впуская хозяина лаборатории, но Ник даже не обернулся. Парень отлично знал, что отвлекаться в присутствии шалафи себе дороже.       — У тебя совесть есть, бестолочь? — спросил мужчина, подходя к юному магу.       Ник закончил переливать варево и задумчиво постучал кончиками пальцев по губам.       — Со-о-овесть… — нарочито протянул он. — Амбиции есть, гордость имеется, тщеславие наличествует. А совесть… Не, пап, совесть не завозили.       — Вместо нее — нахальства не початый край! — добродушно хмыкнули в ответ. Отец встал справа от Ника и, взяв из его рук пробирку, осмотрел ее на просвет.       Парень замер, глядя на родителя в ожидании вердикта. Этот мужчина с тонкими чертами изможденного лица и серебристо-седыми волосами был непререкаемым авторитетом для мага, которого прежде знали как Ника Гоббса. Сразу после окончания академии парень сменил документы и взял фамилию своего отца, черного чародея Рейстлина Маджере.       — Недурно, брысик, весьма недурно, — отец одобрительно кивнул, возвращая Нику пузырек. — И все ж тебе еще учиться и учиться, даром что дипломированный волшебник!       Ник скрипнул зубами.       «Неужели нельзя просто похвалить, а?! — раздраженно подумал он. — Нет, понятно, что родню не выбирают, но почему мне так не повезло?!»       — Уже решил, что будешь смотреть через зелье подбора вариантов? — спросил Маджере.       Парень равнодушно пожал плечами и сунул склянку в карман мантии. Был бы отвар, а куда и как его применить — найдется. Всему свое время.       — Меня Тика из-за тебя чудовищем считает, сынок, — укоризненно сказал Рейстлин.       Ник хмыкнул. Он отлично знал, что любимая тетушка на дух не переваривает отца и не упускает возможности его уколоть.       «Интересно, из-за чего на сей раз и при чем тут я?» — подумал парень.       — Совсем я «бедного мальчика голодом заморил со своей магией, он ж света белого не видит с этим вашим колдовством!», — хохотнул Маджере-старший и закашлялся, согнувшись пополам.       Ник вскочил с места и, приобняв отца за плечи, повел его к стулу. Всего три шага, каждый из которых давался седовласому магу с огромным трудом. Усадив Рейстлина поудобнее, Ник достал из кармана своей мантии кипенно-белый платок и протянул его отцу. Мужчина благодарно кивнул и, взяв тряпицу дрожащими пальцами, поднес ее к губам. На белом полотне тотчас начали проступать алые пятна.       Ник потупил взор и машинально переплел пальцы в замок. Порой он проклинал себя за бессилие перед болезнью учителя и отца, четко осознавая, что никакая магия здесь не поможет. Все, что оставалось — носить в кармане платок, чтобы родителю было чем вытереть губы после приступа. Такие же батистовые отрезы при себе всегда держали Крисания, Милдред и Даламар.       Прокашлявшись, Маджере тяжело поднялся, опираясь на посох.       — Матери не говори, — прохрипел черный чародей. — Нечего ее волновать лишний раз.       Однако слова оказались лишними. Светлая жрица слишком хорошо изучила привычки двух главных мужчин своей жизни. Едва увидев зашедшего в столовую мужа и плетущегося чуть позади сына, женщина, мирно болтавшая о чем-то с Милдред, вскочила с места.       Подойдя к седовласому чародею вплотную, дочь Паладайна с нежностью взглянула в глаза цвета грозового неба.       — Позволь твою облегчить боль, — проворковала она.       Рейстлин на мгновение смежил веки, обреченно вздохнул и изрек, будто делая одолжение: — Пожалуйста. Изволь.       Крисания сняла с шеи круглый серебряный медальон на тонком кожаном шнурке и приложила его к груди мужа.       — Ты должен в храме завершить лечение, — назидательно сказала жрица пару минут спустя, заметив что дыхание любимого выровнялось.       Тонкие губы седовласого чародея дрогнули в ухмылке. Положив свою ладонь поверх руки жены, Рейстлин качнул головой и насмешливо произнес: — Нет, не в этот раз!       Бросив взгляд на родителей, Ник опустил голову, пряча улыбку. Он уже сбился со счету, сколько раз мама пыталась заманить отца в храм Паладайна и обратить к свету, но черный маг был непреклонен. И каждый раз их диалог был одним и тем же.       Насколько понял Ник, именно с этих слов много лет назад началось знакомство родителей.       — Брысик, ты чего там замер? Садись есть, остынет все! — вырвал парня из раздумий басовитый окрик дядюшки. — Нам с тобой тренироваться еще!       — Дядя Карамон, давай в другой раз, а? — поморщился парень, устраиваясь рядом с Милдред и приобнимая ее за плечи. Махать мечом после целого дня в лаборатории не было ни сил, ни желания.       — Все беды от этой вашей магии, — недовольно буркнул бравый воин. — Вон ты щуплый какой, а все потому что на свежем воздухе мало бываешь и физических нагрузок у тебя нет!       — И ешь плохо! — назидательно вставила Тика. — Нельзя же так, брысёнок! Ник в ответ только усмехнулся. Все же, что ни говорите, а спонтанно возникающие прозвища самые приставучие.       Рейстлин Маджере оказался заботливым и понимающим отцом, который души не чаял в сыне и его невесте. Однако, когда дело доходило до магических практик, перед Ником представал уже не отец. В такие моменты это был строгий, язвительный донельзя шалафи.       К требовательности и непростому характеру родителя юный маг привык еще в академии, но в башне, на своей территории, седовласый чародей показал себя во всей красе. Если к Милли Рейстлин никогда не цеплялся и спокойно позволял ей варить бытовые зелья под присмотром Даламара, то с Ником дело обстояло иначе. В моменты, когда Рейстлин с сыном запирались в лаборатории, башню сотрясали яростные оры: «Бестолочь! Брысь от склянок, разобьешь! Кто так насыпает редкий порошок! Брысь, я сам! Посмотри как делать, потом лезь!», прерываемые надсадным кашлем.       В один из дней Крисания как обычно принесла мужу травяной отвар для голоса и, поставив поднос на стол, неодобрительно покачала головой.       — Суров ты к мальчику, маг.       — Я хочу, чтобы он стал великим чародеем, а не волшебником-недоучкой! — сипло каркнул Рейстлин и поморщился, машинально прижав ладонь к горлу.       Крисания бросила взгляд на недовольно поджавшего губы сына, старательно смешивающего какие-то травы.       — Рейст, ну что ты ему все «брысь да брысь»? — всплеснула руками жрица. — Как коту нашкодившему, ей-богу!       Седовласый чародей вздохнул, дрожащей рукой взял с подноса чашку, сделал пару мелких глотков и устало изрек: — Крис, девочка, ну что поделать, если наш сын — одно сплошное «брысь!»?       Ник зло сверкнул глазами в сторону родителя, но промолчал. Вступать в конфликт юному магу было не с руки: отец слишком многому мог научить, слишком многое дать. Кроме того, Ник искренне полюбил Маджере, ведь тот, несмотря на требовательность и резкость в работе, относился к сыну с теплотой.       — Понаучат в этих академиях, а я потом исправляй да переучивай! — закатил глаза Рейстлин. — И ведь толковый парнишка, но вместе с тем такая бестолочь, что в пору за голову хвататься! Брысь он и есть брысь!       Крисания мягко улыбнулась и плавной поступью подошла к сыну.       — Тогда уж не брысь, а брысик, — шутливо сказала она и чмокнула Ника в макушку, шепнув: — Не обращай внимания, отец как лучше хочет.       С того дня Рейстлин перестал повышать на сына голос, но если ему что-то не нравилось, вздыхал и устало говорил: «Ник, давай-ка еще раз. И загаси в себе Брысика». Когда Ник гостил у тети с дядей и в шутку уводил у Тики из-под носа кусочек мяса для окрошки, женщина только улыбалась и качала головой: «Вот ведь бесёнок-брысёнок! Не кусочничай, сейчас обедать будем!». А когда вечерами он, уставший, заходил к матери, она гладила его по волосам, сочувственно приговаривая: «Брысик ты мой, брысик… Совсем тебя отец загонял!»       Ник сам не заметил, как это обращение во всех вариациях стало домашним прозвищем, привычным и родным.       «Интересно, что было бы, будь у отца иной характер?» — спросил себя Ник и шало сверкнул глазами.       — Сын, ты долго тарелку взглядом гипнотизировать собираешься? — насмешливо спросил Рейстлин.       Ник вздрогнул и выронил вилку.       — Прошу простить, нет аппетита, — быстро проговорил парень и поднялся из-за стола под неодобрительные взгляды трех главных женщин в своей жизни.       Зайдя в спальню, Ник достал из кармана мантии пузырек с зельем подбора вариантов и, рухнув на кровать, залпом выпил содержимое. Вязкая горечь с мятными нотками окутала язык, тело вдруг стало ватным, а глаза начали немилосердно слипаться.       «Посмотрим, каким ты мог бы быть, папа», — мелькнула в затуманенном мозгу последняя связная мысль.